Василий Ардаматский - Сатурн почти не виден
— Докладываю: ваших радиограмм не искажала и была паинькой! — отрапортовала она.
Рудин несколько мгновений, улыбаясь, смотрел на нее, не понимая, о чем она говорит, а потом вспомнил свое прощание с ней и захохотал.
— Смотри, не забыла! Ай да Галя-Галочка! Дай же я тебя поцелую…
Рудин обнял девушку, и поцелуй пришелся в висок, потому что Галя смутилась и отвернула лицо.
Всем было хорошо, и только неловко чувствовал себя Щукин. Рудин вспомнил о нем и представил его Маркову.
— Я обязан выразить вам благодарность… — начал Щукин, как видно, заранее продуманные слова.
— Не надо, не надо, — перебил его Марков. — Самое важное для себя сделали вы сами. И я рад за вас.
Но что бы там ни было, сколько важного Щукин ни сделал, а при нем Марков и Рудин откровенно говорить не могли. Рудин коротко сообщил, каким документом они располагают, и они стали обсуждать, что предпринять дальше.
В это время явился Бабакин. Снова объятия и как будто ничего, а на самом деле все говорящие слова и фразы.
— Час назад, — рассказывал Бабакин, — я узнал, что из города драпают последние фрицы, и решил, что больше мне торговать не нужно. Сбегал в свой ларек, взял рацию и сюда, домой… Но о Кравцове ничего не знаю, — виновато сказал он Маркову.
— У нас тоже ничего, но я твердо верю, что он вынырнет, — сказал Марков.
— Факт, вынырнет! — убежденно воскликнул Бабакин. — У него прорвется его знаменитое недержание решительности и… порядок!
Вспомнили о Добрынине, встали и молчанием почтили его память. Потом говорили о Савушкине, который после проведенной им операции со Щукиным находился теперь для связи при подпольном обкоме партии.
О сне никто и не думал. Проговорили всю ночь. А утром пошли в город встречать свои войска…
Когда в потоке машин с мотопехотой к ним приблизилась явно командирская машина — трофейный мятый «опель-адмирал» с открытым верхом, — Марков вышел на дорогу и поднял руку.
— В чем дело? — сонным голосом спросил сидевший рядом с шофером моложавый генерал.
— Мне срочно нужен начальник вашей разведки или особого отдела…
Генерал оглядел Маркова усталыми глазами.
— Зачем?
— По делам службы, товарищ генерал, — чуть улыбнулся Марков.
Генерал обернулся к сидевшим позади офицерам:
— Вылезай, друг Иващенко. Хватит кататься, надо работать.
Из машины выбрался щуплый полковник в пенсне на тонком с горбинкой носу. «Опель» покатил дальше…
— В чем дело, товарищ? — совсем по-штатски спросил полковник Иващенко и, сняв пенсне, начал протирать его синим платком.
— Я должен знать, с кем я разговариваю, — тихо и немного виновато сказал Марков.
— Вы же слышали… — полковник Иващенко водрузил пенсне на нос. — Иващенко. Полковник Иващенко. Начальник разведки армии. Слушаю вас.
— Подполковник Марков. Начальник особой опергруппы, действовавшей в немецком тылу, — представился Марков.
— Марков… Марков… — повторил полковник Иващенко, не выпуская руки Маркова. — Откуда-то я эту фамилию знаю. Ага! Вы по ведомству комиссара госбезопасности Старкова? Точно?
— Точно.
Теперь Иващенко смотрел на Маркова уже с откровенным любопытством.
— Чем я могу быть вам полезен?
— Во-первых, нам нужна охрана, с нами находятся очень важные документы. Затем нам на денек нужно помещение, и, наконец, мне нужно немедленно получить самолет на Москву, а до этого телефонную или телеграфную связь с генералом Старковым.
Организовать охрану оказалось не так просто: командиры не хотели оставлять здесь своих солдат. Пришлось полковнику Иващенко от уговоров перейти к приказу, и, хотя это получалось у него не очень-то грозно, все же вскоре в распоряжение Маркова поступили разбитая полуторка и с ней шестеро солдат.
— Полуторки не надо, — сказал Марков.
Майор, отдававший своих солдат, посмотрел на Маркова укоризненно.
— Тебе, может, и не надо, а мои солдаты пешком свое хозяйство не догонят.
В городе они заняли небольшой домик возле центральной площади. Рудин и Бабакин начали упаковывать порванный список и листочки с шифрованной его записью. Галя Громова в сопровождении трех бойцов поехала за своим имуществом в морг. Иващенко отправился добывать самолет, а Марков на узле связи ждал соединения с Москвой. Связь не ладилась. Это всегда бывает сразу после устройства узла на новом месте. Наконец до коммутатора Министерства обороны пробились, но соединиться с коммутатором госбезопасности никак не удавалось. Нервничал Марков. Нервничал опухший от бессонницы начальник узла связи.
Вдруг телефонист, вызывавший Москву, повернул к Маркову свое облитое потом, усталое лицо.
— Старков на проводе.
Марков выхватил у него трубку.
— Товарищ Старков! — закричал Марков. Телефонист показал ему, что нужно нажать клапан на трубе.
— Старков слушает, — прозвучал далекий знакомый голос — Я слушаю, говорите громче.
Марков прокашлялся.
— Товарищ Старков! Докладывает подполковник Марков. Нахожусь…
— Михаил Степанович, здравствуйте! — перебил его Старков.
— Докладываю.
— Ладно, ладно, доложите лично. Я же увижу вас еще сегодня. Командующий фронтом заверил, что в течение часа предоставит вам самолет. Какая у вас там погода?
— Прекрасная. Солнце. Жарко.
— Кому жарко?
— Как кому? Всем жарко, товарищ Старков.
На том конце провода послышался смех.
— А я думал, жарко только немцам… Насчет Кравцова не волнуйтесь! Мы уже установили с ним прочную связь. Савушкина я отозвал в Москву. Все вы тут нужней. Словом, давайте сюда.
Марков вернулся в домик, где работали Рудин и Бабакин. Здесь его ждала одна радостная встреча. Явился Будницкий. Он был уже в армейской форме.
— Вы что же это, дезертировали от нас? — смеялся Марков, обнимая своего верного коменданта.
— Никак нет, товарищ подполковник, — серьезно ответил Будницкий. — Вы же сами про учебу мне говорили. Вот я и решил перво-наперво пройти военную академию. Командую вот ротой разведки.
— Ну что ж, это, как говорится, по нашей специальности. А все ж, если отзовем, не удивляйтесь и не брыкайтесь. Как это вы нас нашли?
— Я ж командир роты разведки, а не интендантской. А потом у меня в роте почти все мои бойцы… — Будницкий посмотрел на стенные часы и вытянулся. — Служба есть служба. Надо бежать. Просьба у меня одна: доложите обо мне, как положено, командованию дивизии НКВД. Как я, словом, нес у вас службу…
— Будет доложено… — Марков снова обнял Будницкого. — Спасибо вам еще и еще раз…
Будницкий попрощался со всеми и убежал. Марков через окно увидел, что Будницкий садится в сияющий на солнце лаком офицерский «мерседес», и захохотал, подзывая к окну товарищей.
— Смотрите на этого черта! Вот хозяйственный мужик — у него машина получше, чем у того генерала…
Прибежал полковник Иващенко. Плюхнулся на стул, начал вытирать лоб платком.
— Только на войне так бывает, — рассказывал он, вытирая лоб и фуражку синим платком. — В одной штабной комнате я выбиваю для вас самолет, и у меня ничего не выходит: нет у них самолета, и все. А в это же самое время в соседней штабной комнате человек охрип, передавая во все концы приказ разыскать вас и отвезти на аэродром, где вас ждет самолет на Москву. Вот, пожалуйста, это за вами… — Иващенко показал в окно на зеленый штабной автобус.
…Самолет летел низко и, как казалось Маркову, мучительно медленно. Внизу сонно проплывала покореженная войной летняя земля. Но и такой она выглядела здесь совсем мирно, а главное, была своя, родная, безопасная, совсем не та, что пряталась в ночи, когда они летели из Москвы к тому первому своему болоту… Но почему так медленно летит самолет?
Рудин сидел рядом с Галей. Они смотрели на землю и, как дети, радовались, глядя на то, что делалось внизу. Самолет летел невысоко, и все было отлично видно, только будто в уменьшенном масштабе.
— Смотри, женщина достает воду из колодца…
— А вон горелый танк. Видишь? Интересно, наш или не наш?
— Гляди, поезд! Пассажирский! Вот чего давно не видел.
Так они читали землю до самой Москвы. Когда под крыльями самолета появилась московская окраина, Рудин вдруг крикнул:
— Смотри, ребята мяч гоняют в одни ворота!
Галя посмотрела на него, а потом сказала:
— Не хочу на ребят смотреть, все Коля наш вспоминается…
Бабакин неосторожно сел рядом со Щукиным. Веселая его натура рвалась наружу. Его так и несло острить и смеяться. А Щукин молчал, как камень. Смотрел в окно и словно ничего там не видел. Он молчал, думал, болтовня Бабакина его раздражала, хотя он и старался это скрыть. Бабакин уже давно хотел пересесть от него и, увидев внизу Москву-реку, ринулся сообщить об этом Гале и Рудину.
