Артур Черный - Комендантский патруль

Тамерлан собирает наши справки и, визуально сравнив их между собой, трясет перед остальными моей:

— Вот, сразу видно, что человек что-то делал! А вы? Еще кто-нибудь столько сделал, сколько Ангара? Бездельники! Сегодня ваши справки пойдут на стол начальнику. Хватит. Надоело. Пусть он хоть раз посмотрит, чем вы целый день занимались.

Мою рукопись, как и все другие, не читал в этот день ни Тамерлан, ни Тайд, хотя последний действительно собрал у себя все справки. Это говорит о том, что всем плевать, чем ты целый день занимался и что ты действительно сегодня сделал. Хоть сто немецких танков подбей, ты так и останешься быдлом, скотом бессловесным и бездельником.

Старый участковый Шах просит меня подменить его на ночь в СОГ. Я соглашаюсь только ради единственной перспективы этой замены; завтра уйти в разведку.

В горных районах республики идут бои.

31 мая 2004 года. Понедельник

Горячий весенний восход колышется над нашей печальной колонной. Идущий впереди сапер не в духе и то и дело покрикивает на не к месту развеселившегося пса. У молодого капитана бледное от недосыпания лицо, он хмуро смотрит под ноги, не забывая поторапливать солдат. Неистребимое, тягучее одиночество рука об руку шагает с ним по этой нелюдимой, уползающей за поворот дороге. У капитана дома, за тысячи километров отсюда, рожает жена. Он детдомовский и больше у него в этой жизни никого нет. И даже там, так далеко отсюда, уже поселилась война, которая кончится лишь через полгода с его возвращением домой…

Возвращайся, капитан, тебя ведь так ждут!

Головной БТР останавливается перед 29-м блокпостом новосибирского ОМОНа. Я здороваюсь с земляками, сибиряками и рассказываю последние новости, носимые ветром по республике. Они тоже живут слухами и сплетнями и знают еще меньше, чем мы. Каждый блокпост и каждая застава — маленькое суверенное государство, живущее своей жизнью и кипящее своими будними страстями, в которых никогда нет места посторонним. В конечном итоге разговор заканчивается обычной фразой:

— Да плевать на все! Как-нибудь выживем.

Появившись в отделе еще до развода и невероятно радостный такой удаче, я запрыгиваю на кровать. Рабочий день окончен.

Собирающийся на развод Сквозняк, устало ворчит:

— Ну, фигушки вам, молодежь. Завтра я на разведку иду.

С обеда я почти полдня слоняюсь во дворе отдела, пытаясь найти себе применение. Решительно никто меня не замечает. Безобразный пропал со вчерашнего вечера, Тамерлан, скорее всего, дома, Рэгса тиранят в МВД, Тайд пьет водку в какой-нибудь забегаловке. Участковый остается не у дел.

Большая глупость и тупое равнодушие гонят меня на рынок развеять нахлынувшую скуку. Сняв предохранитель и загнав патрон, я протискиваюсь сквозь пестрые прилавки с карамелью, подгнившими фруктами и дешевыми контрабандными тряпками, останавливаюсь в конечном итоге перед неряшливо растыканными по лотку игрушками. Бородатый дед показывает мне на заводного пластмассового солдата с оружием, что кривляется под музыку на своей круглой тарелке. Хороший сувенир в подарок, но отправить его сложно, а везти до дома рано. Дед предупреждает, чтобы не ходил один. Устав вертеться на все четыре стороны и взмокнув от нервного напряжения, я покидаю тесные трущобы рынка.

Волны непробиваемой духоты катит на город начинающийся у горизонта вечер.

В Ингушетии боестолкновение с ваххабитами. Враг уничтожен.

1 июня 2004 года. Понедельник

На 31-м блокпосту нас заключает в свои объятия ранняя свежесть утра. Только неуемное щебетание птиц клокочет над пустой белой дорогой еще не проснувшегося города. Мягкие волны ветра катятся с бездонного неба на неуютную, пыльную землю. Толкая перед собой застоявшийся воздух, они несутся вниз к лежащим под нами разрушенным корпусам Заводского района. Трубы его бездыханных заводов упрямо и надменно торчат дырявыми башнями над кипящей зеленью лета.

Два часа назад Рэгс построил отдел и отправил на улицы города встречать гостей, автоколонну ПАСЕ. Это такие гуманисты-пацифисты из дружественной Европы, что так зорко следят за правами человека, а при первых выстрелах прячутся в Вождье. Наша задача — не дать им быть сегодня убитыми по пути в МВД республики.

«Вы, там часика на два… Пока не проедут…», — вещал нам в 06.00 Рэгс.

Поодаль от нас Приморский ОМОН неторопливо ведет свою рутинную жизнь блокпоста. Это не бойцы, это вялое равнодушие жизни и смерти останавливает проезжающие мимо машины, заглядывает в лица водителям, копается в истрепанных документах, привычно машет рукой: «Проезжай!» Жизнь их сера и беспросветна, но все же лучше нашей, со своим непостоянством и грызущим одиночеством среди чужого мира.

Неумолимо долго тянется день.

Ахиллес вспоминает поговорку про то, как что-либо встретишь, так таким оно и будет. Это про лето. Вдвоем мы сидим на рыжей газовой трубе, постелив под себя валяющийся у дороги картон. Где-то дальше за рынком метрах в трехстах сидят в машине Хан Мамай с Воином Шахидом. Еще дальше, до самой Минутки, также воют от тоски наши русские и чеченские товарищи. От сидения начинают ныть все кости. Подкрадывается легкий голод. Наскребя по карманам деньги на палку колбасы и булку хлеба, идем в дешевый, забытый Богом и Аллахом магазинчик. Женщина-чеченка, на нашу просьбу набрать в бутылку воды, бесплатно отдает нам полутора-литровку минералки. Все это мы уплетаем на виду у всех прохожих и проезжающих мимо машин. Стесняться тут нечего.

От горизонта к горизонту по полотну неба переползают лохматые черные тучи. Косой дождь, со всех сторон охватывая город, проливается и на наши усталые лица.

Мы беззлобно материм этот тихий дождь и вяло торопимся укрыться от него. Нырнув под листву раскидных крон, попрятав под трубу картонки, мы, как в детстве, жмемся спинами к теплой древесине стволов.

Детская радость той жизни, где сто лет назад мы бегали под дождем и прятались под деревьями, уже давно похоронена под мертвыми глыбами жестокого настоящего, в один момент, с первым выстрелом оружия, стершим тот светлый сон былого ребяческого счастья. Мы забыли то время и уже не в силах вспомнить даже самое слабое мгновение его, изорванного в клочья дня. Слепая память напрасно силится вернуть прошлую беззаботность и веру в будущее, так переполнявшие нас до войны. Белые надежды оставленного там дня почернели и высохли в череде боевых походов, среди тысяч пройденных дорог, в жестоких атаках и под буранами свирепых горных зим.

Как-то слишком больно и быстро все это закончилось, все эти ночные песни под гитару у костров, все эти, искрящиеся светом, шумные вечера школьных праздников, их полные бестолковых забот дни, где мы казались себе уже такими взрослыми, все эти мои товарищи, ребята и девчата, в один миг сгинувшие с первым шагом к другой жизни, потом не узнавшие меня после возвращения домой, забытые и ставшие ненужными мне самому, как и все то, что не подлежит возвращению. Какая черта пролегла между нами? Тень какого непонимания прошла от этого прошлого к настоящему? Что произошло, что я так и не смог вернуться в тот счастливый мир мечты и надежды?

Истасканные вагоны хранят ото всех эту тайну моего невозвращения. Долгие годы меня мотало по рельсам и путям с востока на запад и с запада на восток, долгие годы я собирался сбежать от них в открытые двери новой жизни, что кричала, манила меня из окошка светлыми огнями своих беспечных праздников. Собирался, да так и не смог. Какие-то неизведанные дороги звали меня за этими вагонами, какое-то жадное непонятное счастье еще неизведанного и невидимого кошкой скреблось в моей душе, мешая уснуть каждую ночь, мешая остаться во вчерашнем дне. И мотало меня по тем дорогам, как щепку в наводнение, и разрывался я на каждом перекрестке, не зная, по какой из них пойти… Да вот беда, все они вели на юг, все они вели к войне.

Сырой, плакучий вечер собирает нас с городских улиц в отдел. Ни одного пацифиста за целый день так никто и не увидел. Построив отдел, Рэгс берет слово:

— Завтра в город приезжает делегация ПАСЕ. С 07.00 выставляем наряды от Минутки до 31-го блокпоста. Надо будет постоять немного… Часика два…

Рэгсу напоминают из строя, что он не просто часы путает, а дни перепутал. Кто-то кричит:

— А сегодня, что?! Репетиция была?

Рэгс, по привычке вставляет свою постоянную отговорку:

— Нас неправильно информировали.

Покраснев и струсив перед возмущенным строем, Рэгс прячется за спиной Тайда. В атаку переходит сам начальник и не обещает жизни легкой и спокойной:

— Вы, что это?! Я вас!.. Да я вас научу работать! Все теперь!.. Теперь, как раньше, не будет!..

2 июня 2004 года. Среда

На том же месте мы ждем автоколонну ПАСЕ. Сегодня рядом со мной отдыхает на газовой трубе Бродяга. Он, как всегда, невозмутим и рассудителен. Бродяга занят целиком подсчетом денежных средств, так неумолимо капающих в эти минуты в наши карманы. Он уже делит, сколько из них куда пойдет и на какие нужды.