Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко
Степан Буря смотрел в полутемный конец зала и ничего не видел, словно пыль запорошила зоркие его глаза. Все головы повернулись на голос, многие встали, заслонив собой ту, которая уже шла к сцене.
Он увидел в первых рядах растерянное, покрытое красными пятнами лицо жены Зяблюши. Но вот мелькнула в проходе по-мальчишечьи подстриженная голова незнакомки, платок, покрывавший ее плечи. Женщина подошла ближе, и Степан, весь охолонув, узнал Одарку. Он ждал встретить кого угодно, только не ее — эта могла рассказать про него такое, что и сотня баб не придумала бы. Что-то оборвалось внутри Степана.
Боже мой, как изменилась Одарка с тех пор, как он видел ее в последний раз! Лицо похудело, глаза лихорадочно блестят, и эта стриженая, как у подпаска, голова… Чего ради она остриглась? Как попала в Харьков, как узнала о чистке, о часе, когда он должен был отчитываться перед народом? Неужели Назар Гаврилович не сдержал своего слова и безбожно предал его? Нет, не таков у него тесть. Скорее всего, сама Одарка с женской мстительностью выследила его, выведала всю его подноготную и подстерегла подходящий момент, чтобы одним ударом поразить его в сердце, надежно, как щитом, прикрытое партийным билетом.
Одарка поднялась на сцену, встала невдалеке от Степана и, ни разу не взглянув на него, объявила:
— Я его знаю… Это мой муж!
По залу словно волна прокатилась. Зяблюша поднялась со своего места и тотчас села снова, закусив зубами батистовый носовой платок. Сатановская, сидевшая рядом, обняла подругу.
— …и никакой он не красный партизан, а известный петлюровский бандит и гайдамацкий сотник, и вовсе не товарищ Буря, как вы его тут величаете, а Стенька Скуратов. В городе Чарусе все гицеля его знают, так что мои слова нетрудно проверить на людях. — Говоря это, Одарка захлебывалась от волнения. Нечаянным, порывистым движением она разорвала нитку кораллового мониста, и красные кораллы, брызнув во все стороны, покатились по груди ее, будто кровь. — Это наскрозь фальшивый человек, и борода у него фальшивая! — До глубины души возмущенная Одарка кинулась к мужу и неожиданно дернула его за эспаньолку. Буря вскрикнул от боли. В публике засмеялись.
— Товарищ председатель, призовите распоясавшуюся гражданку к порядку, — не теряя достоинства, потребовал Степан, медленно приближаясь к столу комиссии.
Зал продолжал смеяться. Кто-то озорно крикнул:
— Он ее столярным клеем укрепил!
Председательница с трудом успокоила развеселившуюся публику и, когда тишина понемногу установилась, попросила Одарку продолжать рассказ.
Степан Буря, прислонившись к трибуне, внимательно и по виду спокойно слушал. Всякий наблюдательный человек смог бы угадать, что у Степана есть надежный козырь. Ни одна жилка на его лице не дрогнула. А между тем вряд ли какой-нибудь прокурор смог нарисовать столь убийственный портрет Степана, как это сделала его жена, неграмотная деревенская баба. Ревность исказила ее невыразительное лицо.
Окончив сбивчивый, страшный рассказ, ослабевшая Одарка медленно побрела к своему месту в конце зала. Кто-то подхватил ее под руки, усадил в кресло, участливо спросил, не принести ли воды.
— Буря, или… Скуратов, что вы скажете комиссии в свое оправдание? Чем опровергнете все то, что было сейчас произнесено? — спросила председательница.
Степан, по-прежнему владея собой, вышел на трибуну, отодвинул на край графин с водой, чтобы он не скрывал его лица.
— Самое страшное из того, что сказала сейчас эта бывшая когда-то моей женой, — правда! — Степан смело посмотрел поверх голов публики. Воцарилась гробовая тишина. — Я действительно служил в бандах гетмана и Петлюры. — Степан выдержал длительную паузу, играя на нервах слушателей. — Но служил… по заданию Чека. Сейчас пришло время, когда можно сказать об этом во всеуслышание, не таясь. Комиссия может послать телеграфный запрос начальнику Особого отдела ГПУ товарищу Генриху Ягоде, и он подтвердит, что я говорю сущую правду!
Раздались аплодисменты. Под их разрастающийся гул Степан сошел с трибуны, медленно прошел по залу и с ледяным хладнокровием опустился в свое кресло рядом с Зяблюшей. Она вспыхнула. Он дружески пожал ее трясущуюся руку.
Но здесь, будто ветер, налетела Одарка и обеими руками вцепилась в прическу Зяблюши, прижала ее голову к резной спинке кресла. Разъяренную женщину едва оторвали от ее насмерть перепуганной жертвы. Вызвали милиционера, и он увел ее.
— До чего только ревность не доводит баб! — в сердцах проговорил член комиссии, рабочий паровозного завода, с отвращением наблюдавший за безобразной сценой.
XXVII
Темные силы надежно поддерживали Степана Бурю. Его заявление было подтверждено, и он вышел чист из беды. Таиться больше было не к, чему, и Степан Скуратов-Буря отправился к тестю.
В нем снова проснулось неудержимое влечение к Одарке. В ее отчаянном поступке он видел проявление неутихшей, непобежденной любви к нему. Это и было главной целью поездки. Но существовали и другие, чисто деловые причины. Степан пригласил с собой в поездку тридцатилетнего мистера Фрэнка Кейбла, представителя американской Барнздельской корпорации. Эта корпорация на пятнадцать лет заключила договор с Советским правительством на производство буровых работ в Баку. Уже в текущем 1923 году американцы обязались своими машинами пробурить двести нефтяных скважин.
Пока заокеанские пароходы не спеша везли оборудование в Россию, мистер Кейбл совершал вояж по Советской стране, ко всему принюхиваясь и присматриваясь. Больше месяца он провел на Нижегородской ярмарке, совершил там несколько выгодных сделок, посетил первую сельскохозяйственную и кустарно-промышленную выставки, ездил в Читу, где присутствовал на суде над генералом Пепеляевым. Перетрусивший генерал там же, со скамьи подсудимых, обратился с пространным воззванием ко всем белогвардейцам, призывая их отказаться от борьбы с советской властью. С удивлением узнал Кейбл, что комиссия по пересмотру дел заключенных, организованная по распоряжению Калинина, освободила из читинской тюрьмы двести одного арестанта.
Кейбл интересовался русским искусством, он познакомился с украинским художником Васильковым, который и привел напористого американца к заместителю наркома Буре. Уже в первую их встречу Степан раскусил бизнесмена, по дешевке скупавшего произведения живописи и потихоньку сплавлявшего их в Новый Свет.
Попивая холодный боржом, Буря сказал своему новому знакомому, что у его тестя много картин, которые тот не прочь уступить по сходной цене. Американец так и загорелся и стал просить отвезти его в деревню.
Буря как бы нехотя согласился. Кейбл стал настаивать, чтобы вместе
