Роман Кожухаров - Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)

Коптюк снова перескочил к брустверу и, пригнувшись, стряхнув ладонью земляные крошки из неглубокой земляной ниши, аккуратно положил туда наступательную РГД.

Михайлов все так же сидел на земле, обескураженно переводя испуганные глаза то на взводного, то на Довганюка.

— Вставай на позицию! — приказным тоном сказал Довганюк.

Потом, посмотрев на действия командира, молча наклонился и отобрал у Михайлова заткнутую за пояс трофейную немецкую гранату. Зажав ее в левой руке, он бегом бросился вправо и занял место метрах в трех от старшего лейтенанта.

Довганюк осторожно посмотрел из окопа в сторону наступавших. И тут же присел, присвистнув.

— Так они уже здесь… И «тигр» прямо на нас прет…

Вражеские машины приближались с правого фланга, увеличивая скорость. Танковые пулеметы захлебывались, пропахивая очередями передний край обороны взвода. Теперь замысел гитлеровцев был налицо. Фашистские танковые экипажи стремились поддержать перешедших в атаку пехотинцев, но главной их целью была подбитая «пантера».

Мощное орудие «тигра» произвело еще один выстрел, гул и гром от которого пронизали пропахший гарью воздух, сотрясли нутро каждого находившегося в окопах.

— Вот сволота… — проговорил Довганюк.

— Готовь гранаты! Подпустить как можно ближе!.. — кричал, срывая голосовые связки, Федор.

Цепь набегавших пехотинцев двигалась по фронту, смещаясь слева, а танки накатывали с правого фланга. Они двигались по сходящимся траекториям, которые устремлялись к одной точке. Этой точкой был самый центр участка обороны взвода Коптюка. Здесь должны были пересечься фашистские линии, сойтись в схватке не на жизнь, а на смерть…

— За Колю Веточкина с них спрошу… — раздался чей-то злой шепот.

Прозвучал он возле Коптюка. Обернувшись, тот увидел переменника Обрежу. Исполненным ненависти взглядом тот впился в надвигавшихся на него врагов. Боец сжимал винтовку с примкнутым штыком. Он не стрелял. Патроны скорее всего у него кончились. Ткань сделанной наспех перевязки вся была темно-красной от пропитавшей ее крови.

Григорий стоял возле стенки окопа с такой нетерпеливой решительностью, что старший лейтенант не стал его спрашивать, зачем он вернулся. Все было и так понятно из его слов, которые он без перерыва твердил, словно молитву, призванную укрепить его дух и направить его штык.

— За Колю Веточкина… За Колю Веточкина…

Эти слова эхом отдавались в сознании Федора, и он поневоле стал повторять их, сначала про себя, а потом зашептал иссохшими губами…

Глава 3

Бой у колхоза «Октябрьский»

Рана Артюхова была сквозная и вроде как по виду не опасная, но Тюха не мог стать на ногу. При первой и второй попытках он беспомощно бледнел, нога подкашивалась, и он каждый раз падал на землю, и упал бы, если бы не поддерживали его руки товарищей.

Опираясь на плечи, доковылял Артюхов до занятого танкистами рубежа. Там уже царила предбоевая суматоха. Прибыли еще два танка, и Лебедев представил Гвоздева как старшего группы командиру дозорной тройки старшему лейтенанту Панкратову.

Прямолинейный, с внимательным прищуром во взгляде, старший лейтенант оказался полной противоположностью суетливому и излишне эмоциональному Лебедеву. С Гвоздевым он объяснялся без ненужных эмоциональных добавок, по-военному функционально и в то же время по-человечески просто.

Узнав, что в относительной близости, на противоположном берегу реки, держит оборону штрафной батальон, Панкратов, не в пример своему подчиненному, обрадовался.

— Ага, теперь правый бок и спина, считай, прикрыты… — допустив скупую радость в словах, произнес он. — В дозорную заставу надо сообщить. А то немчура тут шныряет, где не след… Штрафбат, это ж, Лебедев, сила! Считай, элитные войска. Представь: одни офицеры!..

— Так это ж… Они ж бывшие… — растерянно лепетал в ответ Лебедев.

— Бывшие, говоришь? — как бы с недоверием отвечал Панкратов. — Ну и что, что бывшие. Вот ты, Лебедев, без году неделя как из училища и не знаешь того, что бывшими офицеры не бывают. Верно я говорю, товарищ Гвоздев?

— Так точно, товарищ старший лейтенант! — без особого энтузиазма подтвердил Демьян.

Хотя то, что говорил командир передовой танковой группы, ему было по душе.

— Так-то, Лебедев. В народе, знаешь, как говорят: от сумы да от тюрьмы… А на войне, брат, всяко может случиться… А государство, оно к людям по-человечески, даже на войне… Потому как это все ж народ, нельзя его почем зря бить, надо дать ему шанс. И дает! Верно, Гвоздев? То-то… И пусть он попал в штрафной… за пьянку, еще за что, за малодушие, за трусость. Родина дает офицеру шанс: нагрешил — искупай, смывай позор… И воюет он штрафником, а умирает все одно — офицером. Или искупает кровью и назад — под погоны. Вот как этот ваш, раненый… Как его, Гвоздев?

— Артюхов, товарищ старший лейтенант, — с готовностью отвечал Демьян. — Бывший летчик-истребитель…

— Вот, Лебедев, — поучительно указал Панкратов. — Это он был бывший… А сейчас получил он свою законную рану. Залатают его и обратно за штурвал. Бей фашиста проклятого. С погонами и с наградами, если успел до штрафбата получить. То-то…

Импровизированная агитация старшего лейтенанта, видимо, возымела быстрое действие на подчиненного. Лебедев стал вдруг чрезвычайно отзывчив и предупредителен. Дошло, видимо, что не только они, штрафники, но и он, доблестный лейтенант танковых войск, все под Богом ходят…

Когда понимание наладилось, и работа пошла быстрее, без лишней из-за ненужных эмоций пробуксовки.

Позиции для танков выбрали в прогалинах между сосен, так, чтобы со стороны поля не так бросалось в глаза. Сразу приступили к обустройству «карманов», которые должны были замаскировать «семидесятки». Предусматривали не только основную позицию, но одну, а лучше две запасных, куда машина могла отойти для маневра.

Старший лейтенант Панкратов продемонстрировал хорошую тактическую смекалку — итог нескольких боев, пережитых его экипажем вместе со всем танковым батальоном в самом начале немецкого наступления под Понырями. Оказалось, что и там штрафбат сражался совсем неподалеку от танкистов и теперь вот оказались на соседних позициях.

— В ближнем нам не выжить, — пояснял Панкратов почти на бегу, согласуя действия копавших. — Тут «пантеры» нас своими мощными 75-миллиметровками вмиг расколошматят.

Механик из экипажа лейтенанта Лебедева при словах Панкратова присутствовал. Потом, когда они вместе с Гвоздевым и Зарайским размечали саперными лопатками периметр «кармана» для «семидесятки», Мурлыкин по поводу услышанного высказался в свойственной ему манере беспросветной безнадеги.

— Вот командир говорит: в ближнем не выжить… Так нам здесь и в позиционном не выжить… Это «пантера», будь она неладна, от собственного страха драпанула. А если бы эсэсовец оказался не такой бздливый. Что тогда, пехота?..

Он, обращаясь к Гвоздеву и его товарищам, дипломатично называл их не штрафниками, а пехотинцами.

— А, Гвоздев? Ты ж из танкистов? Что скажешь? Это нам повезло, что немец не развернул свою пушку и не вдарил по нам. Так это дело времени. Щас они очухаются, выползут из колхоза на оперативный простор, и тогда нам тут крышка и настанет. Что ж мы со своими «сорокапятками» против них сделаем.

— Ну, ты это… панику не разводи… — единственное, что нашелся ответить Демьян.

В успехе отражения возможной немецкой контратаки он тоже здорово сомневался. Вот если бы подоспела вся танковая колонна, другое дело. А может быть, и из штрафбата придет подмога?

— Слышь, Демьян… — вступил в разговор Зарайский. — Мы когда с немецкими танками кашу заварили, так у нас за плечами и «семидесяток» с их 45-миллиметровками не было. Однако же и Фома умудрился вражеской «котяре» усы обшмалить, и эсэсовцам мы урок преподали… Главное, и нам раньше времени не бздеть…

Механик не унимался и гнул свою линию.

— Ага, видали мы таких смелых… Буревестник, блин… — с тоской выдохнул Мурлыкин. — Под Понырями командование дивизии вывело батальон на лобовую атаку. По сути, встречный бой. У нас там смельчаков было — о-го-го! За несколько минут шесть машин потеряли. Безвозвратно. Ваня Палевской сгорел, механик нашего замкомвзвода Павлова с ним вместе, естественно. Машину Андрюхи Неверова — в куски… И другие экипажи, как свечи, горели. Не поле, знаешь, а заупокойный подсвечник в церкви… Не дай Бог такое больше увидеть. Бежит по полю, точно факел… комбинезон, потом кожу огонь на глазах жрет. И крик, такой крик… Мне теперь каждую ночь снится, как Ваня Полевской кричит перед смертью. Так-то… Это пока только начали кумекать, что да как, маневрировать, шарахаться в стороны… А покуда на избиение больше было похоже. Потом «сушки» вступили, дивизионная артиллерия. Как будто нельзя было сразу поддержать… Значит, нельзя было… Так что против «пантер» — только маневр. В лоб ее не пробьешь, надо бортом повернуть, а поди попробуй. «Семидесятка» юркая, подвижная. Оно понятно: двигайся, крутись, коли жить охота. Да только куда тут двигаться, между трех сосен…