Ракипов - По следам героев
— Гуси Рим спасли, — произнёс Кузьма, намекая на, то, что птицы могут выдать их присутствие.
Вслушиваясь в тишину, оба притаились. Что это — сердце так колотится или… Нет, это шаги: чавкает грязь. Стой, кажется, бегут. Кто может быть? Во всяком случае, честные люди не станут так по-воровски бегать глухой ночью. Надо быть осторожным.
Они пошли вдоль оград. Вот изба с воротами на русский манер. Глухой забор выше человеческого роста. От этой избы надо поворачивать в узкий переулок, который ведёт к глубокой речке. Она рассекает село на две части. Прямо напротив переулка сделана мельничная запруда из белого камня, заодно она служит и мостом. Неподалёку от запруды в густых зарослях ивняка сколочены мостки. Тут девушки и молодушки стирают бельё, чистят песком медную посуду.
— Погоди, Кузьма, не надо спешить. Контра может подловить.
— Мне показалось, что их двое.
— Они догадываются, что мы не с пустыми руками, поэтому не лезут в открытую. Наверняка нападут из-за угла…
Кузьма внезапно споткнулся о что-то и едва не упал. Нагнувшись, нащупал холщовый мешок.
— Во, видал? Даже мешок приготовили. — Он тихо рассмеялся, хотя было совсем не до смеха. — Камень на шею, обоих в мешок — и бултых в пруд.
Вверх по улице послышались шаги. «Дорогу назад отрезают, гады!» — подумал Зинатулла. Кузьма махнул рукой, приглашая идти дальше. Он поднял кусок доски и зачем-то вместе с мешком сунул под мышку.
Крадучись, свернули в переулок. Ничего подозрительного не слыхать. С речки несло сыростью, пахло прелью. Теперь предстояло идти через мельничный лабаз. Это самое опасное место.
Когда вошли в лабаз, на крыше что-то зашуршало. Кузьма тронул друга, веля остановиться, сам стал разворачивать свёрнутый мешок. Затем он надел его на доску и, нарочито громко топая сапогами, пошёл к выходу. Мешок высунул наружу, а сам остался под навесом. В ту же секунду большой камень, с силой брошенный с крыши, выбил у него из рук мешок с доской. За первым полетел второй камень, третий…
— Кажись, загнулись, — прошептал кто-то наверху.
— Держи карман шире! — крикнул Кузьма, и друзья выскочили из лабаза.
Ночную тишину прорезали выстрелы из нагана. Но Зинатулла промазал. Подкулачники попрыгали с крыши и растворились в темноте.
Так тревожно, за нескончаемыми заботами и хлопотами минули два года. Во всех деревнях и сёлах были созданы комсомольские ячейки. Комсомольцы вовлекали бедноту и середняков в колхозы, участвовали в раскулачивании, со всем жаром молодых сердец помогали строить новую жизнь…
Грозный сорок первый год застал Зинатуллу на военной службе. Он добровольно отправляется на фронт. В ожесточённых оборонительных боях Красная Армия под натиском превосходящих сил врага вынуждена оставлять города и сёла. Много пришлось работать в дни отступления молодому комиссару 1147-го стрелкового полка, чтобы поддерживать в бойцах боевой дух, чтобы ни на минуту не угасала в них вера в победу. Не раз в трудные минуты проявлял он мужество и отвагу, вдохновляя солдат и командиров своим примером.
Командование заметило энергичного, смелого комиссара и назначило его командиром 13-го стрелкового воздушно-десантного полка. Пришли новые заботы. Помимо выполнения боевых заданий, надо было обучать прибывающих молодых солдат: на войне без пополнений не бывает.
Нелёгкое это дело научить человека прыгать с парашютом. Но это ещё не всё. Десантнику, действующему большей частью в тылу противника, приходится на каждом шагу сталкиваться с неожиданностями — искусно замаскированными засадами, дрессированными собаками и ещё с тысячью и одной опасностью. Поэтому боец-десантник должен быть исключительно находчивым, смелым и хладнокровным. Если в кромешной тьме не можешь выйти к указанному на карте пункту, не владеешь оружием как своими пятью пальцами и по одному прикосновению не можешь определить, какого типа мина перед тобой, — значит, ты не имеешь права именоваться десантником!
Полковник Исхаков учил своих солдат готовиться к операции основательно, продумывать всё до малейшей детали. Он часто повторял: «Семь раз отмерь, один раз отрежь. А попал на чужую территорию, действуй молниеносно, не давая врагу опомниться». Требовательный, но справедливый, он постоянно находился среди солдат, вместе с ними сам прыгал с парашютом, обезвреживал и закладывал мины. И бойцы любили своего командира, меж собой называли его «батей».
Одним из первых полк Исхакова вступил в бой с гитлеровцами на плацдармах на правом берегу Днепра, участвовал в освобождении Киева и вот теперь ступил на землю Советской Молдавии.
Наступила ночь 20 августа 1944 года. Полковник в своём блиндаже с нетерпением ожидал возвращения разведчиков. Они должны привести «языка», чтобы ещё раз проверить полученные данные о противнике. Скоро начнётся наступление. Правда, приказа об этом ещё не поступало, но сердце бывалого солдата, прошедшего сквозь грозы трёх лет войны, чувствовало: такой приказ поступит. Разведданные пока не очень радостные: полку противостоят отборные, хорошо укомплектованные вражеские части. Чтобы в ходе наступления иметь преимущество над противником, нужно найти какое-то необычное решение. Иначе могут быть большие потери. А это для полковника Исхакова — нож острый.
В блиндаже тихо потрескивает коптилка, сделанная из стреляной снарядной гильзы. Полковник в раздумье ходит из угла в угол. Вдруг он остановился возле дощатого столика. Брови сошлись на переносице, образовав на лбу глубокие складки, карие глаза неподвижно упёрлись в какую-то невидимую точку на двери блиндажа.
Замполит, сидевший за столом, с любопытством посмотрел на командира.
— Кажется, что-то придумал?
Ушедший в свои мысли, Исхаков вздрогнул от голоса.
— Ей-богу… вроде нашёл…
Полковник склонился над разложенной на столе картой и, словно дипломат с трибуны, начал горячо говорить. Мысль его заключалась в том, что румынские части, находящиеся на переднем крае, можно склонить к сдаче без боя. Для этого надо отправить обратно пленных, захваченных на этой неделе, а также «языков», которых приведут сегодня разведчики.
— Языков, — улыбнулся замполит. — А если вернутся пустыми?
— Не вернутся, этих ребят я знаю!
— Мы отпустим пленных, а они снова…
— А мы их предупредим, что в таком случае «катюши» будут долбать только по румынским частям.
Вскоре в блиндаж вернулись разведчики, втолкнув двух румын с кляпами во рту. Один из них был офицер — чисто выбритый, с белым подворотничком на кителе. Держался он спокойно, на лице ни тени страха.
Когда ему развязали руки, он сам вытащил кляп и скупо улыбнулся, как бы чувствуя неловкость из-за того, что попал в такое неприглядное положение.
— Я преподаватель русского языка, — сказал он, чётко выговаривая слова. — Когда ваши брали меня, я не сопротивлялся. Сейчас продолжать войну нет никакого смысла.
— Нет смысла? — замполит пытливо посмотрел на пленного.
— Так точно, господин офицер.
— Вы глубоко ошибаетесь. Мы будем продолжать войну до тех пор, пока не водрузим Знамя Победы над рейхстагом. Наша цель сокрушить фашизм, вернуть народам свободу! Разве можно отказываться от неё?
— О, да, да, это верно. Только господин офицер, видно, понял меня неверно. Я хотел сказать, что нет смысла продолжать войну Германии и её союзникам. Вот почему я добровольно…
— Много в вашей части думающих так же, как и вы? — в упор глядя на румына, спросил Исхаков.
— Много, господин офицер. Большинство.
— Кто они? Рабочие? Или…
— Наш полк формировался в Бухаресте, его костяк составляют рабочие консервного завода.
— Хорошо. Рабочие бывают более организованными. Для нас это ещё один козырь, большой козырь. Я не сомневаюсь в успехе нашего плана. Рискнём, замполит?
Командир полка приказал привести остальных пленных. Когда они сгрудились у двери блиндажа, Исхаков начал излагать свой план румынскому офицеру. Он сказал, что все пленные будут отпущены по своим частям, объяснил, что они там должны делать.
Воцарилась тишина. Пленные и представить себе не могли, что им предложат такое. Они рассчитывали дожидаться конца войны где-нибудь в тылу России. А теперь им предлагают снова возвращаться в осточертевшие окопы, снова лезть в адское пекло войны. Впереди русские, сзади немцы. Сильны и эти и те. Хорошо, если русские разнесут немцев в пух и прах, как обещают. А если не выйдет?.. Немцы ведь тоже не младенцы. Сидят в железобетонных дотах. А их техника, танки, которых так просто не одолеть!..
Пленные, понурив головы, молчали. Они колебались. Это было ясно как день. Сейчас требовалось нечто такое, что убедило бы их в правоте Исхакова, хоть немного просветлило их головы, замороченные фашистской пропагандой.
Издали донёсся какой-то гул. Он с каждой минутой нарастал, становился всё громче, громче. Над блиндажом на бреющем полёте с рёвом пронеслись наши штурмовики — знаменитые Илы.
