Мицос Александропулос - Ночи и рассветы
— Скажи, чтоб остановил! — попросил Космаса Ставрос. — Куда он нас везет?
Космас потянулся к окошечку и крикнул шоферу, чтоб остановился. Тот не ответил и даже не обернулся.
— Э! — снова крикнул Космас. — Стоп! Приехали!
И на этот раз шофер не остановился. Космас еще ближе подвинулся к окошку и увидел широкую неподвижную спину англичанина. Эта спина что-то ему напомнила, и смутное беспокойство вдруг обрело форму: ночь в Астипалее… шофер, который не хотел остановиться… Он кулаками забарабанил по кабине.
А когда оглянулся, чтобы сказать Ставросу, что ему вовсе не нравится поведение шофера, увидел, что все остальные тоже обеспокоены. Песня смолкла, партизаны смотрели назад, на Омонию.
— Что он говорит? — спросил Космаса Ставрос.
— Делает вид, что не слышит. Что-то подозрительно…
— Да, — согласился Ставрос. — И самое главное — мы оторвались от остальных машин. Они свернули в другую сторону…
Они выехали на площадь мэрии и с разных сторон услышали удаляющиеся, замирающие песни: одни — с улицы Стадиу, другие — с Омонии. В крытом грузовике было темно.
— Что бы это значило? — гадали партизаны. — Давайте лучше спрыгнем на ходу.
— Нет, — категорически запретил Ставрос, — мы не грабители и не осужденные, и бежать нам не пристало!
Скорее всего они развозят нас в разные стороны, чтобы избежать, шума и демонстрации. Как бы там ни было, главное — хладнокровие…
А потом снова крикнул:
— Чего же мы смолкли? Давайте петь…
И они опять запели.
* * *Машина подъехала к Монастыраки и внезапно остановилась.
Водитель высунулся из кабины и крикнул что можно вылезать.
— Выходите! Приехали! — Не заглушая мотора, он ждал, когда партизаны сойдут.
Бойцы прыгали из кузова.
— Возвели мы поклеп на человека! А ему бы надо и спасибо сказать!
Космас спрыгнул и пошел благодарить шофера.
— Все сошли? — спросил он Космаса.
Космас не успел ответить, позади послышались голоса и топот. Из закоулков высыпали темные тени.
— Смерть большевикам!
Партизаны стояли, ощущая тяжесть и ломоту от долгой езды, ошеломленные, растерянные. Кто-то предложил сесть обратно в машину, но было поздно, грузовик тронулся.
Ставрос шагнул вперед. Он что-то кричал, но голос его тонул в криках бандитов. Космас бросился к нему, Чья-то рука схватила его за плечо, а на спину обрушился тяжелый удар. Большое, грузное тело навалилось и подмяло его под себя. Космас упал на колени, но снова поднялся. Он протянул руку, пальцы его нащупали чье-то лицо, потом чью-то шею, и он что было силы сжал пальцы. Путь освободился. С трудом передвигая отяжелевшие ноги, Космас двинулся туда, где в нескольких метрах от него отбивался Ставрос. Сзади его снова ударили. Кто-то шарил по его боку, нащупывая руку, которой не было…
Когда он пришел в себя и опять поднялся на ноги, бандиты уже отступили. Они бесшумно разбегались по темным закоулкам. Прикрывая их отступление, прогрохотали ружейные выстрелы. Партизаны приникли к асфальту. Чуть подальше в темной лужице крови Космас увидел Ставроса. Он подполз, окликнул его, попробовал приподнять. Потом расстегнул на Ставросе рубашку, и его пальцы погрузились в широкую ножевую рану.
* * *Со стороны улицы Афины с воем примчались две машины и резко затормозили перед толпой партизан. Оттуда выскочили и военные, и штатские — все с револьверами в руках.
— Не разыгрывайте комедию! — крикнул Космас. — Выбрали время…
— А ты придержи язык! — Один из военных в два прыжка оказался возле Космаса и приставил к его груди револьвер.
— Ты это брось! — сказал Космас. — Нас не запугаешь. Вызовите «скорую помощь», чтоб забрала раненых, а в остальном мы потом разберемся…
Еще трое военных подошли и окружили его.
— О! — услышал Космас громкий возглас. — Да тут сам комиссар Космас!
Мужчина в штатском отстранил военных и остановился перед Космасом. Космас узнал Зойопулоса и ничуть не удивился встрече.
— Я же говорил, что встретимся! — Зойопулос поднял руку и наотмашь ударил его в лицо.
Он ударил еще и еще.
— Этого мы заберем, — сказал он военным. — Он убил судью Кацотакиса. Он многих еще убил, мы это расследуем.
Космаса схватили и потащили к машине.
— Куда вы его тащите? — протестовали партизаны. — Он руку свою потерял, воюя с захватчиками…
— Это все сказки! — крикнул Зойопулос. — Ничего он не воевал! Я знаю его с детства, он родился одноруким, меченым. А будь у него вторая рука, он прирезал бы еще человек двадцать.
— Ребята! — крикнул Космас. — Сообщите в газету!..
— Да заткнись ты, наконец!
Ему заткнули рот платком и с этим кляпом привезли в полицейское управление.
— Кого еще привезли? — спросил офицер полиции.
— Комиссара Космаса! Убил судью Кацотакиса. И еще человек двадцать…
Космас был невозмутим.
— Вы не имеете никакого права меня задерживать! Вы убили наших товарищей… Правды все равно не скроете!
Офицер смотрел на него вытаращенными глазами.
— Вы посмотрите, какой цинизм! Случалось мне видеть разных преступников, но такого… Взять его!
Вскоре за ним пришли. В течение нескольких часов таскали из комнаты в комнату, сфотографировали, взяли отпечатки пальцев, измерили рост — 172.
— Ты, брат, ошибся, — сказал Космас, — я гораздо выше, чем ты думаешь.
Ночью его вывели во двор и бросили в крытый грузовик.
— А куда вы теперь меня повезете?
— Туда, где место преступникам.
Судя по поворотам грузовика, Космас понял, что его везут в тюрьму «Аверов».
В камере, куда его втолкнули, было темно. Он услышал голоса, шагнул и натолкнулся на людей.
— Эй, кто ты?
— Воды, ребята! Язык не ворочается…
Избитое тело горело.
— Воды не проси! Терпи! Мы тоже терпим.
— Есть здесь кто-нибудь из дивизии «Астрас», из Астипалеи?
— Все оттуда! А ты кто?
Космас назвался. Чья-то рука потянула его к себе.
— Иди сюда, Космас, устраивайся рядышком!
— И вы здесь, дядя Мицос?
— И я здесь! Где же мне еще быть? Говорят, я совершил десяток убийств. Правда, мне еще не назвали, кого я укокошил…
Камера была большая. В глубине кто-то запел:
Я партизан ЭЛАС…
Остальные поддержали. В дверь забарабанили часовые. Но узники не замолчали. Они пели партизанские песни, которые обретали теперь новый смысл — накануне новой борьбы заново давалась партизанская клятва.
Маленькое окошко возвестило о рассвете. Рассвет был мутный, неохотный, готовый умереть еще в пеленках.
— Какой это день занимается? — спросил молодой парень. — Я первый раз попал в тюрьму, хочу запомнить число…
— Первое марта! — ответили ему. — Первый день весны!
— Мой первый день в тюрьме! — сказал парень.
XIX
Они верили, что нелепые обвинения долго не продержатся, и ждали, что не сегодня-завтра кончится и это злоключение.
На другой день их разместили по маленьким камерам, два-три человека в каждой. Космас оказался вместе со старым начальником штаба. Два с половиной метра в длину, два в ширину. Сводчатый потолок. Решетка на маленьком, высоко расположенном окошке, которое пропускает самые крохи света.
— Вроде старика Плапутаса{[92]} в застенке Иц-Кале! — смеялся полковник. — Вот это влипли! Это я понимаю.
Он все еще не мог поверить, что находится в тюрьме, но относился к этому очень спокойно. Скрестив ноги, как дервиш, он сидел на старом матраце, прямой и неподвижный, и с чувством пел унылую песню Колокотрониса.
…Прошло четыре дня. У них не было связи ни с внешним миром, ни со своими товарищами. Раз в день их выпускали из камеры опорожнить парашу и набрать воды и тут же снова заталкивали обратно. И вдруг в полдень Космаса вызвали к начальнику тюрьмы.
— Ступай и передай весточку на волю, — сказал старик. — Сигарет попроси и скажи, чтоб известили мою старушку. Жив, мол, и здоров…
Космас вышел во двор и тут тоже увидел свежие следы сражения: ободранные пулями и снарядами стены, основательно побитая статуя учредителя тюрьмы. Его провели в дверь напротив тюремной церкви. В маленькой комнатке за столом сидел человек в шляпе и плаще… Он встал навстречу Космасу, широко улыбнулся, и только тут Космас узнал Стелиоса.
— Ты меня, конечно, не ждал. Но что значит теперь этот сюрприз по сравнению с другими, более удивительными…
— Нет, Стелиос! Все остальное можно было предвидеть, но твой визит… Это очень приятный сюрприз.
Охранник закрыл дверь. Они остались вдвоем.
— Я пришел взять интервью у одного из самых отъявленных преступников, — засмеялся Стелиос и выложил на стол пачку газет.
