Военные истории - Валентина Никитина
Он видимо, отослал шубку, так как в другом письме она сообщала:
«Шубка замечательная, она только была немного грязной, но мама ее вычистила, и теперь она очень хороша… Ботинки маме как раз, как влитые. И материал на платье совсем хороший. Чулкам я также очень довольна и другим вещам также».
Выдержки из дневника были особенно жестокими:
«Сегодня мы организовали себе 20 кур и 10 коров. Мы уводим из деревень все население — взрослых и детей. Не помогают никакие мольбы. Мы умеем быть безжалостными.
Если кто-то не хочет идти, его приканчивают. Недавно в одной деревне группа жителей заупрямилась и ни за что не хотела уходить. Мы пришли в бешенство и тут же перестреляли их. А дальше произошло что-то страшное. Несколько русских женщин закололи вилами двух немецких солдат… Нас здесь ненавидят. Никто на родине не может себе представить, какая ярость у русских против нас».
Он описывал, как веселились фашисты, издевались над женщинами и детьми.
«Пошарив по сундукам и организовав хороший ужин, мы стали веселиться. Девочка попалась злая, но мы ее тоже организовали. Не беда, что всем отделением… Не беспокойся. Я помню совет лейтенанта, и девочка мертва, как могила…»
Дотошный немец делился с другом:
«Куда проще было в Париже. Помнишь ли ты эти медовые дни? Русские оказались чертовками, приходится связывать. Сперва, эта возня мне даже нравилась, но теперь, когда я весь исцарапан и искусан, я поступаю проще — пистолет у виска, это охлаждает пыл. Скоро я стану интернациональным любовником! Я обольщал крестьянок-француженок, полячек, голландок…».
Пока Богдан раздумывал как поступить с немцем, расстрелять здесь или, как положено, отправить его в штаб к особистам, вошел лейтенант и доложил, что недалеко от расположения части задержан мужчина, который двигался в сторону тыла.
— Товарищ полковник, из документов только справка о временном освобождении от мобилизации. Фамилия Степан Асташев, уроженец Московской области.—
— Веди, посмотрим, что за гусь!-
Привели Степана, который уже сочинил историю своего путешествия.
— Кто такой, куда шел? — начал полковник.
— Я перед войной гостил у родственников в деревне, там сломал ногу и повредил плечо, на фронт не взяли, а сейчас пробираюсь домой к старой матери, что живет под Калугой.-
— Все воюют давно, а ты все по гостям ходишь. Защищать Родину не согласен, пусть другие под пули ложатся. А может с немцами подружился, так тебе в другую сторону идти.—
— Почему не хочу, не берут, сапоги не могу носить, не в лаптях же воевать.—
— А мы тебе подберем такую службу, что и в лаптях послужишь, как ты на это смотришь?—
— Так вроде у меня справка… –
— Да эта справка липой пахнет, за сколько купил или достал?–
Степан стушевался, замолчал, чтобы не выдать себя полностью.
Богдан смотрел на Степана и что-то ему подсказывало, что не тот он человек, за которого себя выдает. Переглянувшись с лейтенантом, который стенографировал допрос, приказал:
— Отправить в штаб вместе с немцем. Пусть там разберутся. Связать обоих и глаз не спускать.
Степана и немца связали по рукам и ногам, закинули в кузов грузовика и повезли в штаб. Водитель с сопровождавщим бойцом сели в кабину. Степан недаром много лет общался в криминальном мире и многому там научился. У него в ботинке всегда была заточка, которая в этот раз стала его спасением. Как только выехали на лесную дорогу, он показал немцу, что надо достать из ботинка. Немец был сообразительным, он завязанными руками кое-как выцарапал из ботинка заточку. Степан протянул ему свои руки и тот быстро перерезал веревки. Он тут же забрал заточку и освободил ноги. Немец благодарными глазами ждал, что Степан освободит и его, но тот при удобном повороте ухватился за свисающие над машиной ветки березы и тут же очутился на свободе. Машина даже не остановилась, хотя немец со злости стал кричать и стучать по кабине. Но Степан был уже далеко. Сейчас ему надо было скрыться так, чтобы не стать добычей во второй раз. Степан углубился в лес. Он уходил все дальше и дальше, не зная, куда приведет его дорога.
К концу дня он вышел на небольшую поляну, где стояла избушка, как в сказке на курьих ножках. Она казалась нежилой. Степан поднялся по гнилой лестнице и открыл дверь. В нос ударил запах сырости и глины. Было темно, маленькое окошко было черно от грязи и не пропускало ни капельки света. Он вошел в избу, сел на лавку около стола, вытянул ноги. И тут раздался скрипучий глухой голос, который так напугал Степана, что он вскочил, стараясь в темноте разглядеть, откуда он.
— Зачем пожаловал, лихоимец?
От неожиданности он вздрогнул, а потом увидел, что с печки на него смотрит морщинистое лицо старухи, которое обрамляли седые космы, а тело скрывала темнота.
— Бабусь, ты бы сначала напоила и накормила, а потом и спрашивала –
Степан немного успокоился, когда увидел, что старуха слаба и стара и плохого от нее ждать нечего, а пересидеть у нее будет можно. Если бы он почувствовал сразу, как ошибается.
Он подошел к печке и стал искать, что бы съесть. К его удивлению ничего не нашел.
— Чем питаешься, бабусь, воздухом, что ли?-
— Все чем придется, корешками, травкой, букашкой, много живности ползает-
— А вода то есть, попить бы-, уже засомневался Степан, в своем уме ли старуха, еще ночью задушит его.
— Дождик пройдет, вот и попьешь, — отвечала старуха.
Степан поежился и вышел на воздух. Летняя ночь опустилась на землю, ярко светила луна, освещая просветы между деревьями, отражаясь яркими искорками росы на цветах. Похолодало, он вернулся в избу, не раздеваясь, лег на лавку и уснул. Проснулся от того, что кто-то стоит рядом и громко дышит. Он открыл глаза и увидел, что рядом стоит сгорбленная маленькая старушенция, улыбаясь беззубым ртом, она прошамкала:
— Заспался, душегубец, вставай, вон корешки отварила, попей, чтобы живот не подвело.-
— Почему душегубец, с чего ты взяла, знать меня не знаешь, а каркаешь—
— Я все знаю, загубил молодую душу, а второго не сумел,
