Виктор Делль - Полундра
Лихой припев. И Грач выглядит лихо. Успел сменить рабочий берет на бескозырку, надел ее так, что она чудом держится на его макушке.
В ночной Керчи с курчавою гречанкойПропьюсь до жвако-галса, до нуля.«Адье, — скажу, — гражданочка,Простите, мореманочка,Не поминайте лихом моряка».Гуляй, моряк, шторми в кабацком море,Лети, едва касаясь гребня волн…
— Грачев!
Боцман подошел, его голос.
— Есть, товарищ мичман.
Грачев перестал петь, смолкла гитара.
— Вы хотя бы знаете, где все это находится?
— Что, товарищ мичман?
— То, о чем вы поете? — спрашивает боцман. — Ла-Манш, Бискай, как вы его называете, мыс Горн?
Грачев не знает. Поэтому он и молчит. Потом говорит, что неважно, из песни слов не выкинешь.
— И о кабаках не вам петь, — говорит Медведев. — Прикрыли их еще до вашего рождения.
— Так песня, товарищ мичман, — оправдывается Грачев.
— Песня, — повторяет за Грачевым боцман. — Песня песне тоже рознь. Дай сюда гитару.
Я и не подозревал, что у нашего мичмана такой сильный, сочный голос. Он запел песню из кинофильма «Малахов курган». В этом фильме моряки, они потом все под танки бросаются, танцуют под эту песню. Нам недавно прямо на пирсе картину показывали. Отличный фильм. И мичман здорово поет. Матросы сдвинулись, притихли.
— Держи, мореманочка, гитару, — говорит боцман, окончив песню, — и лучше к ней не прикасайся, если хороших песен не знаешь. Понятно я изъясняюсь?
Матросы смеются. Припечатал Грачева боцман. Теперь он для всех стал мореманочкой. Обидная кличка, но Грачев сам себе ее выпросил. Просящему дается, как любил повторять Кедубец.
Будни
Мы вернулись на базу. Корабли наши, ошвартованные один к другому, спрятались от волн и ветра за мощной стеной мола; жизнь пошла размереннее и спокойнее. Занятия, мелкий ремонт, приборка. Изредка тревоги. Чтоб жирком не обрастали, как говорит боцман. У многих из нас есть возможность сойти на берег, потолкаться в порту. Есть такая возможность и у меня. Боцман велел получить на складе краску, ветошь, зайти на завод, наточить скребки — длинные стальные полоски. Ими соскребают краску в местах, где появляется ржавчина.
Прихожу на склад, занимаю очередь, иду на завод. В порту это все рядом. Сразу за сквером, у военторговского киоска. В киоске чего только нет. Мыло и конфеты, орденские планки и бритвы, иголки, нитки, книжки, ручки, карандаши… Даже картины. Красивые такие. На картинах море, замки, скалы, водопады. А на одной картине скала нарисована, ветрище дерево гнет, за деревом море, наверное. Может и нет моря, только кажется, что оно есть. На первом плане женщина. Перед женщиной — книга раскрытая. Под книгой — череп. Женщина сытая такая, красивая сидит. Волосы длинные, локонами, как раньше у графинь. Груди голые. Одной рукой она грудь прикрыла, на другой — шарф цветной в полоску наброшен. И то ли она что в книжке вычитала да ошалела, то ли случилось с ней что, но только видится, будто в беспамятстве она. Плевать ей на ветер, на эти скалы, на синее-синее небо. Глаза у нее необыкновенные. Смотрят куда-то вверх, и не поймешь, что в них. И что с ней случилось, не знаешь. И подписи нет. Горе какое? Не похоже. С горя люди лицом чернеют, а она вся розовая. Обидел кто? Может быть. Почти голая к скале прибежала. Плохие люди и сейчас есть, а раньше их, наверное, еще больше было. Кулаки разные, бандюги. Может быть, встретили и обобрали. Одну книжку оставили. А череп тогда зачем? Ничего непонятно.
— Билл?
Я обернулся. Кедубец! В руках у него стопка книг.
— Скрываетесь, юноша, нехорошо.
Очень обрадовался я этой встрече.
— А мы с моря. Вчера только. Боцман за ветошью послал. Я тебя хотел найти…
— О том, как живешь, не спрашиваю, — улыбнулся Кедубец. — Хорошо. Это слово выведено крупными буквами на твоем лбу. И на щеках. Что вы так пристально рассматривали?
— Да вот, — смутился я.
— О-о-о! Кающаяся Магдалина. Репродукция с картины великого Тициана. Вам, юноша, не приходилось встречаться с Тицианом?
— Нет.
— Шучу, юноша, шучу. Но вот подлинник, с которого эту дешевую репродукцию двинули в массы, хорош как первое «да» любимой женщины. Уверяю вас. Грешить и каяться… Это прекрасно.
— Леня, ты в учцентре?
— Да. И если спросишь, как меня найти, я скажу, что проще простого. Но об этом потом. Послушайте лучше вопрос. Вы знаете, что с вас причитается?
Леонид был в хорошем настроении.
— Я не знаю, что с меня причитается, — в тон ему ответил я.
— Откуда и знать. Ты не получал письма от Коли?
— Мы вернулись поздно.
— А я получил письмо от Коли. Коля пишет тебе большой привет. Коля отыскал твои награды. Они, оказывается, лежали и ждали героя. Коля пишет, что сообщил твои координаты.
Я пытаюсь сделать безразличный вид, но мне это не удается.
— А у тебя… Все нормально?
— О, юноша, — смеется Леонид, — все нормально бывает только у ненормальных. Я же нормальный, и у меня наоборот. Жил человек, — Леонид показал на стопку книг, — и кончился. Если станете писать мне письма, то ответы очень скоро будете получать от студента.
— Демобилизация?
— Точно, — подтверждает Леонид.
— А Миша?
— Мише снятся удивительные сны. Представьте себе, юноша, новый станок. Его еще не залапали, и он поблескивает. В зажимах болванка. Резец снимает с болванки металл. Такие изящные, элегантные стружки. И вот деталь уже готова. Это не мои слова, юноша. Каждое утро Миша просыпается и рассказывает о том, как здорово пахнет стружка. У каждого свой вкус.
— Ты в Одессу?
— В Одессу? Как вам сказать, юноша.
Лицо Леонида помрачнело.
— На пустыри не возвращаются. Скорее всего, к Кольке в Москву.
— А невеста?
— Невеста? Плод больного воображения. Слово ради слова. Гол как сокол я, юноша, один. И не было никогда.
На территорию порта въезжали автомашины. Везли они мешки, ящики, стальные трубы, лес… Порт жил своей беспокойной жизнью. В доках ремонтировались корабли, оттуда на весь порт разносился перестук отбойных молотков. Громыхало в цехах судоремонтного завода. На самых высоких нотах голосили пилы.
— Как вас встретило море, юноша?
— Штормом. Так мутило…
— Потом полегчало?
— Да.
— Это хорошо. Скоро мы встретимся. Я вас увижу в деле. Да, юноша, да. Нашли и нам занятия. Вы знаете, что такое передача опыта? Это когда старый морской волк, я себя имею в виду, учит уму-разуму салажат — вы не обижаетесь на это слово?
— Нет.
— И правильно. У вас, юноша, все впереди.
Леонид объясняет, как его найти. На всякий случай. Говорят, что демобилизация вот-вот.
* * *Я вошел в цех, чтобы наточить скребки. Увидел печь. Рядом с печью — молот. Рабочий в спецовке, с клещами в руках, выхватывал из пламени раскаленные добела болванки, совал их между молотом и наковальней. Другой рабочий нажимал кнопку. Заготовка взрывалась бенгальскими искрами, вытягивалась, превращаясь из круглой в квадратную. Рабочий бросал ее на пол остывать, вытягивал из печи следующую. Интересно было стоять и смотреть. Я о задании боцмана забыл.
Мише Головину пришлось хлопнуть меня по плечу, чтобы я обернулся. За грохотом не было слышно его голоса.
— Ты чего здесь! — прокричал Миша. — Пойдем ко мне.
На Мише черная замасленная спецовка, руки у него черные, на лице у глаз и на лбу черные бороздки морщин. Мы перешли с Мишей в соседний цех, и здесь уже не надо кричать, можно говорить нормальными голосами.
— Ты где? — спрашиваю Михаила.
— Здесь, — машет он рукой. — Мое хозяйство литейка. Точнее — формовка.
В воздухе полным-полно малюсеньких черных частичек. Лица у всех, кто здесь работает, такие же черные, как и у Михаила. Из формовки мы проходим в литейный цех. Миша показывает, как разливают металл в формы. Здорово. Залил металл — деталь готова. Потом идем к станочникам. Миша поставил меня к наждаку точить скребки, но у меня не получилось. Камень сильно крутится. Нажмешь на скребок — он горит, ослабишь нажим — соскакивает. У Миши просто. Точно и быстро получается. Он меня тоже подучил. Терпение, сказал, надо.
Пока ходили, узнал, что на формовку Миша стал временно. Людей не хватает. Сам он станочник. Станочников тоже не хватает, но сейчас самое узкое место на заводе формовка, и Мише дали учеников. Хорошо с Мишей ходить по заводу. Все он знает, все умеет. Рассказал, что живут они с Леонидом в одном кубрике. Сказал, что все это дело рук капитана первого ранга Алешина. Это он собрал «стариков», чтобы не томились в ожидании демобилизации, пользу флоту принесли. Уговорил подучить молодежь.
— Сначала ни в какую. Не хотела братва. Кому охота возиться, когда демобилизация вот она, на носу, — рассказывает Михаил. — Потом уговорил. Условия создали нормальные. Все при деле. Ленька по кораблям ходит. Учит салажат. Не был у тебя?
