Александр Шашков - Гроза зреет в тишине
Нет. Они тут, на базе. Если бы они рискнули отсюда уйти, он услышал бы.
Десять метров Веселов полз минут десять. Замер возле колючей проволоки. Он знал, что немцы пропускают в проволоку ток высокого напряжения. Пропущен ли тут? Очевидно, пропущен. Значит...
Пот заливал глаза разведчику, а он ковырял и ковырял финкой землю, выгребал ее руками. Потом полз снова, снова глотал пот, горький, соленый и горячий. Он боялся посмотреть на часы. Полз и полз. И только когда руки нащупали корни деревьев, которые раскачивались под сильным ветром, вскочил и побежал.
Сухие сучья рвали его одежду, царапали тело, а он бежал, спотыкался, падал и поднимался вновь. А когда ему уже показалось, что склад остался далеко позади, горячий росплеск огня вдруг охватил лес, взметнулся огненный смерч. Опаленная земля вздрогнула, застонала и — ринулась в черную пропасть...
III
Большая когда-то усадьба лесника, видимо, сгорела не очень давно. На пепелище, которое успело зарасти бурьяном, еще стояла печка с высокой черной трубой, уцелела и голландка, облицованная белым кафелем, который не поддался даже огню. В колодце, довольно глубоком, была вода, а в пуньке, стоявшей на отшибе, хранились дрова. Они были сложены вдоль всех четырех стен. Тут же, в пуньке, перевернутая вверх дном, стояла большая бочка.
Видимо, в свое время эта бочка служила кому-то столом. На ней стояла жестянка из-под консервов и была набросана картофельная шелуха.
При свете фонарика Кремнев внимательно осмотрел жестянку, пощупал пальцами шелуху и успокоился. Жестянка была наша, комочки картошки, остававшиеся на дне, давно высохли, покрылись плесенью. Сухой была и шелуха, от легкого прикосновения пальца она рассыпалась в прах. По всему было видно, что те, кто разделил тут свой скудный обед, наведывались в пуньку давно, может, летом, а может, и раньше, и уже больше сюда не возвращались.
Присев на широкий и гладкий дубовый кругляк, стоявший возле бочки, Кремнев смел рукой шелуху и развернул карту.
Из трех явок, которые ему дал Хмара, Кремнев прежде всего выбрал деревню Заречье. Эта явка привлекала его не только потому, что он хорошо знал и деревню и человека, с которым должен был встретиться. Отгороженное от мира рекой, озером и заболоченными лесами, Заречье находилось не очень далеко от железной дороги и бойкого шоссе — тех самых объектов, которые с сегодняшнего дня должны всегда быть в поле зрения спецгруппы. А потому, отыскав на карте знакомую деревню, Кремнев начал соображать, как лучше и быстрее до нее добраться.
Проще всего было идти лесом, обходя деревни и дороги. Но тогда пришлось бы сделать немалый круг, и времени на это ушло бы не меньше недели. Продуктов же у разведчиков было только на пять дней.
Кремнев задумался. Как мало осталось дорог на его родной земле, по которым можно идти, наверняка зная, что ты дойдешь до намеченной цели!..
Ему помешали. Из темноты просунулась чья-то рука и положила прямо на карту скомканную газету.
— Что это значит? — нахмурился Кремнев.
— А ты посмотри, — отозвался Галькевич. — Узнаешь?
— Наша «дивизионка»? — разгладив рукой газету, удивился Кремнев. — Где ты ее нашел?
— Тут, в пуньке. Выбирал место, где лечь, начал разгребать старую солому, а она там и лежала. Я бы и не обратил на нее внимания, если б на глаза не попалась фамилия знакомого корреспондента.
Находка заинтересовала Кремнева. Их дивизия и отступала и наступала далеко от этих мест. Кто же и когда в таком случае мог принести сюда газету?
Пробежав глазами заголовки коротких заметок, Кремнев посмотрел на дату выхода номера и озабоченно наморщил лоб. 24 февраля. 24-го... Что же случилось в этот день?
Тяжелый, невероятной силы, взрыв покачнул землю. Из-под стрехи на карту посыпалась колючая труха. С грохотом обвалился начатый штабелек дров, где-то в темном углу испуганно пискнула какая-то птица.
Схватив автоматы, Кремнев и Галькевич выбежали из пуньки.
На западе, высоко в черном небе, с грохотом и свистом бушевал огненный смерч. Казалось, что там, среди мохнатых окровавленных туч, сцепились в смертельной схватке тысячи сказочных огненных чудовищ. Описывая фантастические круги и зигзаги, они разъяренно хлестали друг друга тяжелыми кровавыми мечами, разбрасывая вокруг искры, выплевывая огонь и дым...
Но вот все исчезло, и еще более черная ночь окутала пущу.
— Как ты думаешь, что это? — посмотрев на Кремнева, нарушил молчание Галькевич.
Кремнев пожал плечами:
— Видимо, наши самолеты разбомбили немецкий склад боеприпасов.
— Самолетов все это время не было слышно, — долетел из темноты голос Шаповалова. — Я стою на посту давно. Полчаса назад в той стороне кто-то стрелял из автомата.
— Стреляли там и раньше, — уточнил Аимбетов, который незаметно оказался рядом с командиром.
— Склад могли и партизаны взорвать, — подумав, сказал Кремнев и вернулся в пуньку. Но вдруг он остановился и спросил у Аимбетова:
— Веселова еще нет?
— Нет, товарищ капитан.
— Как только явится, пусть сразу же идет ко мне. А пока что подавай ему время от времени условный сигнал. Теперь ты это делать умеешь.
— Слушаю, товарищ капитан! — блеснул зубами Ахмет.
— Это же самое передай и своему сменщику.
— Слушаю, товарищ капитан, — повторил Ахмет и исчез в зарослях бурьяна.
Вернувшись в пуньку, Кремнев остановился возле бочки и на минуту задумался. Ему уже почему-то не хотелось ни изучать карту, ни припоминать того, что случилось 24 февраля 1942 года, — больше семи месяцев назад. Устало махнув рукой, он запихнул бумаги в полевую сумку, потушил фонарик и лег на солому рядом с Галькевичем.
Галькевич молчал, но по его дыханию Кремнев чувствовал, что он не спит. И потому произнес, не окликая его:
— Что-то я начинаю беспокоиться о Веселове...
— Придет, — не сразу отозвался Галькевич. — Этот внезапный шальной ветер мог занести его черт знает куда...
— Что верно, то верно, — согласился Кремнев и улегся поудобнее. Но тревога в сердце не затухала. Он понимал, что не заснет, и потому старался думать о самых разных вещах, лишь бы заглушить беспокойство. Сначала он старался вызвать в памяти образ Вали Ольховской, девушки, которая в сорок первом спасла ему жизнь и которая сейчас была очень близко. Но воспоминания были какие-то хаотичные, тусклые. Тогда он начал думать о своем старом друге Сымоне Филиповиче, с которым пришлось так нелепо расстаться. Эх, как было бы славно, если б теперь рядом с ним был этот мужественный, опытный, мудрый человек! Так надо же! «А может, все это — ложь? Да и в самом деле, как мог сын Филиповича из тюрьмы попасть в ту же дивизию, где воюет его прославленный отец! И попасть сюда только для того, чтобы через каких-то два месяца, двадцать четвертого февраля...»
Василь пружинисто сел, будто кто-то ткнул ему шилом в спину. «Двадцать четвертого! Да! Именно двадцать четвертого!.,»
— Что с тобой? — забеспокоился Галькевич и тоже сел.
— Ничего... Показалось... Ну, показалось, будто Веселов разговаривает за стеной...
— Успокойся ты и засни, — вздохнув, посоветовал Галькевич. — Сидит наш Веселов сейчас где-нибудь под елкой и ждет утра, чтобы потом отыскать нас на этом хуторе.
— Может, и так... Конечно, так. Но... не спится мне. Пойду посты проверю. Все равно кому-то одному из нас надо дежурить.
На ощупь отыскав дверь, Кремнев вышел.
Ветра уже не было. Лес молчал. Слегка морозило. Можно было надеяться, что утром ляжет густой иней, а может, даже и снег.
Василь шел по густому бурьяну и думал. Двадцать четвертое... В этот день сын Филиповича дезертировал. По крайней мере так говорил Хмара, так утверждают контрразведчики... Вот только... Как мог молодой Филипович попасть сюда, на этот хутор? Оттуда, где он бросил окоп и винтовку, дорога к дому была более прямой и близкой. Но почему домой? Что ему дома делать? В их деревне — немцы, и это он знал!..
А может, немцы ему и были нужны? Чепуха! Для того чтобы попасть к немцам, ему вовсе не нужно было десятки километров кружить по лесам и болотам. Стоило только пройти двести метров «ничейной» земли и поднять руки. Да и вообще, откуда известно, что в этой пуньке был именно он, Павел Филипович? Газета? Так газету могли принести сюда сами немцы, наконец — любой другой окруженец, каких немало разбрелось по лесам в ту страшную зиму 1941/1942 года…
Шаповалов и Аимбетов задержали Кремнева сразу же, как только он оказался на пожарище, возле сухого куста сирени. Назвав пароль, Василь остановился, присел на камень. Спать ему не хотелось, и он просто не знал, что ему делать дальше, как прокоротать время до утра...
IV
Веселов очнулся от запаха табачного дыма. Нет, то был не привычный запах «моршанки», горький и едкий, будто чад от подгоревшей солдатской портянки. То был тонкий ароматный запах хорошего табака, и он, этот приятный, но чужой и незнакомый запах, ударил в нос разведчика, заставил его быстро раскрыть глаза.
