Кронштадт - Евгений Львович Войскунский
В назначенный час пришли, спустились в центральный пост. Впервые Козырев был на подводном корабле. Он осмотрелся быстрым внимательным взглядом. Плафоны лили желтый свет на переплетения синих, зеленых, коричневых труб, на красные и голубые штурвальчики клапанов — они, как грибы, росли из стен и по углам из палубы. Техника поблескивала, сияла свежей краской, она оставляла для людей совсем немного места, и в этой тесноте люди в черных пилотках были заняты своими делами.
Федор Толоконников разговаривал со штурманом. Он кивнул Козыреву и брату и, сделав им знак подождать, снова склонился над штурманским столом. Широколицый чернявый капитан-лейтенант пробасил в переговорную трубу:
— В пятом! Пустить вытяжную вентиляцию на вакуум!
Где-то в корме зашумел вентилятор, переходя с неторопливых низких нот на высокий вой.
— Задр-раить переборки! Слушать в отсеках.
Ударили и оборвались звонки. В отсеках создавалось разрежение, там прислушивались, должно быть, не травит ли где-нибудь воздух. Потом по переговорным трубам пошли в центральный пост доклады: осмотрено, замечаний нет. Получив доклады из всех отсеков, инженер-механик распорядился:
— Отдраить переборки, сровнять давление! — И Федору Толоконникову: — Товарищ командир, прочный корпус испытан на герметичность.
— Добро, — сказал тот, поднимаясь из-за штурманского стола. — Команде обедать.
И позвал брата и Козырева в кают-компанию. Тут-то и выяснилось главное, ради чего состоялось приглашение на обед. Утром пришла радиограмма: военный совет флота поздравлял капитана третьего ранга Толоконникова с награждением лодки орденом Красного Знамени. Сам Толоконников, а также военком Чулков, боцман Жук, старшина группы трюмных Караваев и гидроакустик Малько награждены орденами Ленина. Остальные члены экипажа — орденами Красного Знамени и Красной Звезды.
На столе, на чистой скатерти стояли супник, стаканы, бутылки красного вина из подводного автономного рациона. Чулков встал, поздравил Федора. Федор Толоконников сдержанно улыбался. Долговязый, с соломенными волосами, стриженными в скобку, он чокнулся с каждым, сказал:
— Спасибо, товарищи. И вас поздравляю с наградами. Они обязывают нас воевать еще лучше. Так?
Залпом выпил вино.
— Молодцы вы, подводники, — сказал Козырев, тоже выпив. — Здорово воюете. В сущности, вы прорвали блокаду.
— Андрей Козырев — мой друг по училищу, — пояснил Федор лодочным командирам. — Или не друг? — прищурился он на Козырева вызывающе.
Ох и язва (с невольным восхищением подумал Козырев)! Ну, погоди… хоть ты и герой…
— Заботливее тебя у меня друга не было, — принял он вызов.
— Вот! — Федор коротко рассмеялся. — Золотые слова.
— И вовремя сказанные, — подсказал, улыбаясь, Чулков.
— Ну, может, не совсем вовремя. Может, с опозданием. Заботу, бывает, не сразу поймешь, так?
— Бывает, — не сдавался Козырев, — что ее и не разглядишь даже.
— Надо смотреть в корень, тогда разглядишь, — сказал Федор. — Ладно, давайте еще по полстакана. — Он налил себе. — Предлагаю за моего друга Козырева и его экипаж. Вы нас хорошо прикрываете.
— Точно, — подтвердил Чулков, довольный, что Федор прекратил не совсем понятный ему разговор. — Вы, гюйсовцы, тоже молодцы. За наше боевое содружество.
После обеда Федор вышел проводить гостей. Сошли с лодки, покурили на пирсе. День был серенький, с порывами западного ветра. В такие дни (подумал Козырев) подводникам, должно быть, легче уходить в долгое плавание: при блеске солнца было бы труднее…
Он спросил об этом Федора.
— Солнце или дождь — для меня значения не имеет, — ответил тот, глядя на гнущиеся под ветром тонкие сосны. — Я человек суеверный, — усмехнулся он. — Для меня важнее — кто выводит. — И, помолчав, добавил: — Если хочешь знать, я просил в штабе, чтобы твой тралец нас выводил.
Прав был капитан-лейтенант Козырев: в сущности, подвод ники в 1942 году прорвали — со стороны моря — блокаду.
Германское командование было убеждено, что Балтфлот наглухо заперт в восточном углу Финского залива, и объявило, что корабли и транспортные суда под немецким флагом могут спокойно, без помех, плавать по Балтийскому морю.
Но директивой военного совета КБФ бригаде подводных лодок была поставлена боевая задача — уничтожать корабли противника в Балтийском море, ограничить его судоходство постановками мин.
Иначе говоря — предписывалось навязать врагу беспощадную подводную войну.
В июне — июле, скрытно форсировав противолодочные заграждения в Финском заливе, одна за другой появились в открытом море лодки первого эшелона. Первые обнаруженные на коммуникациях противника транспорты шли с включенными ходовыми огнями и освещенными иллюминаторами — настолько уверены они были в безопасности. Но вот прогремели первые удары торпед, взметнулись в небо рваные горячие обломки судового железа, и транспорты, груженные танками и прочей боевой техникой, живой силой — подкреплениями для группы армий «Север», горючим, продовольствием, железной рудой, вывозимой из нейтральной Швеции, — стали погружаться, охваченные огнем и паникой, на морское дно. Больше освещенных иллюминаторов не наблюдалось. Немецкие транспорты теперь не выходили в море без сильного охранения.
По всему морю — у шведских, эстонских, латвийских берегов и даже вблизи побережья самой Германии — занимали боевые позиции субмарины Балтфлота. Тут и там поднималось над водой недреманное око перископов. Шумы моря — звуковые колебания — обрушивались на коробку обтекателя под килем лодки, там помещалась база приемников шумопеленгаторной станции. Это была лавина звуков, из которых срезывающие фильтры оставляли только единственно необходимые — шумы винтов кораблей. Эти-то шумы и достигали чуткого слуха гидроакустиков, несущих круглосуточную вахту. Слух, зрение, все душевные силы экипажей лодок были нацелены на поиск врага. Искать, найти и уничтожить!
Искали активно. От позиционной тактики, применявшейся в 1941 году, подводники в новой кампании перешли к позиционной маневренной тактике: каждая лодка, достигнув позиции, начинала крейсерство в ограниченном — но достаточно обширном — районе моря. Не ждать, а искать противника!
Искать, найти и уничтожить!
Одиннадцать лодок были развернуты в составе первого эшелона, большинство из них добились боевого успеха. Был потоплен двадцать один транспорт противника. В начале августа началось развертывание второго эшелона, а в середине сентября — третьего в составе шестнадцати лодок. Боевые действия охватили весь морской театр — от Ботнического залива до проливной зоны. Торпедами, арт огнем и на минных банках, выставленных подводным минзагом Л-3, в сорок втором году было потоплено более полусотни немецких транспортных судов общим тоннажем около 140 тысяч тонн (едва ли не целое пароходство!) и несколько боевых кораблей. И ведь суда, отправленные «к морскому шкиперу», шли, как правило, груженные. Это был серьезный вклад в оборону Ленинграда.
Подводники были главными героями кампании сорок второго. В Кронштадте каждую лодку, возвращающуюся из похода, встречали в гавани с духовым оркестром. Измученные, обросшие, счастливые, сходили подводники под бодрящие звуки марша на причал. Они пошатывались: ноги, отвыкшие от земной тверди, ступали нетвердо. Комбриг, выслушав краткий рапорт командира лодки, заключал
