Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
Доложил комбату, кратко, без эмоций. Он нам – благодарность, за службу.
И тронулись.
И вся дивизия тронулась.
А исходной позицией как раз и стала эта станция Клевань. Все перед атакой впечатлились. Немцам врезали с ходу, частью они и развернуться не успели. Так их и давили. Танки им выбили не меньше десятка – чешские были и французские, несколько артбатарей, убитых фрицы около тысячи оставили. На дюжину километров их отогнали. Сами тоже сотни две своих потеряли, ранеными и убитыми. А пленных их постреляли, когда пришлось опять отходить. И не растягивали это удовольствие на два дня, а сразу всех, не мучая. И этих вот, страшина, тоже надо было пострелять. Чтоб боялись к нам ломиться и наших убивать людей. Чтобы навсегда забоялись! До смерти!»
Волков пожал плечами. За разговорами время пролетело быстро. Светало. Из палатки вылезли, зевая, два немца, изобразили руками, что до ветра надо. Глухой чертыхнулся и выбрался из окопчика, зябко поводя плечами. Повел немцев к кустам, где они сделали свои дела и загнал обратно в палатку. А старшина смотрел на него, а видел красивую девушку среди изуродованных и искалеченных людей, медичку, которую прилетали убивать бравые вояки каждые два часа. Как по расписанию.
Капитан Берестов, начальник штаба медсанбата
– Так точно, товарищ капитан, вот жена пишет: в посылке были кирпич и веревки! Вес как указан – пять кило. А должно было быть мыло и тетрадки для школы, да еще иголки стальные, – санитар протянул кусок бумаги с корявыми крупными карандашными почеркушками. Адъютант письмо брать не стал, не верить этому мужику не было оснований. Второй случай уже такой. Опять придется в политотдел рапорт посылать. Сделал пометки в своем блокноте, кивнул стоящему перед ним, дескать, можете идти. Тот неуклюже маханул лапищей, как бы козырнув, так же неловко повернулся и выскочил из комнаты с облегчением. Да и сам капитан чувствовал себя в этом зале, где работал, как-то не в своей тарелке. Вот как если бы расселся в одном из залов Эрмитажа. Больно уж роскошно.
И так-то в Германии все было непривычно и – даже на взгляд капитана – очень богато, а в этом доме и по меркам немецким было шикарно. Три этажа – а собственный дом! Электричество, газ и горячая вода в ванной, когда захочешь. И сама ванная – большущая, стоящая в такой комнате, что и спальней могла бы быть, с узорным кафелем на полу и стенах. И совсем непривычные приборы – то похожий на старинный пистолет воздуходуй для сушки волос в ванне после мытья, то утюг электрический и даже странная железная бочка, которая как-то электричеством стирает, что нашлись в другой комнате, отдельной для всяких бытовых дел. Сытостью и благосостоянием перло от этого дома, хотя жило в нем всего двое старых немцев – семейная пара. Странно все это было даже офицерам, а бойцы тем более не понимали – и того, почему немцы так хорошо живут, и почему от всей этой благости поперли фрицы завоевывать СССР, который куда беднее.
Замполит Барсуков извелся весь, проводя беседы и политзанятия, но сложно ему было, потому что вот тебе – все перед глазами: и отличные дороги без столбов, чтобы самолеты с них могли взлетать, и крепкие фольварки с каменными домами под железными и черепичными крышами и бетонными хозстроениями. И в домах – полно всякой добротной одежды и обуви, даже в деревнях – шикарная городская мебель, одеяла, белье постельное, посуда. Какого им рожна тут не хватало? И это еще сильнее бесило, тем более что дрались немцы отчаянно. Всем уже было ясно, что проиграли они войну, их упорное сопротивление и уже бессмысленно проливаемая ими кровь тоже злили очень. Зачем, почему? Ну, сломан же у них хребет – зачем зазря людей убивать?
Ведь даже жратвы у них было полно – стоило только заглянуть в просторные сухие бетонные погреба, где на полках рядами стояли всякие варенья-соленья, висели окорока и стояли бочонки – с вином и маслом.
Странно все это было. И чувства вызывало странные. Нехорошие. Негожие для человека.
Если бы не периодические разговоры с командиром медсанбата, совсем бы в душе кипело у начштаба. А меланхоличный и спокойный майор Быстров, вполне уже доверяющий своему сослуживцу и потому периодически откровенничающий, мало того, что пример в поведении подавал, так еще и умел парой-тройкой фраз и бешенство душевное унять. Как поговоришь с ним – так словно холодный душ примешь, и голова проясняется, и злоба утихает, и работать охота.
Еще когда рекогносцировку проводили, и машина с Берестовым подъехала к этому дому, капитан удивился сильно, потому как у крыльца стояли два десятка девушек с цветами в руках. Такая делегация раньше не попадалась ни разу. Вылез из кабины – девчонки тут как тут, радуются, гомонят. Сразу не понял – ну, поди пойми двадцать девок сразу, а потом разобрался – наши это девчата, из «острабов», причем за свою хозяйку просят. Дескать, фрау Хильдегарда – хорошая! Не надо ее обижать!
Тронутые они тут все в Германии. Даже которые наши. Так смотрят, словно он, советский офицер, капитан Берестов – дикий каннибал и будет сейчас из этой Хильдергады суп варить. Кое-как выдрался из толпы, осмотрели имение – вполне годится для развертывания и для обороны подходит. Девки хвостом ходят – радуются. Опять непонятно – чего веселиться, если сами же сказали, что хозяйка у них хорошая. А аж светятся. Хотя одеты – плоховато, прямо сказать, в обносках. И цветы в руках – бумажные, самодельные.
Ситуацию прояснил пообщавшийся с девахами замполит. Подошел к Берестову, когда тот устроил перерыв в работе (в санбате – как, впрочем, и во всей РККА сейчас, уже привыкли к начштабам относиться с почтением, это до войны адъютантов старших вызывали к командирам, сейчас наоборот – командиры сами приходили). Поделился очередным открытием:
– Ушам не поверил, Дмитрий Николаич, – девки-то наши потому за хозяйку заступились, что она их кормила! – запыхтел усач.
Берестов пожал плечами, потому как не понял сказанного. Рабов надо кормить, это любому понятно. Чего это замполит так раскипятился?
– Вот, ты тоже не понял. А оно просто: рабыни стоят дешево. И многие тут хозяйчики их не кормили практически, давали отбросы, что и свиньи не жрут. Девок-то сюда гнали здоровых и крепких, их на пару месяцев хватало.
