Питер Устинов - Побежденный

Здесь, в Италии, совсем маленькая война, и будь у нас такие солдаты, как были в России, как генерал фон Хорствальд (прозванный Орлом Одессы), то мы бы давно сбросили англо-американцев в море. К сожалению, наши войска здесь, за исключением генерала Грутце, он alter Kämpfer[9], не делают нам чести. Солдаты не отличаются стойкостью, а офицерам поразительно недостает фанатизма. Ничего, мы справимся.

— В Италии совсем маленькая война, — сказал полковник фрау Винтершильд, — и скверные войска. Австрийцы, ничего удивительного. Жаль. Ну, ничего. Ганс пишет, что мы справимся.

— Маленькая война? — переспросила фрау Винтершильд. — Возможно, но на маленькой можно погибнуть точно так же, как и на большой.

— Не думай об этом, — сказал полковник.

В штабе бригады, покинутом фермерском доме, расположенном далеко от передовой, генерал Грутце расхаживал перед висевшей на стене картой Италии. Полковник фон Лейдеберг сидел за столом, словно разозленный сфинкс.

Другой полковник, Вольхольц, глядел в окно. Третий, Брейтханд, барабанил пальцами по крышке совершенно разбитого пианино. Ганс отбивал ногой ритм воображаемого марша. Страсти были накалены.

— Немыслимо, немыслимо, чтобы немецкие офицеры были такими упрямыми, — напыщенно произнес Грутце и внезапно остановился. — С каких это пор генерал призывает своих офицеров идти в наступление? Я приказываю вам идти в наступление

— Куда? — спросил Брейтханд.

— Куда я указал! — рявкнул Грутце.

— Вы имеете в виду упомянутое вами выступление дивизией в направлении Сан-Амброджо, герр генерал-майор? — спросил Вольхольц, отворачиваясь от окна.

— О чем же еще я говорил последние полчаса?

— Этому препятствуют три фактора, — произнес, нарушив тишину, фон Лейдеберг.

— Назовите хоть один! — вскричал Грутце.

Когда фон Лейдеберг начинал говорить, утихомирить его было нелегко.

— Во-первых, местность, которую вы избрали, проходима только для обезьян…

— — Обезьян без снаряжения, — вставил Брейтханд.

— Во-вторых, растрачивать наши уже ограниченные силы на бои местного значения с сомнительной целью и предопределенным неуспехом нелепо. В-третьих, наступление на фронте дивизии — дело дивизионного генерала, а не бригадного.

Грутце чуть не лопнул от гнева. Лицо приобрело неприятный фиолетовый цвет, и с его уст хлынул поток слов, привлекший всеобщее внимание к его губам. При виде того, как предали смелого командира, Ганс забылся и выпалил потрясающее обвинение.

— Есть еще четвертый фактор! — выкрикнул он подскочив. — И это победа — победа, какой может добиться только немецкий солдат вопреки кажущейся невозможности. Я прибыл из России и могу сказать, что там не могло возникнуть подобного положения. В России, господа, мы сражались, наступали, когда и где могли, и зачастую атаковали вопреки доводам рассудка!

— И полюбуйтесь на результат, — произнес флегматичный Брейтханд.

— Результаты достигаются, на них не любуются, — сказал Грутце. Он любил произносить чеканные фразы и думал, что их будут вспоминать после его смерти. Для этого он все их все время твердил всем друзьям.

— В России отступают быстрее, чем мы, — сказал Вольхольц.

— Мы вообще не отступаем, — сказал Грутце, — но это затишье в боевых действиях невыносимо. Мы должны наступать и будем наступать. Отныне думать о дальнейшем отступлении — измена. Спорить со мной бесполезно. Двинемся на юг, снова возьмем Сан-Амброджо, пересечем Гарильяно, обнажим фланг противника для атаки нашим резервном батальоном, которым командуете вы, полковник Брейтханд, и вновь займем Черваро. Я сказал, вновь займем Черваро. Понятно?

Наступило молчание. Брейтханд поглядел на свои пальцы и облизнул губы.

— Не слышу ответа.

Брейтханд неторопливо поднялся со словами:

— Герр генерал-майор, прошу отстранить меня от командования.

— Ясно, — отрывисто произнес Грутце. Ему хватало ума понять, что все офицеры постоянно обращаются к нему «герр генерал-майор», а не просто «герр генерал» с намерением оскорбить его. — И чему приписать вашу просьбу, герр подполковник? Трусости? Я спрашиваю для того, чтобы указать в рапорте.

Брейтханд словно бы получил пощечину.

— Два моих Железных креста достаточный ответ на это оскорбление, герр генерал-майор, — ответил он, с трудом сдерживаясь. — От командования прошу меня отстранить, потому что я солдат, а не убийца.

Грутце вышел из себя.

— Что вы имеете в виду? — завопил он.

— Я выразился ясно, — ответил Брейтханд, — и прошу официального разрешения оставить должность.

— Не разрешаю! — выкрикнул Грутце. — Не разрешаю, слышите? Полковник Вольхольц, вы будете командовать подразделением, атакующим Черваро.

Вновь наступило молчание.

Вольхольц приподнял брови и задумался.

— Ну? — спросил Грутце.

Вольхольц, человек более слабого характера, стал отвечать неторопливо и рассудительно.

— Мои обязанности ясны, — заговорил он, — однако прошу разрешения предположить, что страсти здесь, пожалуй, чрезмерно накалились. Ни в коей мере не присоединяясь к позиции доблестного собрата по оружию полковника Брейтханда, я был бы рад, если б в начале такого — как бы это сказать — такого серьезного шага…

— Что это за нелепый дипломатический язык? — спросил Грутце. — Я хочу слышать «да» или «нет».

— Тут все не так просто, — ответил Вольхольц.

— «Да» — ответ в высшей степени простой, — сказал Грутце с тяжеловесным юмором. — «Нет» окажется более сложным.

Фон Лейдеберг неожиданно поднялся и произнес с убийственным презрением:

— Мне до смерти надоели дилетанты. Грутце снова стал фиолетовым.

— Объяснитесь, — еле слышно потребовал он.

— Я старый солдат войны четырнадцатого — восемнадцатого годов, — сказал фон Лейдеберг. — Знал Фолькенхайна, служил под началом Макенсена и Лимана фон Зандерса…

— У меня нет ни времени, ни желания слушать вашу автобиографию, — перебил Грутце.

Фон Лейдеберг никак на это не среагировал.

— Эти люди знали свое дело, — продолжал он, — эти люди были преданы политикам, но не позволяли себе становиться орудием этих самых политиков. Они завершили свою войну брошенными на произвол судьбы, но непобежденными. Они были профессионалами. А здесь, господа, мы наносим поражение самим себе, потому что в военном деле главное — знание, когда наступать, когда отступать, спокойно, бесстрастно, не думая о Геройской Смерти и прочих мелодраматических глупостях.

Грутце поглядел на Ганса.

— Майор Винтершильд, приказываю вам принять командование резервным батальоном и под моим руководством атаковать Черваро.

Устремив взгляд на потолок, словно видел там сокрытую от других истину, Ганс с пафосом произнес:

— Я последую за вами куда угодно, герр генерал!

— Совещание окончено, господа, — сказал Грутце со злобным удовлетворением.

Тут открылась дверь, вошел командир дивизии генерал Воннигер в сопровождении адъютанта и капитана Бремига. Это был неожиданный визит. Бремиг увидел подъезжающий фольксваген и отдал честь. Генерал остановил машину и довольно долго разговаривал с капитаном. Он считал, что следует разговаривать с любым и каждым, дабы, по его выражению, «прощупывать пульс своих солдат». Воннигер был проницательным и культурным человеком, еще довольно молодым, дамским угодником.

— Добрый день, господа, — обратился он к вытянувшимся офицерам. — Должен извиниться, что внезапно прервал совещание. Скажите, пришли к каким-нибудь интересным выводам?

Грутце ответил с решительной подобострастностью:

— У меня есть план, герр генерал, который я хотел представить на ваше рассмотрение.

Воннигер обаятельно рассмеялся и, закуривая сигарету, сказал:

— Ну что ж, Грутце, изложите его, в эти трудные дни у нас вечно не хватает планов.

Грутце с уверенным видом подошел к карте.

— Мой план, герр генерал, представляет собой операцию в масштабах дивизии. Я считаю, что нет фактора, действующего более пагубно на боевой дух немецкого солдата с врожденной любовью к сражениям и победе, чем затишье. Поэтому думаю, что пора перейти в наступление, преподать американцам и этим непокорным полякам хороший урок.

Воннигера это позабавило.

— Продолжайте.

— Мой замысел состоит в том, чтобы начать наступление дивизией в южном направлении, нацеленное на Сан-Амброджо и Гарильяно, но с внезапной атакой, разворачивающейся позади, и повернуть на восток в направлении Черваро, чтобы таким образом отрезать войска противника перед Кассино.

Воннигер улыбнулся.

— Вольхольц, что скажете об этом плане? Вольхольцу не хотелось отвечать первым. Он громко откашлялся.

— Ну что ж, — заговорил он, — на первый взгляд, этот план, пожалуй, теоретически довольно надежен, однако, на мой взгляд, существует много факторов, которые определенно в той или иной мере препятствуют его осуществлению.