Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Отряд расположился у северных высот.
В районе топей Черного леса появились самолеты-разведчики. По ним было сделано несколько очередей из ручных пулеметов. После этого, как и предусматривалось планом операции, пулеметчики немедленно оставили свои позиции и отошли в район северных высот. А здесь уже полным ходом шли фортификационные работы. Отряд зарывался в землю. Вдоль лесных дорог, по которым враг мог пустить танки как в район топей, так и в район высот, создавались укрытия для подрывников, в задачу которых входила борьба с танками, вывод их из строя, если они появятся здесь. Каждый боец отряда работал за троих. Спешили, так как никто не мог дать гарантии, что немцы не начнут операцию сегодня же. Однако время шло, а неприятель ограничивался воздушной разведкой. Немецкие "рамы" ощупывали район топей Черного леса. Похоже было на то, что немцы действуют по наводке Петренко.
Млынский и его боевые помощники тщательно наблюдали за самолетами противника. Попадутся ли немцы на их удочку? Конечно же, они попытаются подкрепить данные воздушной разведки данными разведки абвера. Но и этот случай предусмотрел Млынский. На пути возможных подходов к району топей Черного леса он расставил наблюдательные посты, вменив им в обязанность не только фиксировать попытки врага вести разведку, но и ружейно-пулеметным огнем создавать видимость боевого охранения.
День прошел спокойно. Этим воспользовался Млынский, чтобы еще раз продумать в деталях возможное сражение с сильным врагом.
Все началось на зорьке следующего дня.
Рев тяжелых бомбардировщиков разбудил бойцов. Бомбовому удару подвергся район топей Черного леса. Отбомбившись, самолеты разворачивались, уступали место другим, уже тянувшимся к Черному лесу. Взрывы огромной силы сливались в сплошной гул. Черные клубы повисли над лесом. Через час самолеты исчезли. Заговорила артиллерия. И началось такое, что будь отряд в том районе, ничто не могло бы его спасти.
Млынский сидел в окопе и анализировал обстановку. Все шло как нельзя лучше. Отряд не хотел открытого боя, уходил от него, но уйти совсем не мог – немцы нащупают отряд не сегодня-завтра. Пока сделано главное в этой тревожной обстановке: удалось обмануть противника, заставить его сбросить сотни тонн бомб, снарядов на топи. Там нет ни одной деревушки.
Артиллерия неистовствовала также целый час. Затем наступила давящая уши тишина. Над Черным лесом повисла "рама". Летчик делал круги, опускаясь все ниже и ниже, видимо уверенный, что ему ничто не угрожает, и зацепил за верхушку сосны. "Рама" судорожно подпрыгнула, задымилась и, накренясь, пошла на посадку к опушке под высотками. Через минуту-две из кабины высунулся летчик с пистолетом в руке. Осмотрелся и, видимо решив, что опасности нет, выбрался из самолета и кинулся к лесу. Когда добежал до ближайших кустов, из-за них выскочил Вакуленчук, вышиб автоматом пистолет. Подоспевшие бойцы схватили летчика, тщательно обыскали.
Допрашивал политрук Алиев. Летчик словоохотливо показал, что на рассвете началась операция, получившая кодовое название "Стальное кольцо". Кроме авиации и артиллерии, в ней принимают участие танковые и стрелковые подразделения, отряды СС. Цель операции: очистить полностью окрестные леса от партизан и красноармейских групп, попавших в окружение.
Из показаний стало ясно, что район топей Черного леса немцы считают самым опасным, так как по их данным именно здесь сосредоточены основные силы крупной части Красной Армии.
Пленный вел себя вызывающе. Сказал, что больше ничего говорить не будет, без разрешения сел на пень, закинул ногу на ногу и, покачивая ею, сказал Алиеву:
– Если господин командир меня пускайт вот-вот сейчас же, мое командование всех вас будет помиловать. В другом случай всех вас будут уничтожать.
Наглость немца разозлила Алиева. Он сжал кулак и готов был двинуть в физиономию гитлеровца, но вовремя спохватился: Млынский приказал строго-настрого пленных не трогать.
– Доставьте пленного к майору, – приказал Алиев красноармейцу.
– Слушаюсь, – ответил тот, ткнул немца дулом карабина. – Пшел!
Немец, побледнев, подскочил и умоляюще обратился к Алиеву:
– Дайте зольдат приказ меня не убивайт. У меня киндер. Три детей. Отшень прошу вас…
Алиеву стало смешно: от прежней наглости у гитлеровца не осталось и следа.
"Вот так, – подумал он. – Фашист хорошо воюет, когда чувствует свое превосходство в силе, технике. Когда его бьют, оказывается, что он трус. Прав дедушка Матвей. Тысячу раз прав!.."
Не пришли – прибежали разведчики мичмана Вакуленчука. Они доложили, что по всем дорогам, ведущим в район топей Черного леса, движутся танки, сопровождаемые пехотой.
7
Генерал фон Хорн пришел в штаб армии в хорошем настроении: отвечал на поспешные приветствия подчиненных. Штабисты растерялись: что случилось?..
Полковник Глобке встретил в коридоре адъютанта фон Хорна и позволил себе, улыбнувшись, радостно заметить:
– Наш генерал сегодня – воплощение счастья!
– На то есть причина, – напуская на себя таинственность, ответил майор Крюге. – Генерала пригласили в штаб верховного главнокомандования для участия в разработке плана предстоящей операции. Наступление, господин полковник!
– Доложите командующему нашу безмерную радость по этому поводу. В этой дождливой стране ржавеет оружие, если его долго не пускать в ход.
Крюге иронически усмехнулся.
– Обязательно доложу, господин полковник. А как дела с партизанами? У них не заржавело оружие?
Глобке насупился и пошел прочь. Приходилось такое терпеть от мальчишки. Но мальчишка – адъютант командующего. Здесь действует иная, не по знакам различия, субординация.
До своего кабинета полковник Глобке не дошел. В коридоре его нагнал посыльный фельдфебель. Он щелкнул каблуками и отрапортовал:
– Разрешите доложить, господин полковник. Вас разыскивает господин командующий.
"Опять о партизанах!" – досадливо подумал Глобке.
Фон Хорн, протягивая чашечку черного кофе полковнику, спокойно и непринужденно сказал:
– Я обещал вам, полковник, лично заняться пленным перебежчиком, которым вы хвастались. Я хотел бы задать ему несколько вопросов.
– Смею спросить, господин генерал, когда вам угодно его увидеть?
– Если ваш перебежчик на месте…
Глобке осторожно поставил на столик кофе и, стараясь неслышно ступать по ковру, подошел к столику с телефонами. Снял трубку прямой штабной связи, коротко приказал:
– Перебежчика – к генералу! Быстро!
Через несколько минут распахнулась высокая дверь, и офицер доложил:
– Господин командующий! По вашему приказанию русский перебежчик, офицер Красной Армии Петренко доставлен!
– Пусть войдет! – разрешил фон Хорн.
Он вошел и остановился посреди комнаты, не решаясь подойти ближе. На нем была все та же гимнастерка, но уже без ремня. Пряжка ремня тоже могла считаться оружием. Пришлось ему снять и хромовые сапоги. Его переобули в немецкие солдатские ботинки.
По мундиру и погонам, по обстановке в кабинете, далеко не по-походному роскошной, Петренко догадался, что он предстал перед человеком высокого ранга. Здесь надо понравиться – и только. Тогда придут и доверие и карьера.
Вдруг охрипшим голосом выкрикнул:
– По вашему приказанию, господин генерал!..
И замолк, не зная, как называть себя в новом своем положении.
Не знал Петренко, и как он будет объясняться в этом кабинете, не владея языком своих хозяев.
Он не слышал – ковер скрадывал шаги, – как за ним в кабинет вошел переводчик и остановился у двери, безмолвный и неподвижный, человек-автомат, человек-машина.
Фон Хорн вбросил в глаз монокль, окинул взглядом Петренко с ног до головы и спросил:
– Что он лепечет?
Переводчик ответил:
– Он вас приветствует, господин командующий!
– Хорошо! – коротко бросил фон Хорн. – Пусть он расскажет о себе…
Переводчик подошел к Петренко, сказал:
– Господина командующего интересует, кто вы. Рассказывайте. Все.
Долгими ночами, обдумывая побег и сдачу в плен, Петренко готовился к тому, что он им расскажет.
Кто-то ему говорил, или он где-то читал, что немцы сентиментальны. И Петренко начал:
– С большевиками у меня старые счеты…
– Зер гут! – одобрил генерал.
Что-то спросил по-немецки. Переводчик перевел:
– Генерал спрашивает, вы коммунист?
Петренко с таким возмущением замотал головой, что его льняные волосы рассыпались и закрыли лоб.
– Нихьт! – воскликнул он. – Коммунисты моего отца арестовали в тридцать четвертом году, добро наше отобрали, мельницу взяли, лошадь взяли, двух коров увели, хлеб выгребли… Я все это время, можно сказать, не жил, вас дожидался. Верил: придете, порядок наведете! Я рад, что нахожусь среди вас, потому как считаю немцев настоящими хозяевами.
