Вадим Кожевников - Щит и меч
— Детский мячик.
Скорцени яростно спросил:
— Вы кто?
Зубов невозмутимо ответил:
— Как видите, ваш поклонник. — И склонил голову так, будто снова готовился принять шар.
Скорцени несколько мгновений пребывал в нерешительности. Потом, обрадовавшись, объявил:
— Вот с такими бесстрашными, крепкими парнями мы подхватим на свои плечи всю планету!
Бригитта была чрезвычайно польщена тем, что ее «кузен» произвел такое прекрасное впечатление на знаменитого Отто Скорцени. И Скорцени был в восторге от польстивших ему слов Зубова, когда на вопрос, почему он не на фронте, тот ответил, обаятельно улыбаясь:
— Как только вы меня пригласите, я с радостью составлю вам компанию.
Скорцени подарил Зубову свою фотографию с автографом, заметив, что она ему пригодится, в чем тот и не сомневался.
Вернувшись из Кракова в Варшаву, Бригитта вступила в деловую переписку с живущими в Берлине влиятельными родственниками покойного мужа. Речь шла о наследстве. Она изъявляла теперь готовность пойти на ряд уступок, если взамен будет оказано высокое покровительство ее предполагаемому супругу.
Бригитта вызывала у Зубова чувство какого-то жалостливого удивления. Он никогда не думал, что в этой среде могут быть люди столь несчастные, издерганные от постоянного ощущения страха перед чем-то неведомым. Она была суеверна до смешного, мнительна. Не могла уснуть без снотворного. Часто беспричинно плакала. Вспоминать любила лишь свое детство.
Зубова раздражала ее навязчивость и то, что она тайно пользовалась наркотиками, к которым привыкла после тяжелой операции. У нее было красивое лицо со строгими и тонкими чертами, но, когда она говорила не о себе и о своих знакомых, а о каких-нибудь отвлеченных вопросах, она несла такую удручающую чушь, что лицо ее казалось ему глупым, как у красотки на обертке мыла. Он тяготился ею, жаловался Эльзе. Но та, хотя и с брезгливой усмешкой, приказывала ему не терять связь с Бригиттой, так как это давало возможность общаться с эсэсовскими кругами.
Зубов, вздыхая, покорялся, с огорчением замечая, что Эльза с каждым днем держится с ним все более официально, как с подчиненным и глаза ее, когда она смотрит на него, теперь уже не теплеют, не светятся радостью, а остаются холодными.
Возможно, именно в связи с этим обстоятельством Зубов был так невнимателен к Ольге, буквально и равнодушно выполняя приказание Эльзы.
И когда Вайс вернулся в локаль, Зубов встал и заявил девушке с облегчением:
— Ну вот, пришел ваш кавалер, разрешите сдать вас ему в целости и сохранности. — И, небрежно кивнув Иоганну, удалился, считая, что выполнил все требующееся от него на этот раз.
Сообщение Центра об Ольге, переданное Эльзой, смутило Иоганна. Предположение о том, что гестаповцы вымучали у этой девушки согласие, теперь отпадало так же, как и версия мести за отца. И он готов был склониться к тому, что Ольга либо авантюристка, ловко набивающая себе цену у гитлеровцев, либо агентка, выполняющая в отношении него новую проверочную комбинацию, к которой мог иметь прямое касательство и Дитрих, тяготившийся своей тайной зависимостью от Вайса.
Иоганн решил нанести вместе с Ольгой визит баронессе в ее поместье. Если эта девица — авантюристка, то знакомство с баронессой польстит ей, и это в чем-нибудь да проявится.
Вайс полагал, что его абверовский мундир позволяет ему рассчитывать на благосклонность баронессы. Он считал ее хотя и вздорной, но неглупой старухой, привыкшей независимо, по-своему судить о многом.
Иоганн, когда они приехали в поместье, попросил Ольгу побыть в машине и один вошел в дом.
Как он и предполагал, его мундир произвел на старуху должное впечатление. Забыв о том, что она, в сущности, ничего не сделала для служебной карьеры Вайса, баронесса уже готова была считать его визит выражением благодарности за будто бы оказанное ему содействие и отнеслась к гостю более чем милостливо.
Иоганн, смущенно улыбаясь, сообщил, что приехал не один, а с военнопленной, дочерью русского полковника. Он покорнейше просит баронессу принять ее и побеседовать с ней. Впоследствии девушка эта может оказаться чрезвычайно полезной рейху…
— Ну, еще бы! — сказала ядовито баронесса. — Теперь, когда русские дали вам пинок под Москвой, вы предусмотрительно начинаете ухаживать за дочерьми их полковников.
Вайс в ответ лишь развел руками, давая понять, что он только исполнитель воли старших начальников.
— Зовите! — приказала баронесса. Она ретиво взялась выполнять роль гостеприимной хозяйки.
Высокопоставленная пленница произвела на нее наилучшее впечатление своей неприязненной, настороженной угрюмостью, которую баронесса посчитала выражением гордости.
Баронесса шепнула Ольге:
— Пусть ваш солдафон проваливает, если вы, конечно не возражаете. А мы с вами придумаем что-нибудь такое, не очень скучное. — Оглянувшись на Вайса, сказала: — У вас, наверное есть дела в городе? Считайте себя на некоторое время свободным.
Иоганн решил использовать оказавшееся в его распоряжении время, чтобы побывать в «штабе Вали». По пути он заехал на базовый склад трофейных кинофильмов и здесь узнал, что в его отсутствие майор Штейнглиц отобрал несколько коробок хроникальных фильмов, снятых в разное время на Челябинском тракторном заводе, ныне выпускающем танки. Теперь стало ясно, на что нацеливалась новая, особо засекреченная группа.
Доложив ротмистру Герду, что он заехал в штаб только для того, чтобы взять личные вещи, необходимые на время путешествия с агенткой, Вайс услыхал от него, что Гвоздь, выполнив задание благополучно вернулся, и проверкой установлено, что он действовал безукоризненно. И теперь его готовят к новому, более важному заданию.
Вайс заметил осторожно, наугад, что для подобного задания лучше бы подобрать тех, кто знаком с тракторным производством. Одно дело — взрывать эшелоны, мосты, а другое — крупнейшее в мире машиностроительное предприятие. Герд парировал, прекращая разговор:
— Ничего, обучим.
За те два-три часа, которыми располагал Вайс, он едва ли мог добыть какую-либо дополнительную информацию. А ведь необходимо было еще встретиться с Гвоздем. И действовать нужно очень осторожно.
Рассчитывая на то, что сейчас время обеда и в цейхгаузе никого нет, Иоганн решил вызвать туда Гвоздя. Свою машину он поставил рядом с цейхгаузом. Пошел в пустую канцелярию и напечатал на листке бумаги: «Курсанту Гвоздю немедленно явиться в вещевой склад».
Старшина лагеря обедал отдельно, за перегородкой, и обычно приходил в столовую последним. Вайс положил возле его прибора листок с вызовом, взял ключ в проходной и направился в цейхгауз.
Почти вслед за ним вошел Гвоздь, остановился. После уличного света он плохо видел в сумерках помещения.
Вайс позвал его в тесный проход между штабелями обмундирования.
— Здрасьте! — Гвоздь протянул руку.
— Ну? Докладывай! Задание выполнил?
— В точности. Докладывал Гвоздь скупо:
— Ну, полагалось прыгать первым. Ну, подошел к люку, швырнул аккуратно в хвостовой отсек гранату и выбросился. При взрыве самолета ударной волной смяло купол парашюта. Стал падать камнем. Думал, насмерть. Обошлось. Почти у самой земли вздулся парашют — приземлился как на пружинке. Как по плану было намечено, так и получилось. Приземлился в намеченной точке. Ну, ваши чекисты меня и взяли.
— То есть как это «взяли»?
— Ну, в машину, в «газик». Отвезли сначала в столовую, потом заметили, что я ногу свихнул, — в медпункт. Я ведь как ошалелый был, ничего не чувствовал. Застеснялся перед своими до полной потери соображения. Ну, потом что? Инструктировали. Начал я в эфир выходить в положенное время, а передавал то, что мне давали. Потом специально ради меня диверсию организовали: взорвали на запасном пути порожняк. Все это я «штабу Вали» доложил как мой личный подвиг. Так вот и работал. В заключение сообщил: группа накрылась. Получил указание выходить. Ну, перекинулся через линию фронта. Теперь снова здесь наличествую. — Задумался, добавил: — Вам сердечный привет от товарища Барышева. — Оживился: — Три шпалы в петлице, а такой негордый. «Мы, — говорит, — не можем приказывать, чтобы вы обратно к немцам возвращались…» — «То есть как это не можете? — Я даже встревожился: — «Значит, я не солдат, да? Личность без прав и без звания?» Объяснил мне. Ну, я понял. Нужно с моей стороны добровольное согласие, вроде я как активный общественник, что ли. Теперь с Барышевым договорился, что в случае чего честь по чести: похоронку семье пришлют как о павшем бойце.
— Почему через тайник не известили о прибытии?
— Не успел. Сидел в кутузке прифронтовой зоны абвергруппы, покуда они со штабом о моей личности сверялись. Как пришло подтверждение, сразу перевели в санчасть: когда фронт переходил, попал под обстрел, ногу при взрыве снаряда землей зашибло. Из санчасти привезли сюда. А я все маленько хромаю. Капитан Дитрих узнал, очень участливо отнесся. Говорит, надо бы к хирургу обратиться. Но я чего-то сомневаюсь. Зачем к нам в школу двух одноногих зачислили? Потом одного списали: значит не захотел. А второй — уж так его Дитрих опекал — по другой линии оказался неподходящим: припадочный от контузии. Вдруг ни с того ни с сего упал, начало его крючить. Очень капитан Дитрих расстроился. Вот я теперь и думаю: почему он меня уговаривает здоровьем не брезговать, ногу лечить?
