Витольд Залевский - Раненый в лесу
– Ладно, – сказал Коралл, – брось паясничать. Мацек сел, удивленно посмотрел на Коралла.
– Что значит паясничать? Мне интересно… – Он умолк, прислушиваясь.
Коралл тоже слышал. Откуда-то прорывается рокот мотора. Все яснее нарастает с северной стороны; шум тяжело работающего мотора еще слабый, машина пробивается через песок, мотор запнулся, кашлянул, заурчал более высоким тоном при переходе на другую скорость, теперь гул совсем близко, метрах в двухстах, вероятно, с северной стороны леса или на дороге, пожалуй, в лесу, а может, на этой чертовой дороге, нет, пожалуй, в лесу, да, в лесу; мотор еле тянет на третьей скорости; снова переключил скорость, звучит на все более высоких нотах.
Мацек поглядывает на часы.
– Который час? – спрашивает Коралл.
– Пятнадцать минут одиннадцатого.
Гудок короткий, неуверенный, один раз, другой, словно кого-то зовет.
Мацек подскакивает первым.
– Ветряк!…
Коралл продирается через кусты, ему хочется смеяться, ему легко, ему хочется смеяться над собой, над Мацеком, исчезнувшим в зарослях.
– Не может быть. Для Ветряка слишком рано, – кричит Коралл Мацеку, не веря себе и боясь вспугнуть удачу.
Мотор по-прежнему гудит. «Где он, черт возьми?… Как подать ему знак?» Справа… Да, теперь ясно слышно – справа на этой чертовой дороге, на дороге… Что за чепуха… Его словно обухом по голове ударили.
Мацек остановился, низко опустил голову, и Коралл не видит выражения его глаз.
– Им еще рано, – повторяет Коралл, – они смогут прибыть только в полдень.
Мацек молчит. Теперь слышно, как к гулу первой машины примешивается тяжелый рев.
– Направляются к деревне, – говорит Мацек.
Быстро, почти бегом, возвращаются они на прежнее место.
– Полицейские, – бросает Мацек.
Открытая зеленая машина появилась из-за леса, свет заискрился на высокой антенне, торчащей над круглыми касками, а потом из сосен и елей выполз зеленый грузовик. Видна группа людей в кузове, а на борту машины – несколько полицейских.
– Двенадцать человек, – шепчет Мацек и подает Кораллу бинокль.
В бинокль их ясно видно, расстояние теперь небольшое, метров сто пятьдесят; видно, как они подскакивают на ухабах; руки у них подняты, ладони сплетены на затылке. У одного под носом сгусток крови, кровь размазана по лицу, по шее, оторванный воротник рубашки свисает на грудь.
– Неплохо охраняют, – бурчит Мацек.
Метрах в десяти от грузовика движется «студебеккер», такой же зеленый и клетчатый, как грузовик с полицейскими. На нем торчит на треноге похожий на паука гранатомет.
– Интересно, куда их везут, – говорит Коралл.
– Где-то неподалеку взяли.
– Это не партизаны.
– Партизан на месте в расход пускают.
– Конечно. Но я сперва подумал, не наши ли это…
– Вот здорово было бы, если бы им Сирота попался. Хромовые сапожки немцы тоже не прочь содрать с ноги.
– За него не волнуйся, он уже дома простоквашу попивает.
– А ночью возьмет парабеллум Ветряка и пойдет по деревне милостыню собирать. – Мацек ухмыльнулся. – Вот бы его встретить, уж я бы ему показал.
Машины уже перевалили через мостик, прибавили скорость – грязное облако выхлопных газов рассеялось над лугом – и исчезли среди деревенских строений. Мацек вновь посмотрел в бинокль, увидел реку, глянул направо, в сторону двух домов, и неожиданно его рука дрогнула, замерла.
– Черт, – выругался он.
– Что там? – Коралл взял бинокль.
– Вон, возле белой хаты, – сказал Мацек.
Еще один станковый пулемет на позиции, нацеленный прямо на них, на этот раз с правого фланга, высунул круглое рыло над бревнами.
До одиннадцати часов ничто не изменилось. Было по-прежнему тихо. Воздух тлел между соснами, как головешки. Ястреба уже не трясло, его клонило ко сну, он мучительно искал удобного положения. Венява еще был жив, но не приходил в себя. Мухи роем кружились над ним, садились на лицо, заползали в рот, уши, в нос. Мацек наломал ветвей, соорудил что-то вроде шалаша над головой раненого, а остатками хвои прикрыл голые ступни.
Пахло кровью и гноем. Горячее солнце вытянуло из леса все соки, уничтожило все запахи, кроме запаха гнили. Коралл чувствовал этот запах возле Венявы, запах преследовал его даже тогда, когда он отходил… Потом он понял, что от него самого исходит эта вонь, он наклонился к своей руке, пахнуло тошнотворным смрадом. Он осторожно отодвинул тряпки. Рана выглядела кошмарно. Возле нее все покраснело, отвердело, и если нажать – сочится грязно-красная жидкость. Снова волны боли отдают в голову… Боль совсем не сильная. Коралл старается отвлечься от нее. Напрасно… Когда боль глубоко войдет в тело, с ней уже не справиться.
Вернулся Мацек, пытавшийся найти хоть какой-нибудь след пастушонка. По лицу Мацека ничего нельзя узнать.
– Дело дрянь, – сказал он Кораллу. – Воняет, как от навозной кучи.
С запада лес, вероятно, тоже окружили. Меньше чем в двухстах метрах от края перелеска Мацек обнаружил два пулеметных ствола.
– Они нам неплохой котел приготовили. Даже паренек со жратвой не может сюда пробраться. Послали нас сюда, прямо к черту в пасть, – помотал он головой. – Это даже забавно. Только вот есть до смерти хочется.
Кораллу сейчас не до еды. Во рту горький привкус, Коралл напрасно облизывает пересохшие губы.
– Не пойму, как машина сюда подъедет. Если бы они даже великодушно собрались вытащить нас из этого пекла…
Коралл замялся.
– Машина будет немецкая, люди в немецких мундирах, и мы тоже поедем под видом раненых…
– Черт побери, я готов поверить в силу Любартовского подполья, если это удастся провернуть.
У Коралла вдруг возникают сомнения. Действительно, из-за пулеметов план кажется почти нереальным. А что еще можно придумать?
– Впрочем, – добавляет Мацек, – все возможно. Не такие чудеса бывали. Факт… Я сойду за ефрейтора Шнапса. Только кто станет разыгрывать весь этот спектакль ради двух раненых? Вас я не считаю, ноги у вас целы, можете сами до базы добраться. Я бы отправился на юг, там пока тихо, до наших еще не добрались.
– Интересно, что с отрядом, – замечает Коралл.
– Может, еще встретимся, – говорит Мацек. – Пожалуй, главное здесь Венява, вернее, тот приказ, который он не успел передать.
– Сколько времени можно быть без сознания? – вырывается у Коралла. – Скоро сутки, как мы ждем от него хотя бы словечка.
– Вы считаете, что он без сознания? Если бы хотел, давно бы сказал.
– Глупости!
– Ну уж нет! Пойдем посмотрим, что с ним. – Мацек поднялся. – Пойдем?
– Пан поручик… – Коралл стоит на коленях возле Венявы.
В тени густой листвы блестят широко открытые глаза.
– Я же говорил, – шепчет Мацек.
Коралл стискивает зубы, стараясь не замечать тошнотворной вони, наклоняется как можно ниже, почти к самому лицу раненого. Действительно, ему кажется теперь, что в глазах Венявы есть искорка сознания.
– Скажите хоть что-нибудь. Вы меня слышите, Венява? Не можешь говорить? Ну, хоть глазами покажи.
– Говорит! – резкий шепот Мацека и одновременно быстрая дрожь в груди и движение, вернее, неясное, чуть заметное дрожание губ, слепленных розоватой пеной, сдавленное, глухое бормотание.
– Не понимаю, – шепчет Мацек.
– Подожди!
Снова почерневшие губы пытаются что-то произнести, звук обрывается, и уже одними губами, раз, другой: «Пить!»
– Понимаю, пан поручик, – тихо произносит Коралл. – Воды нет. Мы поищем. Где приказ – приказ для отряда?
Они напряженно следят за глазами раненого – напрасно, губы уже не шевелятся, веки полузакрыты; лицо Венявы становится чужим и далеким.
– Он пить хочет, – поднимается Коралл.
– Конечно! Но нам хотелось бы выяснить кое-что другое…
– Надо найти воду, – говорит Коралл.
Он сам ощущает теперь набухшую, сухую горечь в потрескавшемся рту, но слюну проглотить не может, воздух проходит как сквозь кляп.
– Я уже искал, – говорит Мацек, – довольно с меня.
– Теперь я пойду. А с этой стороны дороги ты искал?
– И с одной стороны и с другой. Я порядочно прошел. Надо бы сходить в деревню и попросить у жандармов ведерко.
– Ладно, я так и сделаю. Но сначала я пойду за дорогу, немного дальше, чем ты ходил…
Перебежав дорогу, Коралл остановился. Теперь дорога кажется ему шире, чем тогда, когда он увидел ее впервые вместе с Мацеком. Прямая, как стрела, она отделяет перелесок, в котором остался Мацек с ранеными, от большого леса. Впрочем, это не дорога, а насыпь под строительство какой-то автострады или стратегического шоссе, – по обе стороны тянутся валы, в ослепительном солнце белеет щебень, облитый известкой.
Деревья вдоль тракта на расстоянии нескольких метров срублены, и только короткие культяпки пней торчат над разрытою землей. Отсюда виден весь перелесок. Коралл вспоминает участок, на котором остались Мацек и двое раненых, небольшой клин, окруженный со всех сторон немцами. За Кораллом раскинулся огромный лес. Он огляделся – глубокая, иссеченная светлыми полосами полутень от густых крон обещает убежище. Он еще раз посмотрел на дорогу, блестящую, как рыбья чешуя, и тут же заметил, что думает только о себе, а не о тех, в перелеске. На дороге пусто; слева и справа никакого подозрительного движения, ничего не видно, не слышно, только раскаленный песок слепит глаза.
