Сергей Скрипаль - Счастливчик
Утром их разбудил бешеный рев старшины, зашедшего в ротную палатку проведать своих пацанов. Андрей подскочил с кровати и увидел на соседней койке скрючившегося под одеялами Вовку. Сначала Андрей даже не понял, что же произошло. И только когда кто-то из ребят забросил боковое полотнище наверх и откинул три одеяла, заглушившие выстрел и укрывшие пороховую вонь и гарь, все стало ясно.
Вовка лежал на правом боку. Колени подтянуты к груди, между ними зажат автомат, ствол которого засунут в рот. На подушке лежала пачка дешевых сигарет «Донские», поломанный спичечный коробок и помятый конверт. Андрей не мог оторвать глаз от головы сержанта, у которой напрочь отсутствовал затылок.
Потом Андрея долго таскали в особый отдел, выпытывали, почему он не среагировал на выстрел ночью, как будто Андрей был в палатке один и только он мог слышать этот выстрел. Отцепились от Андрея не очень охотно, видно, все же убедила их записка, оставленная Вовкой. Ту записку успели еще до прибытия особистов прочитать. Старшина вынул ее из конверта, пробежал взглядом, бросил на пол, процедив при этом непонятно кому обращенные слова: «Вот же сука...», и ушел в штаб. Кто-то из ребят поднял листок и прочитал вслух сакраментальные слова: «В моей смерти прошу винить Людмилу». Все стало ясным и понятным.
Теперь Андрей не мог себя представить на месте Вовки. Ночами долго не мог уснуть, даже после тяжелого рейда. Ворочался, распаляя себя воспоминаниями, мучался от предательства Ленки. Не мог себе представить, что она вот так просто может обнажить свое прекрасное тело на простыне перед любым мужиком, что кто-то, кроме него, может прикасаться губами к ее светлым горошинкам сосков, к нежной шее, гладить ее мягкое податливое тело и, наконец, входить в нее, вызывая прерывистые стоны, какие, казалось, мог только он, Андрей, вызвать у любимой. Оказывается, не только он. Андрей стискивал зубы, сжимал кулаки в бессильной ярости, но не к Ленке, нет, к тем, кто втянул во все это любимую. Он все простил ей, все, и продолжал служить, веря в то, что вернется, разгонит притон и – ах, как слепа любовь! – все-таки останется с Ленкой.
Плохо только, что к издерганной Афганистаном и анашой нервной системе вернулись с прежней силой старые страхи к скорпионам, которые он давил в себе.
Снилось Андрею, что бежит к нему навстречу по пустыне легкая, веселая, счастливая Ленка. Добежав, бросается на шею и крепко обнимает. Андрей, задыхаясь от счастья, целует ее в губы, а из губ девушки бьет его в лицо жало скорпионье. Андрей вскрикивает, но не просыпается...
Среди убитых душманов бродит Андрей, заглядывает в мертвые пыльные лица и вдруг видит: в засаленном халате и чалме лежит среди них... Генка. Бросается к нему Андрей, переворачивает на спину – вдруг жив еще? Чалма падает с головы Генки, и видно, что она доверху наполнена скорпионами, да два-три на бритой Генкиной макушке шевелятся. Один из них быстро начинает к руке Андрея подбираться. Он отдергивает руку, Генкина изжаленная голова падает, раскалывается, и из нее высыпается целый комок копошащихся скорпионов. И бежит Андрей прочь в пустыню, задыхаясь от жгучего раскаленного воздуха и ужаса...
Крича от страха, просыпался он в холодном поту и вскакивал с кровати. Быстро и нервно перетряхивал матрац и одеяло, немного успокоившись, падал вновь в постель и валялся до утра.
Мальчишки в этой войне навидались всякого. После очередного рейда, понесенных потерь, крови, грязи спокойным ровным сном не спал никто. То и дело кто-нибудь срывался с лязгающей раздолбанными пружинами койки, смотрел безумно в темень палатки, пил огромными глотками из металлической кружки воду, по-волчьи лязгал зубами о край посудины и валился обратно на свое место, погружаясь в беспокойный, муторный сон. Поспать необходимо. Отдохнуть после последнего рейда, да и перед новым, который не за горами, набраться сил надо.
Сережка, которому Андрей доверял свою боль и страхи, слушал, потирал огорченно плохо выбритые щеки, сочувственно кивал, как мог, утешал друга. Повертев в руках, со вздохом возвращал единственную фотографию Ленки, с которой она, выпускница школы, смотрела открыто, по-доброму улыбалась детской, счастливой улыбкой. Переводил взгляд на Андрея и видел в его глазах лихорадочный блеск, нездоровый румянец на осунувшемся лице. Понимал, что сейчас плохой боец его «земеля», и старался быть повнимательнее к нему, особо опекал его на операциях.
Вот и в этом рейде...
Увидев, что неудобно залегшему Андрею самому не перебраться в более защищенное место под пулеметным огнем духов, Сергей выметнулся из своего укрытия, швырнул в короткой перебежке гранату и в прыжке толкнул Андрея в бок. Покатившись, оба залегли в ложбинке под невысоким карагачом. Оба торопливо поменяли магазины автоматов и открыли ответный огонь.
Немного позже, в госпитале, Сергей до конца понял, что же тогда произошло.
Пуля ударила в руку стреляющего душмана. У раненого дернулась подстреленная рука. Ствол автомата описал дугу и, прошивая воздух, очередью отсек от дерева, под которым лежали Андрей и Серега, кусочек корявой ветки. То ли азарт боя взвинтил до предела воспаленные нервы, то ли ночные кошмары сделали свое дело, то ли анаша, обострившая восприятие, но, когда колючий кусочек ветки попал прямо на открытую шею Андрея, он, как отпущенная пружина, взвился в полный рост из укрытия, завертелся на месте, обеими руками стряхивая веточку из-за ворота гимнастерки, визжа нечеловеческим голосом:
– Тварь! Тварь!
На секунду опешили обе воюющие стороны, но только на секунду.
– Ан... – только и успел вскрикнуть привскочивший Сергей, как очередь из душманского пулемета остановила и наискосок разрезала, развалила вертящееся тело Андрея.
Сергей из этого рейда попал в ташкентский госпиталь с тяжелым ранением ноги, подлечился, комиссовался и прибыл домой.
Только через пару месяцев он решился навестить родителей своего боевого друга.
Приняли его, еще заранее познакомившись по письмам. Накрыли скромный поминальный стол. Спрашивали, слушали, плакали. О службе, об Афгане, о сыне, о его гибели.
За столом да за разговорами, даже такими горькими, время летит быстро. Увидев, что за окном смеркается, Сергей заторопился.
Разгоряченный водкой, воспоминаниями, он вышел из подъезда. Уж было направился домой, но увидел уютную лавочку и решил присесть, покурить. Пристроив костыль, чтобы не упал, неловко вытянув ногу, еще болевшую после ранения, закурил, пустил дым к небу и залюбовался звездами. Красиво! Теплый ветерок, забираясь через распахнутый ворот, приятно холодил грудь. Хорошо! Поглядел на дом, в котором засветились окна. Уютно!
Вот окно квартиры Андрея – оранжевая штора. А на кухне темно, только огонек сигареты вспыхивает. Ясно. Мама Андрея в большой комнате плачет. Отец – военный человек, мужчина, курит на кухне и тоже плачет. Не хочет, чтобы жена видела, и свет выключил.
Как будто не желая подглядывать за чужим горем, Сергей отвел глаза. Вот красивый, золотистый свет из чьей-то квартиры, а вот...
Стоп! Глухо и больно стукнуло сердце.
Чья-то рука выставила на подоконник кухни и включила лампу под зеленым абажуром.
Не отрывая глаз от окна, Сергей зашарил руками, отыскивая костыль. Нашел его, вцепился мертвой хваткой, будто за спасительную соломинку.
Из подъезда вышла старушка, с неудовольствием покосилась на Сергея и стала звать:
– Кис-кис-кис... Барсик! Барсик! Куда ты, проклятый, сбежал? Кис-кис...
Сергей хриплым голосом спросил у старушки:
– Бабушка, скажите. А чье это окно? Кто там живет?
Старушка хотела видно не ответить, но медали на груди паренька произвели впечатление:
– Вишь лампу? Значит, соберутся седни наркоманы да проститутки. А собирает их одна тут... Тварь! – старушка заторопилась в дом. – Да тебе-то что, сынок. Шел бы ты отсюдова.
Сергей поднялся тяжело со скамейки, размахнулся широко и с силой швырнул костыль в окно с лампой.
С грохотом разлетелось стекло, лопнула упавшая на пол лампа...
Сергей шел, не оборачиваясь, сильно хромая на больную ногу, и шептал трясущимися губами:
– Тварь! Тварь! Тварь! Тварь!
Глава 7. ЗДРАВСТВУЙ, СЕРЁЖА!
– Ну, здравствуй, Сережа, – тихо сказала женщина, присела за столик и положила на него букет цветов.
– Как долго я ждала нашей встречи. Мне твоя мама подсказала, как тебя найти. Ведь я после нашей последней встречи уехала и живу в другом городе. Учеба, работа, карьера… Жизнь так закрутила, что раньше приехать не было возможности.
Женщина открыла сумочку, достала пачку сигарет, зажигалку. Прикурила, жадно сделала несколько затяжек.
– Тихо здесь… – оглянулась вокруг женщина. – Ты всегда любил тишину, и я очень пожалела тебя, когда ты ушел в армию. Ты настолько гражданский человек! А в армии, наверное, шум, грохот, не побудешь один. Постоянно выполняешь не то, что тебе хочется, а то, что другие приказывают… Ну да, служба…
