Гусейн Аббасзаде - Генерал
История с танком Волкова так заняла мысли Гасанзаде, что он забыл обо всем, забыл и о своей ране.
На новом месте у командира роты всегда много хлопот и забот, но Гасанзаде время от времени появлялся в балочке, где ремонтники возились с танком Волкова, наблюдал, давал советы, где мог — помогал. Ясно было, что он обеспокоен, тревожится, что танк не успеют отремонтировать вовремя. Но он сдерживался, не торопил ремонтников — в этом не было никакой необходимости, он своими глазами видел, как сноровисто и усердно они работают. Другой на месте лейтенанта ради того, чтобы отвести душу, либо похвалил бы — молодцы, мол, ребята, так держать, или не преминул бы упрекнуть — что, мол, копаетесь, пошевеливайтесь. Гасанзаде не сказал ни разу ни того, ни другого, и экипаж танка во главе с Кузьмой Волковым, и ремонтники, понимая его состояние, работали не разгибая спины. Но молчание лейтенанта было как укор, и однажды Волков не сдержался, сказал: «Вы не волнуйтесь, товарищ лейтенант, вовремя закончим. Если задержимся — спросите с меня!» «Если вы задержитесь, с меня спросят», подумал командир роты, но опять ничего не сказал, улыбнулся и ушел. «Ладно, хоть не стоит над головой и каждую минуту не тычет в глаза: это так, это не так! Мне, когда тычут, не по себе делается, теряюсь и забываю, что к чему, — сказал один из ремонтников. — Тебе, Волков, везет с командирами. Арбатов был человек понимающий, да и этот производит хорошее впечатление». «Главное, сдержанный, — согласился Волков. — Другой бы на его месте рвал и метал… Не знаю, как он в бою, но пойду за ним не раздумывая».
Оставалось сделать немногое: натянуть гусеницу, провернуть башню, прочистить орудие и пулеметы и, наконец, все протереть, смазать и опробовать на ходу.
3
С вечера выпал снег, потом ударил морозец, земля промерзла, маленькие лужицы покрылись льдом. К утру холодный ветер совсем стих, а окрестности преобразились, казалось, на земле расстелили белый с серыми пятнами парус.
Часовой второй роты Осман Хабибулин сначала услышал, как ледок похрустывал под чьими-то ногами, и только потом увидел, что в его сторону идут двое. По обличью, по походке понял, что это женщины. Не успел окликнуть, кто, как обе в один голос сказали: «Свои, свои».
Осман узнал врача и медсестру, встревожился: чего они в такую рань? Неужели кто заболел?
Капитан Смородина спросила, у себя ли лейтенант Гасанзаде, и шагнула в землянку. А Маша Твардовская пошла разыскивать старшину, чтобы вместе с ним проверить кухню. Осман посмотрел вслед той и другой и, потирая руки, подумал: «Ни с кем ничего не случилось, лейтенант недавно проверял посты, так что больных, нет, тут, видимо, кое-что другое…»
Когда Смородина вошла в землянку, Гасанзаде, без гимнастерки, в нательной рубахе, — сидел за столиком и при свете коптилки набрасывал конспект предстоящих занятий. Он даже не заметил, как вошла врач.
— Доброе утро, лейтенант, — сказала Смородина, — извините, что пришла в неурочное время…
Гасанзаде встал и вытянулся.
— Здравствуйте, доктор.
— Как рана? Заживает?
— Вечером смотрел, по-моему, хорошо затягивается.
— Разденьтесь, я осмотрю. Почему эти дни не заходили?
— Ни минуты свободной не мог выкроить. Вдобавок, неприятности. На переправе одна моя машина свалилась; в Волгу.
— Да, я слышала. Но ведь ее давно вытащили, и даже ремонт заканчивают. Так что могли бы, раз это нужно, найти полчаса и забежать в санчасть. Рана… с такой раной не шутят, лейтенант. Я начинаю сожалеть, что взяла грех на себя…
— Не надо так думать, доктор, — тихо сказал обеспокоенный лейтенант. Я не из тех, кто забывает добро и не умеет держать слово. Но эта нелепая история с танком, поверьте, так меня пришибла, что я ни о чем больше и думать не мог. Но вчера вечером, наконец, ремонт закончили…
Да, вечером сержант Волков доложил командиру роты, что ремонт закончен. Гасанзаде сам все проверил и, убедившись, что машина готова к бою, доложил обо всем подполковнику. «Хорошо, — сказал Асланов. — Но впредь будьте осторожнее, предусмотрительнее». Услышав это, лейтенант немного успокоился и впервые спал всю ночь как убитый. Проснувшись чуть свет, он отправился проверять посты. Потом засел за подготовку к занятиям — из штаба соединения было получено распоряжение использовать дни затишья для учебы. И вот за планом занятий его и застала Смородина.
Она молча слушала его оправдания и с особенным удовольствием приняла его последние слова:
— Раз вы сделали это доброе дело, доктор, так доведите его до конца.
Смородина шла в роту с намерением отправить Гасанзаде в госпиталь. Однако, убедившись, что рана действительно заживает, несколько подобрела.
— Ну, прощаю и на этот раз. Но в случае чего, пеняйте на себя… Давайте перевяжу.
— Признаюсь, доктор, вы очень меня напугали, — сказал Гасанзаде, снимая рубаху.
Комиссар полка Филатов, человек беспокойный, привык вставать рано, и раньше всех появлялся в подразделениях, среди бойцов, и, конечно, лучше всех знал, где что происходит, кто что делает и у кого какое настроение.
Одевшись и наскоро сделав зарядку, он прямо из штаба отправился во вторую роту — все-таки, командир там новый, да и происшествие имело место к этой роте следует проявлять больше внимания.
Часовой на его вопрос, у себя ли ротный, ответил, что да, он у себя, но при этом, как показалось Филатову, лукаво улыбнулся.
Филатов вошел в землянку, как всегда входил в мужское жилье, без предупреждения — вошел и застыл на пороге. Гасанзаде стоял лицом к нему, а военврач Смородина — боком; руки ее обдергивали рубаху на лейтенанте, но, как показалось комиссару, машинально обдергивали, а мысль Смородиной выражалась в ее глазах, устремленных на лицо лейтенанта… Гасанзаде, увидев комиссара, стал растерянно застегивать ворот рубахи и сказал, чтобы выйти из неловкого положения:
— Здравствуйте, товарищ комиссар. У меня на груди нарыв, вот доктор сделала перевязку.
Только тогда Смородина, уже почувствовав присутствие Филатова, обернулась, покраснела… и ничего не сказала. Или не успела сказать комиссар, смутившись, отступил на шаг.
— Извините. — Помолчал. Добавил жестковато: — Да, извините за беспокойство. Я решил проведать ребят, и вот…
И вышел из землянки прежде, чем Гасанзаде и Смородина пришли в себя.
И лукавая улыбка Хабибулина, и положение, в котором он застал Гасанзаде, и то, как близко стояла к нему Смородина, как бережно обдергивала на нем рубаху, и особенно то, как она, подняв голову, смотрела в лицо лейтенанту — все убеждало Филатова, что между этими людьми есть что-то интимное. Но как это интимное могло быть и быть чистым, если, он знал, Смородина состояла в интимной близости с Прониным? Весь день эта мысль тревожила Филатова, он сожалел, что вошел в землянку ротного без предупреждения и стал свидетелем их растерянности, может быть, беспричинной, но, скорее, всего, не случайной.
Глава седьмая
1
Обойдя роты, Филатов к полудню вернулся в штаб. Командир полка сидел в автофургоне начальника штаба, изучал карту местности, на которой предстояло действовать полку. Условия ожидались сложные, местность в целом равнинная. На этой бескрайней равнине кое-где виднелись редкие населенные пункты, но зато в избытке были овраги и буераки, очень удобные для тех, кто оборонялся. «На эти овраги надо особое внимание обратить», — думал Асланов.
Майор Пронин готовил для командира соединения генерала Черепанова докладную о нуждах полка. Кончилось масло марки МК, горючим надо пополниться, да и с продовольствием не густо, оставался двухдневный запас хлеба; крупы, вермишели и сала оставалось от силы дня на четыре.
В дверь постучали. Ази Асланов тотчас откликнулся:
— Войдите!
Вошел Филатов, снял шапку-ушанку, бросил ее на скамью, занимавшую одну сторону фургона, сказал:
— Добрый день, товарищи полководцы!
Майор Пронин торопился, докладную следовало незамедлительно отправить, поэтому, не отрываясь от работы и не поднимая головы, он только приветственно приподнял руку.
— Салам, комиссар, — сказал Асланов. — Что это с тобой? Стучишься и просишь разрешения войти? Это какие-то новости! Ведь мы заходим друг к другу без стука!
— Иногда не мешает постучать и предупредить о своем приходе.
— С подковыркой говоришь, комиссар.
Филатов уклонился от ответа, предпочтя доложить о делах.
— Был я в ротах, Ази Ахадович, интересовался настроением людей. С кем ни говорил — все спрашивают, когда пойдем в наступление. Рвутся в бой. Так давно, говорят, не были на фронте, что, пожалуй, разучились воевать…
— Да, подзадержали нас в тылу. Это хорошо, что люди по фронту скучают, значит, и драться с огоньком будут…