Павел Кодочигов - Здравствуй, Марта!
Поднаторевшие за три года войны в зверствах мастера расстрелов не спешили. Всю ночь до ближайших хуторов и Мажейкяя доносились выстрелы и крики истязуемых — каратели творили не расстрел в обычном понимании этого слова, а изуверскую расправу.
Город слышал выстрелы и крики. Слушал и запоминал.
Пусть узнают люди...
Близится час освобождения. Бои идут на подступах к городу. Все тревожнее становится в Мажейкяе. Мечутся по нему слухи, один другого противоречивее. Говорят, будто уже освобождена Рига, но говорят также, что никого здесь немцы не оставят — посадят на корабли и морем вывезут в Германию. Чему верить? Как поступить? Была бы Марта, все объяснила, решили бы главный вопрос вместе. Нет Марты. На Эмилии Ермолаевне вся ответственность.
Если скрыться на время, чтобы не нашли, не увезли? Котомку на плечи, внука на загорбок, мать за руку и в лес темной осенней ночью уходит Эмилия Ермолаевна. Набредает на заброшенный бункер. Решает:
— Вот здесь и будем жить — крыша над головой и место глухое. Сколько надо, столько и проживем, пока свои не придут.
Удачное место выбрала — стороной, не задев на этот раз семью, прошли бои. Можно возвращаться и в Мяжейкяй, но, как на грех, пошли дожди, раскисли дороги. Пришлось зайти на первый попавшийся по пути хутор.
— В доме места нет, — сказал хозяин, — а в сарае устраивайтесь.
В сарае так в сарае, несколько дней и в нем можно прожить.
Ночью разразилась гроза. Крестили небо молнии, грохотало небо. Жался к бабушке перепуганный Борька. Бил дождь в крышу. И сквозь его шум, между раскатами грома — пощелкивание автоматного затвора, хвастливый рассказ священника-баптиста — гостя хозяина:
— Свалили мы дерево на той дороге за поворотом. Машина остановилась, и вот тогда мы их гранатами да автоматами. Ни один не ушел...
Вот так же и Марту! Наши уже здесь, а они такое творят! Эмилия Ермолаевна задержалась на хуторе, разузнала, где живет божий служка и, вернувшись в Мажейкяй, сообщила о нем и его делах кому следует.
Не стрелять больше в наших бойцов ни ему, ни его банде. Ликвидировали банду!
В Мажейкяе радостные новгородцы штурмовали поезда, идущие на восток. Уехали домой семьи Раи Марковой, Нины Леонтьевой. Эмилия Ермолаевна осталась — был слух, что заключенные собирались бежать в ту ночь и кому-то удалось это сделать. Может, Марта спаслась и на этот раз? Надежда призрачная, но кто знает? А если погибла, пусть люди узнают об этом, об ее Марте и тысячах других, расстрелянных гитлеровцами в том лесочке.
Эмилия Ермолаевна просит вскрыть могилу. Ей отказывают:
— Бесполезно... прошло столько времени... и для вас это лишнее переживание.
— Я много горя испытала в жизни, перенесу и это.
— Но, поймите, земля уже замерзла, да и вряд ли что сохранилось сейчас...
— Там песок. Все должно сохраниться, и я не уеду, пока не удостоверюсь. В Москву буду писать, но своего добьюсь...
Добилась.
И еще одно кровавое злодеяние немецко-фашистских захватчиков на нашей земле стало известным людям.
— Вы сидите пока дома. Когда надо будет, мы за вами приедем, — сказали Эмилии Ермолаевне перед вскрытием могил.
— Хорошо, я подожду, — согласилась она.
Но усидеть не смогла. Едва услышала, что вскрыта могила дочери, схватила простыни и — на кладбище. Сначала только руку увидела и поняла, что это рука ее дочери. Узнала!
— Марта! Марта! Что же они с тобой наделали? Как изуродовали?! Люди! Разве ж можно так?..
О трагедии Мажейкяя, о кровавых злодеяниях фашистов узнал весь город.
О нем узнала Литва.
На месте массовых расстрелов советских людей было обнаружено свыше четырех тысяч трупов!
Необходимое послесловие
Неистребима жизнь! Малый, тщедушный росток и тот пробьется к солнцу из-под камня. Щуплое зерно, напившись влаги, рвет океанские теплоходы. Березка порой вытянется на карнизе старого здания, на каком-нибудь его уступе. Подумаешь:, как расти деревцу, когда для корней всего несколько горсток земли занесло туда попутным ветром? А живет, держится, поблескивает глянцевитыми листочками. И поймешь, глядя на нее: нет на свете силы, которая могла бы остановить жизнь!
Два с половиной года гитлеровцы методически, изо дня в день, разрушали Новгород. Они оставили после себя груды развалин. Сровняли с землей бесценный памятник древней Руси церковь Спаса-Нередицы, расстреляли церковь Николы на Липне, взорвали десятки других памятников старины.
Но люди вновь подняли их стены.
Снесли с лица земли сотни деревень и населенных пунктов, оставили пепелища на месте цветущей Старой Руссы, Чудова и других городов.
Люди сделали их еще краше.
Вновь ожила древняя новгородская земля, местом паломничества туристов стал Новгород, один из красивейших и своеобразнейших городов России. Попробуй отыщи сейчас в нем следы войны.
Залечили. Восстановили. Вот только липы в парке у кремля стоят одна к одной со сбитыми снарядами верхушками.
Попытайся найти передний край обороны. Давно сровнялись с землей окопы и траншеи, блиндажи и дзоты. Лишь бывшие солдаты-волховчане, те, кто выстоял перед врагом в лесах и болотах Новгородчины долгих два с половиной года, отыскивают малоприметные свежему взгляду их следы.
Но не зарубцевались и никогда не зарубцуются раны людских сердец — каждую семью здесь, каждый дом обожгла война. О ней ежедневно напоминают братские могилы, памятники, а в домах и квартирах — портреты тех, «кто был верен будущему и умер за то, чтобы оно было прекрасно».
* * *
О трагедии Мажейкяя я впервые услышал через двадцать с лишним лет после окончания войны у братской могилы воинов Второй ударной армии в Мясном Бору — злом, памятном каждому волховчанину месте. Поехал отыскивать свою «самую первую оборону», остановился у памятника, и местная жительница Ольга Юзова неожиданно рассказала о мученической смерти и стойкости в фашистском застенке Раи Марковой. Упомянула и о переводчице, расстрелянной вместе с Раей. Как только представилась возможность, я пошел по следам этой давней истории. Сестра Раи Галина Владимировна и мать Мария Семеновна назвали имя переводчицы — Марта. Сергей Николаевич Мельников помог уточнить фамилию. Руководитель кружка юных краеведов четвертой новгородской школы Ирина Александровна Жукова обрадовала особенно: в школьном музее собран большой материал о жизни Марты, жива ее мать — Эмилия Ермолаевна. Живет в деревне Березовке, недалеко от Ермолино.
Наверное, из-за поры сенокосной на улицах Березовки ни души. Дом Эмилии Ермолаевны на замке. Вот тебе и на — ушла куда-то. Несколько раз назначал себе время, до которого буду ждать, и переносил его, не терпелось поскорее увидеть мать, воспитавшую такую отважную дочь, поклониться ей. Наконец вдали, со стороны Ермолино, показалась женщина. Невысокая, крепкая, в синей вязаной кофточке. Она? Едва ли — слишком молода, пожалуй, да и идет, дай бог всякому. Но, может, посоветует, где искать Эмилию Ермолаевну?
— Так это я и есть. Только я вас что-то не признаю, — ответила женщина, зорко вглядываясь в меня, но улыбаясь.
Так вот она какая, мать Марты! Темно-каштановые, гладко причесанные волосы почти не тронутые сединой, убраны под чистый платок. Сама вся опрятная, чистая, будто только из бани. Глаза и лицо в морщинках, но старой ее не назовешь. В движениях быстра и ловка. Говорит негромко, словно прислушиваясь к своим словам.
— А я в Ермолино была. Захожу в магазин, а мне говорят: «Тебя ищут». Ну, я быстро купила что надо, и обратно.
— Вот досада! Так зачем же вы возвращались в такую даль?
— А как же? — В живых, с голубинкой глазах укоризна. — Меня ищут, а я где-то сидеть буду? Хотела переночевать в Ермолино, но раз такое дело... Быстро шла, вот и запыхалась немного. Правнучек недавно гостил. Живой такой мальчишка и шустрый до чего! Он меня и умотал. — Вроде бы жалуется, а у самой счастье в глазах сияет, любовь в словах плещется. — Заболела я при нем, так он забеспокоился весь, крутится около меня, крутится: «Баба, — он меня бабой зовет, — где у тебя градусник? Дай я тебе температурку смеряю?»
Дом крохотный — кухня и небольшая комната. Но пол хорошо покрашен, стены оклеены светло-голубыми обоями. Чисто в нем и уютно. В углу телевизор «Темп-2». Уловив мой взгляд, Эмилия Ермолаевна поясняет:
— Внук Боря оставил, чтобы не скучала. Он в Волгограде на следователя учится, а жена его — Вера с Сашкой у родителей живет.
На стенах портреты, много фотографий.
— Это все Марта, да?
— Марта...
— Красивая!
— Ой, и не говорите, хлопот мне с ее красотой было! В восьмом еще училась, так мальчишки уроки не давали делать, все в волейбол под ее окно собирались играть — она в Новгороде на частной жила. Пришлось мне подыскать ей другую квартиру... на третьем этаже. Да у меня все дети красивые были...
