Бела Иллеш - Обретение Родины
Тем не менее заявление его оказало свое действие. Оставшись с глазу на глаз с Фараго, Бори рассказал ему все, что Вёрёш написал о нем русским.
В ответ Фараго тут же схватился за перо и принялся в свою очередь старательно разоблачать Яноша Вёрёша. Он писал, что в марте 1944 года, когда немцы оккупировали Венгрию, Вёрёш сорвал национальное сопротивление, заранее им, Фараго, тщательно подготовленное, что по приказу Вёрёша военный трибунал генерального штаба по одним анонимным доносам и без всякого судебного разбирательства выносил смертные приговоры всем заподозренным в симпатиях к русским. Не постеснялся Фараго прибавить от себя и то, что, мол, Янош Вёрёш гомосексуалист и сифилитик. Много еще всякого понаписал он на Вёрёша, состряпав, таким образом, целых четырнадцать страниц.
Бори и этот текст перевел на русский язык.
За ужином, который на этот раз был особенно удачен, Фараго похвастал Телеки, что теперь-то уж он хорошую свинью подложит Вёрёшу. Телеки попросил показать ему венгерский оригинал заявления. Когда граф прочел эту бумагу, ему сделалось дурно. Он чувствовал, что его буквально мутит от всего этого. Овладев собой, Телеки предложил Фараго порвать это заявление на мелкие клочки и сжечь. Долго, и не один, а с помощью Сентивани, убеждал он Фараго. Наконец тот сдался, согласившись, что действительно не стоит посылать русским подобное разоблачение, ибо под его впечатлением они наверняка порвут всякие связи с хортистскими генералами.
Писанина Фараго тоже попала в огонь. Но Бори все-таки поспешил осведомить Вёрёша о том, что собирался написать о нем русским Фараго.
Бори натравливал обоих генералов друг на друга вовсе не из каких-нибудь злонамеренных побуждений и уж, во всяком случае, не из желания посеять между ними вражду. Нет, он был попросту политиканом и действовал методами, которым научился в окружавшей Хорти среде.
У него было свое собственное представление о будущности Венгрии. По окончании войны она должна стать ближайшим соседом Советского Союза и, следовательно, ареной всевозможных антисоветских интриг, главным местонахождением антисоветских агентов и провокаторов. Любая страна, замыслившая войну против русских, станет осыпать венгерские влиятельные круги деньгами, наградами и прочими благами и позаботится, чтобы у венгерского правительства оказалось достаточное количество хорошо вооруженных войск и жандармов, способных держать в узде венгерское крестьянство и не допускать, чтобы мужики угрожали безопасности военных баз, предназначенных для войны с Советским Союзом.
Во главе Венгрии встанет правитель, который сумеет договориться с крестьянскими вожаками и привлечет их на свою сторону где силой доводов и обещаний, а где, если потребуется, и деньгами. В случае необходимости, если крестьянские вожаки не захотят внять доброму слову, не остановится он и перед расстрелом. Все рабочие будут объединены в одну-единственную организацию, а руководители ее должны состоять на содержании государства и принести присягу верности правителю. Да и вообще промышленных рабочих будет в Венгрии немного. Экспорт фабричных изделий из-за границы позволит оставить в стране только паровые мельницы, винокуренные заводы и табачные фабрики.
Бори долгое время полагал, что во главе такой идеально устроенной Венгрии следует поставить Фараго. Он знал его с давних пор, так как постоянно информировал его обо всем, что делается в королевском дворце в Буде. На протяжении многих лет Фараго за эту информацию платил Бори исключительно теплым рукопожатием да словом благодарности. Однако когда в Венгрии происходила конфискация еврейского имущества, он не забыл и его заслуг, проявив по отношению к нему чрезвычайную щедрость. Но не только по этой причине пал выбор Бори на Фараго. Видал он шефа жандармов и в работе, когда тот твердой рукой, без особых угрызений совести творил расправу над вам неугодными. Если Фараго так же расправится с мечтающими о земле крестьянами и готовящимися к революции рабочими да разделается со всеми взбесившимися писаками, будущее Венгрии можно считать обеспеченным.
Однако в ходе происходивших в Москве и Лишко переговоров авторитет Фараго сильно упал в глазах Бори. Приехав в Лишко с целью завербовать для своего кандидата в правители новых союзников и приверженцев, Бори без ведома Фараго, но от его имени обещал, что в Венгрии будет проведен раздел земли, причем в таком далеко идущем масштабе, в результате которого никому не будет оставлено больше пяти тысяч хольдов, за исключением особых, сугубо мотивированных случаев. Но даже такое заманчивое обещание ни на кого не подействовало. Вероятно, по той причине, что от новоявленного кандидата слишком уж разило жандармским духом. Это еще полбеды. Хуже было другое: не чувствуя больше за своей спиной жандармских штыков, Фараго как-то сразу сник, стал нерешительным, даже трусоватым. А трусость свою старался прикрыть грубостью и предпринимал также попытки выправить положение при помощи средств, которые далеко не к лицу будущему диктатору.
«И зачем он заискивает перед этим дегенеративным лунатиком графом! — возмущался про себя Бори. — Я не взял бы его даже в лакеи! А меня, самого верного своего союзника, он и в грош не ставит. Трусливая дубина! Вместо того чтобы шуметь, требовать, он только униженно клянчит, а порой не имеет духу даже на это, сидит сложа руки и дожидается, пока жареный голубь сам влетит ему в рот».
Разочаровавшись в Фараго, Бори несколько дней ходил как неприкаянный: нет и нет кандидата в правители, ради которого стоило бы потрудиться! Белу Миклоша он помнил еще по Венгрии и считал человеком нерешительным, слабым. Хоть и зовется его высокопревосходительством, а настоящим барином никогда не был и не будет.
Так и останется всего-навсего секейским[58] дворянчиком, для которого сливовая, домашнего производства самогонная палинка приятнее французского коньяка.
Янош Вёрёш тоже был ему знаком по Будапешту, причем гораздо ближе, чем Миклош.
Презирал он его еще сильнее. Бори отлично знал, что за глаза все его пренебрежительно называют Хари Яношем, то есть вруном. Денеша Бори не особенно смущало, что нельзя верить ни одному слову Вёрёша. Хуже было то, что Вёрёш проявил себя безжалостным не только по отношению к коммунистам. Он и с господами офицерами обращался крайне немилосердно и даже жестоко: в случае недостачи какого-нибудь ящика консервов или нескольких сот солдатских ботинок немедленно назначал расследование и почти всегда сворачивал шею повинному в хищении казенного имущества. Заточал в тюрьму офицеров, господ. Так настоящий дворянин никогда не поступает.
Следовательно, и Вёрёш тоже не истинный барин, а лишь разыгрывает из себя такового. Делает он это, правда, хорошо, вводя в заблуждение многих. По этой самой причине Бори смертельно ненавидел Вёрёша и считал его беспринципным негодяем, что в служебных делах никогда ему, разумеется, не мешало с подчеркнутой готовностью предлагать начальнику генерального штаба свои услуги. О моральном облике Вёрёша Бори судил бы куда более снисходительно, если бы тот не был таким гордецом и открыто не презирал чиновников личной канцелярии Хорти, в том числе и его, Бори. Но информацию обо всем, что происходило и готовилось в королевском дворце, начальник генерального штаба получал непосредственно от ее высочества госпожи регентши и потому в людях вроде Бори не нуждался. А тех, кто ему не был нужен, Вёрёш откровенно презирал.
Вот почему, возвратясь из Лишко в Москву, Бори оказался в растерянности и с каждым буднично и безрезультатно протекшим днем все мрачнее взирал на обстановку.
Одна, надо думать хорошо подготовленная, «случайность» вернула ему прежнюю жизнерадостность и энергию. Как-то на улице Бори окликнул некий пожилой господин в поношенном пальто и спросил по-английски номер автобуса, идущего до Сокольнического парка, на что Бори дать ответа не сумел. Незнакомец оказался весьма общительным и, хотя Бори не задавал ему никаких вопросов, словоохотливо рассказал, что в Сокольниках живет один его хороший друг, который получил из Лондона ящик замечательного шотландского виски. Вот он и вознамерился съездить сейчас в Сокольники, одолжить у приятеля пару бутылок своего излюбленного напитка. Шотландское виски много лучше ирландского, от которого всего лишь после нескольких стопок начинаются боли в желудке.
Так вот и случилось, что Бори познакомился с мистером Грином. Через него-то он и узнал, каким великим счастьем было бы для Венгрии, если бы граф Альфред Шторм согласился принять во вновь формируемом временном правительстве пост премьер-министра. И Денеш Бори немедленно начал действовать. Первый шаг — выдвижение кандидатуры Шторма — удалось сделать неожиданно легко, но второй оказался куда труднее. Однако и здесь произошли наконец кое-какие сдвиги.
