Владимир Воронов - Морские истребители
Сделав небольшую паузу, повысив голос до самого высокого звучания, Гавриленко выкрикнул: «Клянемся!» В ответ по аэродрому прокатилось: «Клянемся! Клянемся! Клянемся!»
Затем каждый по очереди подходил к Боевому Знамени, опускался на колено, брал в руки край полотнища и прикладывал к губам. Командир полка, вручив новичкам гвардейские знаки, обратился к личному составу:
- Гвардейцы! Орлы! Красная Армия гонит фашистскую нечисть с нашей советской земли. Скоро и нам придется опять вступить в бой. Впереди у нас Крым и родной Севастополь. Сегодня вы стали гвардейцами. Это звание не только почетно, но и ко многому обязывает - драться с врагом до полной победы, не зная страха,.не жалея крови и жизни.
Слова гвардейской клятвы, весь ритуал вызывали в сердце каждого, и ветерана, и молодого бойца, чувства личной ответственности за победу, монолитной сплоченности и единения в борьбе за дело Ленина, дело партии, за свободу и независимость нашей Родины. Все мы с гордостью носили на груди гвардейский знак как символ принадлежности к племени отважных.
Прошло много лет с той поры, но мне до сих пор памятны слова клятвы, до сих пор, как самую дорогую реликвию, берегу гвардейский знак, врученный тогда на прифронтовом аэродроме.
Первые схватки
Через несколько дней перелетаем на передовой фронтовой аэродром Анапа. Я сижу в общежитии на койке и разбираю письма матери и моей невесты из блокадного Ленинграда, дневники школьных и военных лет, фотографии… Невольно всколыхнулась память. Вспомнились по-своему нелегкие, во теперь кажущиеся такими счастливыми предвоенные годы, родные мне и близкие люди…
До начала Великой Отечественной войны мы жили в Ленинграде. У нас в семье было трое детей: старший брат Алексей, я - средний да сестра Мария, моложе на пять лет. Отец метался с одной работы на другую, чтобы прокормить семью. Мать берегла каждую копейку и выкручивалась как могла: одеть и обуть надо каждого. Перед войной жизнь наладилась. Отец работал портным.
С седьмого класса я пристрастился к спорту, особенно привлекала спортивная гимнастика. Вместе с другими ребятами приходилось часто выступать на соревнованиях за школу, за район или за общество «Спартак», сначала по юношескому разряду, а позже и по мужскому. Кроме гимнастики мы с большим удовольствием занимались и другими видами спорта: зимой играли в хоккей, ходили на лыжах, а летом увлекались греблей, играли в волейбол. Все дни были загружены до предела, и все же я успевал иногда посещать и музыкальный кружок.
Большинство ребят старших классов увлекались стрельбой из малокалиберной винтовки. Это был один из любимых видов спорта в школе. Мы очень гордились значком, который нам вручили, - «Юный ворошиловский стрелок». Перед войной работа по военно-патриотическому воспитанию молодежи была поставлена очень хорошо. Мальчишки и девчонки, комсомольцы тридцатых годов, настойчиво готовили себя к войне с фашизмом, жили интересами Родины, ее заботами, готовы были на самые трудные дела в борьбе за идеалы партии, за социализм.
Нашими любимыми кинофильмами в ту пору были: «Чапаев», «Истребители», «Если завтра война», «Пятый океан». Мы смотрели их с восторгом, нам хотелось быть похожими на героев этих фильмов. В 1940 году комсомольцам десятых классов нашей школы предложили пойти па курсы инструкторов по штыковому бою и гранатометанию. Мы с молодым задором и энтузиазмом стали заниматься и на этих курсах.
Я не мечтал с малых лет об авиации, как многие другие, считал это недоступным для себя. Летчики мне и моим друзьям представлялись особенными людьми, обладающими какими-то исключительными способностями и качествами. Меня с детства привлекала романтика путешествий, поэтому я мечтал стать геологом или капитаном дальнего плавания. Однажды, в начале учебного года, мой школьный товарищ Виктор Исаев сказал:
- Давай поступать в аэроклуб. Там сейчас объявлен набор.
- А как же школа? - спросил я его.
- Школу не оставим. Будем заниматься зимой, по вечерам, а летать летом, когда закончим школу, - разъяснил Виктор.
Решено. Четверо ребят из нашей школы подали заявления в Первый Ленинградский городской аэроклуб. Четвертого октября 1940 года мы прошли медицинскую комиссию. По приняли одного меня, остальных забраковали по различным причинам, в том числе и Виктора.
Мама вздыхала и охала, когда узнала, что я поступил в аэроклуб и буду летать.
- Как же, Володя, ты будешь летать-то? Ведь, наверно, страшно, да и ушибиться можно. А отец сухо сказал:
- Может быть, Володя, и не надо быть тебе летчиком, ведь у нас есть уже один военный - Алексей.
Действительно, мой старший брат после окончания десятого класса артиллерийской специальной школы (была такая в то время) в 1939 году поступил в Третье Ленинградское артиллерийское училище. Военное поприще он считал своим призванием и учился с большим желанием.
Занимались в аэроклубе вечерами, два раза в неделю. Мы изучали теорию полета, материальную часть самолета У-2 и мотора М-11, аэронавигацию, наставление по производству полетов и другие дисциплины. Чем больше я узнавал об авиации, тем с большим интересом и старанием относился к занятиям. А вскоре они так увлекли меня, что я стал значительно меньше уделять внимания школьным урокам.
Зима пролетела незаметно. Весной 1941 года мы приступили к полетам па аэродроме Горская вблизи Сестрорецка, на берегу Финского залива. Первый полет на самолете У-2 я выполнил 26 мая с инструктором Копновым. Это был незабываемый день. Впервые я посмотрел на землю с высоты птичьего полета. Нашим восторгам и разговорам не было конца.
Полеты начинались с рассвета в три часа утра, поэтому мы должны были выезжать на поезде с Финляндского вокзала в полночь. Иногда дни полетов совпадали с экзаменами в школе, но несмотря на это обстоятельство, я не пропустил ни одного полета. Каждый из них для меня был дорог. Случалось и так-после полетов, буквально из кабины, я спешил на экзамены в школу. И хотя было сложно успевать и тут и там, я все же получил аттестат зрелости с хорошими и отличными оценками.
Теперь все мое внимание было сосредоточено на полетах. 18 июня я совершил свой первый самостоятельный полет на У-2. Я впервые ощутил, что самолет повинуется мне. Не было на свете человека счастливее меня!
В воскресенье, 22 июня, ранним утром я в числе первых выполнил пять очередных полетов по кругу на У-2, а затем вместе с подругой Розой целый день гуляли в лесу. Возвращались трамваем поздно с букетами черемухи. Мы поначалу не обратили внимания на какую-то необычную молчаливость и мрачность наших попутчиков-пассажиров. И вдруг до нас донеслось:
- Война! Фашисты напали.
…Разбираю письма. Попадается на глаза последняя и единственная открытка от отца, написанная им 30 августа 1941 года. Он сообщал, что получил письма от мамы и от меня, что скоро предстоит бой, просил чаще писать. И с тех пор никакого ответа на мои многочисленные письма. В начале 1942 года мама получила извещение, что отец пропал без вести.
А вот письма от мамы из блокадного Ленинграда, из деревни Внтенево Калининской области, куда ей удалось полуживой выехать через Ладогу в 1942 году. Мама была тяжело больна, истощена голодом, родные выходили ее, и она стала работать почтальоном.
Дорогая мама! Сколько испытаний выпало па твою долю в начале войны. В июле 1941 года все трое мужчин нашей семьи ушли на фронт. Десятого июля мы проводили брата Алексея, выпущенного досрочно из училища лейтенантом артиллерии. Он уехал в Подмосковье, где формировалась его часть. На следующий день в ополчение ушел отец. Помню, он помахал нам рукой из окна школы, где располагался сборный пункт. Разве мы думали тогда, что видим его в последний раз?
Двадцать седьмого июля и я эшелоном вместе с аэроклубом уехал в Казань. К началу войны мне удалось выполнить только десять самостоятельных полетов на У-2. До завершения летной программы аэроклуба было еще далеко…
Мама осталась одна в блокадном Ленинграде. Сестру Марию она успела отправить в деревню, на родину, а сама выехать не смогла, немцы замкнули кольцо блокады вокруг Ленинграда.
Выжила она только потому, что ей помогли родные моей невесты.
Беру в руки связку писем Розы. Где она сейчас? Почему не пишет? А я часто получал письма от нее даже в самые тяжелые дни ленинградской блокады. Как переживал, когда узнал, что в ее дом на Боровой улице попала фашистская бомба и он сгорел. Им с трудом удалось выскочить из горящего дома по полуобвалившейся лестнице. И вдруг письма стали приводить реже и реже. А с начала 1943 года Роза не написала мне ни одного письма, остались без ответа все мои послания…
С начала войны нет никаких вестей от брата Алексея. У меня сохранилась его маленькая фотография в курсантской форме. Мама пишет, что он воевал где-то под Москвой, а потом на Кавказе. Был ранен, лежал в госпитале. Где же ты сейчас, мой дорогой братишка, воюешь? Живой ли?…
