Збигнев Домино - Блуждающие огни
— Ну, скорее всего, до этого дело не дойдет. Рация у нас есть, еще успеем известить их. А направляемся мы, мой дорогой, вот сюда…
Элиашевич воспользовался своей картой, а точнее, ее клочками, настолько она была истерта и обтрепана на изгибах.
— Чапле-Блото, — громко прочитал Боровец, не скрывая своего удивления. — Ведь это почти в том же самом месте, откуда мы только что вернулись.
— Верно. Но у нас, мой дорогой, бывает и так, что мы иногда и по пять раз выезжаем а одно и то же место.
— Это недалеко от известного Рудского леса?
— Тоже верно. Рудский лес! В его окрестностях нам чаще всего и приходится крутиться. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: лучшего места для банд не найдешь.
— А что произошло в Чаплях? Это большая деревня?
— Что там произошло, мы точно не знаем. Я получил лишь общую информацию о том, что милиционеры, патрулировавшие в этом районе, слышали ранним утром в Чаплях сильную и довольно-таки продолжительную стрельбу. Узнав, что никого из наших там нет, я решил действовать. А Чапле-Блото — это скорее хутор, чем деревня, располагается рядом с лесом; одним словом, бандитское логово.
— Едем, значит, почти вслепую.
— И в переносном, и в прямом смысле… Что поделаешь, мой дорогой, не рискует тот, кто ничего не делает.
Помня еще недавнее бесцельное прочесывание окрестностей, Боровец в душе не одобрил усердия Элиашевича. Стрельба! Кто знает, может, это дети баловались с найденными патронами, может, браконьеры, а может, милиционерам просто показалось? Из-за нескольких выстрелов гнать падающих с ног от усталости бойцов столько километров, да еще в такой ливень?
— А где сейчас эти милиционеры? Они бы нам помогли.
— Я распорядился, чтобы они ждали нас у въезда в деревню Оленды. Надо поглядывать за дорогой, похоже, уже подъезжаем.
— Смотрим, смотрим, товарищ начальник, — отозвался молчавший до сих пор водитель — пожилой уже человек, в штатском, с неразлучной сигаретой в зубах.
Боровец обратился к Элиашевичу:
— А есть ли у вас, товарищ капитан, в Чаплях свои люди?
Элиашевич слегка улыбнулся:
— Как бы вам сказать, мой дорогой… Может, кого-нибудь и найдем, ведь мир не без добрых людей. Чапле — бандитское логово, это верно, но и там, я уверен, есть люди, которые сыты по горло этими бандитами.
— Тогда окружим хутор плотным кольцом, прочешем дом за домом, а там видно будет.
— Вряд ли мы придумаем что-то более разумное. У меня к вам, товарищ подпоручник, две просьбы.
Боровец внимательно слушал.
— Первая — отобрать для прочесывания хутора самых опытных ребят. Я знаю, у вас много новобранцев.
— Верно. А вторая?
— Прикажите, чтобы на хутор пропускали всех. А с хутора даже мышь не должна прошмыгнуть.
Газик резко затормозил.
— Это, наверное, они, товарищ начальник. Ну и темнотища. Чуть было не наехал на одного из них. — Водитель приоткрыл дверцу.
В кабину газика просунулась голова милиционера. К своему удивлению, Боровец узнал в нем начальника милицейского участка в Чешанце старшего сержанта Ставиньского. Не меньше удивился и Элиашевич:
— Ставиньский? Как вы здесь очутились? Ведь это не ваш район?
— Не мой, товарищ капитан, заблудился в этих краях, вот и оказался здесь.
— Это вы звонили в управление?
— Так точно. Я уже начал было нервничать, думал, что вы вообще не приедете.
— Видите, какая погода. Садитесь в машину и докладывайте, дорога́ каждая минута.
Вот о чем рассказал сержант Ставиньский. Минувшим днем, когда уже вечерело, он с двумя милиционерами отправился на велосипедах в патрульный объезд нескольких деревень, прилегающих к Олендам, но находящихся в ведении чешанецкого милицейского участка. Ничего подозрительного они не заметили, поэтому решили заглянуть к шурину начальника участка некоему Бараньскому — крестьянину, живущему на отдаленном хуторе рядом с Олендами. Что уж греха таить, выпили немного самогону, повод для этого был подходящий — у шурина родился сын. Не желая трястись ночью по бездорожью, они проговорили до первых петухов, а как только начало светать, отправились в обратный путь.
Ехали не спеша, проселочными дорогами, чтобы сократить путь в Чешанец. Сзади и справа тянулась опушка Рудского леса, а слева смутно проступали вдалеке хаты хутора Чапле-Блото. Поля и лес еще не проснулись, и только жаворонки, поразительно трудолюбивые птицы, щебетали не умолкая. Вдруг со стороны Чапле прогремел одиночный выстрел, и сразу же вслед за ним — короткая автоматная очередь. Ставиньский и оба милиционера затаились во ржи. На какое-то мгновение даже жаворонок перестал петь. Больше выстрелов они не услышали.
— Подождали мы, значит, еще немного, прислушались, товарищ капитан, — тишина, а когда над нами снова запел жаворонок, я про себя подумал: видно, нам все почудилось. «Едем», — говорю ребятам, а тут вдруг как шарахнут в Чапле длинной очередью. Мы опять притаились и слушаем. Некоторое время было тихо, а потом снова как начали шпарить, наверное минут пять, аж все вокруг загудело.
— Из чего стреляли?
— Да из всего! И автоматные очереди были слышны, и одиночные выстрелы.
— Ну а дальше что?
— А дальше все и началось! Решили отходить в Оленды: туда ближе всего, да и надо было выяснить наконец, что там творится. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Подходим к Олендам — и вдруг из Рудского леса галопом выскакивает всадник в военной форме на вороном взмыленном коне. Не успели мы ничего сообразить, он пронесся мимо нас на расстоянии каких-то пятидесяти метров, а потом развернул лошадь и дал по нас очередь из автомата. Мы прижались к земле. Прежде чем кто-либо из нас успел выстрелить, всадник уже скрылся в лесу, только мы его и видели.
— Кто же это мог быть?
— Понятия не имею.
— Ну а что потом?
— Да ничего особенного. Из Оленд мы сообщили обо всем в отделение милиции, и нам велели ждать здесь, пока не приедет кто-нибудь из госбезопасности или КВБ. А потом хлынул этот чертов дождь, но, если бы мы даже решили преследовать всадника, из этого все равно бы ничего не вышло. Дождь смыл все следы. К счастью, теперь он как будто бы немного стихает.
И действительно, ливень перешел в редкий моросящий дождь. Решили разделить колонну: две автомашины отправятся проселочными дорогами, чтобы окружить Чапле со стороны Лемпиц и Радзишева, две другие обойдут хутор с востока, со стороны Шмурл и Спешина. Поскольку людей, принимавших участие в операции, было недостаточно, плотное кольцо окружения создать не удалось. Пятая машина с сотрудниками органов госбезопасности и отделением капрала Канюка и газик должны были въехать в деревню.
Элиашевич попросил:
— Старайтесь любой ценой взять бандитов живыми — вы же знаете, товарищи, как для нас важно получить о них подробную информацию.
Сигналом к началу операции по окружению хутора должны быть три красные ракеты. Еще раз сверили часы, уточнили время и двинулись в путь. Старший сержант Покшива вел группу, которая направлялась на Лемпице, командиром другой группы подпоручник назначил капрала Боленя.
Дождь почти прекратился. Поля ржи и рощицы окутались легкой дымкой. Проселочные дороги утопали в грязи. Вот и первые хаты. Хутор выглядел вымершим. Было шесть часов утра, когда подпоручник Боровец, взглянув на часы, выпустил три красные ракеты.
Сотрудники органов госбезопасности с ударной группой капрала Канюка вошли в деревню. Радист установил связь со штабом батальона. Для охраны радиостанции и дополнительного блокирования деревни у машин остались водители. Здесь же расположили свой командный пункт Элиашевич и подпоручник Боровец.
Первый осторожный стук в окно, первый бешеный лай дворняжки.
— Откройте! Войско Польское!
Тяжелый, спертый запах не проветриваемой всю ночь избы. Заспанный, заросший щетиной мужик нервно поддергивает спадающие кальсоны. Перепуганная женщина в кровати натягивает одеяло под самый подбородок. В люльке сладким безмятежным сном спит грудной ребенок.
— Есть в доме посторонние?
— Никого.
— Где вход в подпол?
Мужик показывает рукой в сторону печи.
— Поднимите крышку. Лезьте первым.
Мужик молча выполняет приказ. За ним с пистолетом наготове в подпол спрыгивает один из бойцов. Шарит фонариком по углам — никого, кроме остатков проросшей картошки, пустой бочки из-под капусты, старой рухляди. Ожидавшие наверху облегченно вздыхают. Еще раз окидывают взглядом большую печь, светя фонариком, заглядывают в нее, в сундук, под кровать.
— Вставайте, хозяйка.
Женщина послушно, преодолевая чувство стыда, сбрасывает одеяло, опускает босые ноги на пол и, торопливо схватив со стула юбку, прикрывает ею полные белые бедра.
— У вас не было посторонних?
