Валерий Поволяев - Лесные солдаты
– У винтовки бой, Ломоносов, полтора километра, любого фрица на расстоянии можно сшибить, а у автомата – тьфу, сотня метров всего. Это оружие ближнего боя.
– Что же получается в таком разе, товарищ лейтенант? Сам пропадай, но оружие сохраняй?
Конечно, Ломоносов прав. Винтовки придётся бросить. Или оставить хотя бы одну – на всякий случай, для дальнего боя… С автоматами прорываться к своим куда сподручнее…
– А, товарищ лейтенант? – ноющим полушёпотом продолжал маленький солдат. – Если нас не будет, то и воевать станет некому.
– Воевать будут другие.
Маленький солдат протестующее покачал головой.
– Это не то.
– Ладно, – махнул рукой лейтенант, – доконал ты меня, Ломоносов. Выбирай одну винтовку из двух. Нести будем по очереди… Нам надо идти дальше. Вон уже как светло стало.
– Винтовку выбрать ту, которая полегче, товарищ лейтенант?
– Ту, которая бьёт метче.
– Метче бьёт ваша винтовка, – заявил маленький боец и отодвинул ногой в сторону свою винтовку. На лице его ничего не отразилось – ни жалость, ни сомнение, только в глазах томилось, никак не могло исчезнуть сонное выражение – не выспался Ломоносов. В его возрасте люди готовы спать долго.
– Обойму выщелкни, забери с собой, она нам ещё пригодится, – сказал лейтенант. Глаза его, прищуренные жёстко, будто он собирался стрелять, продолжали цепко скользить по полю, изучали его – лейтенант прикидывал, где сподручнее будет форсировать это опасное пространство… Выходило – по ложбине, которая пролегала точно посередине поля, словно бы делила будущую хлебную ниву пополам.
Жаль, конечно, топтать хлебные злаки, но делать было нечего, поле и без того было уже здорово покалечено – в нескольких местах чернели воронки с вывернутой наизнанку землёй. Почва тут была полосатая: в лесу песчаная, желтоватая, на равнинах – удобренная, тёмная. В сельскохозяйственной науке такая почва имеет какое-то название, но какое именно, Чердынцев не знал.
Он поднялся на ноги, повесил на левое плечо винтовку, правой рукой подхватил покрывшийся от тумана холодным потом автомат и произнёс буднично:
– Потопали!
Момент был удобный – из леса выполз новый пласт тумана, тяжёлый, серый, заколыхался студёнисто и начал медленно, всей своей огромной массой наваливаться на поле. Хоть и казалось, что движется туман медленно, на самом же деле он за несколько минут накрыл половину поля. Лейтенант первым нырнул в дрожащую ватную плоть, скрылся в ней с головой, но в следующий миг голова, будто большой круглый поплавок, вынырнула на поверхность, заколыхалась резво. Фуражку Чердынцев снял – слишком уж яркой была она, издали бросалась в глаза. Лейтенант пригнулся – круглый поплавок вновь погрузился в туман.
Он понимал, что поле это, как пить дать, находится под прицелом какого-нибудь сонного немецкого пулемётчика, оно обязательно должно находиться под прицелом, раз в лесу остановилась воинская часть, ежели, конечно, командиры у неё не дураки… Что-то не помнил лейтенант Чердынцев по лекциям в пограничном училище, чтобы кто-нибудь из преподавателей называл немцев дураками, поэтому на «авось» надеяться тут нельзя.
К врагам вообще положено относиться не только с ненавистью, но и с уважением. Так было ещё во времена Суворова: не дай бог недооценить противника – битым будешь.
Эх, знать бы, что произошло и вообще знать, на каком свете они с Ломоносовым находятся. Может быть, кутерьма эта происходит лишь на их участке границы, а на остальных тихо – несут люди караульную службу и настороженно прислушиваются к звукам далёкой пальбы – такое может быть?
Может. И очень хотелось бы, чтобы так оно и было. А что происходит на самом деле?
Не знал ещё Чердынцев, да и многие в Советском Союзе, несмотря на выступления Сталина и Молотова, не знали, что немцы напали на нашу страну, напали не в одиночку, а скопом: вместе с ними выступали румыны, итальянцы, венгры, чехословаки, финны, в эти минуты бои вели три группы гитлеровских армий, а это ни много ни мало пять с половиной миллионов человек.
Первый удар на себя приняли пограничники. Большинство застав погибли целиком – ни одного человека не осталось, как, например, на шестой заставе, где должен был служить Чердынцев. Таких застав на границе было четыреста восемьдесят пять.
Если бы пограничники дрогнули, попятились, не было бы выиграно время, не удалось бы подтянуть войска второго эшелона, и тогда война пошла бы развиваться совсем по иному сценарию… Этого лейтенант Чердынцев не знал – впрочем, не знал не только он, а и тысячи многих других командиров Красной армии.
Лейтенант не подозревал, что так тяжело будет идти по хлебному полю, ноги увязали в почве, злаки цеплялись за одежду, не пускали, словно бы просили: «Не уходи! Останься!» Но не уходить Чердынцев не мог. Для того чтобы остаться и занять какой-нибудь оборонительный рубеж, он должен был получить приказ.
Посреди поля лейтенант остановился, на несколько мигов зажал в себе дыхание, послушал, идёт сзади маленький боец или не идёт? Тот находился совсем недалеко, не отставал от командира, – шумно сопел, чавкал сапогами, с хрустом ломал хлебные стебли. Чердынцев поморщился: слишком много шума начал производить однофамилец великого русского учёного.
Туман сгустился, он теперь наползал из леса валом, плотными клубами, пахнул горелым порохом, сырыми головешками, какой-то сладкий незнакомой химией и непонятно было, то ли туман это, то ли дым – может, где-нибудь тлеет склад с армейским имуществом или горит фабрика, выпускающая галоши. Сопя и отплёвываясь, маленький солдат подгрёбся ближе, толкнул лейтенанта в спину.
– Тьфу!
– Больно шума от тебя много, боец! – строго выговорил ему лейтенант. – Идёшь, будто бегемот с повышенной температурой.
– У бегемотов повышенной температуры не бывает, товарищ лейтенант! Они хладнокровные. Как рыбы.
– Откуда знаешь?
– Из учебников.
Чердынцев поправил на маленьком бойце пилотку, усмехнулся:
– Врёшь! А ещё охотник! Шума производи меньше… Понял?
– Есть производить меньше шума, – маленький солдат поднёс руку к пилотке, потом произнёс совсем по-домашнему, словно находился у себя в деревне: – Не буду больше, товарищ лейтенант, честное слово. Забылся.
– За мной! – Чердынцев снова нырнул в туман.
Неожиданно сзади лейтенант услышал грохот. Невысоко, почти над самой головой его, хорошо видимая в тумане, пронеслась струя красных светящихся пуль. Чердынцев остановился, будто наткнулся на что-то, пригнулся. Вот тебе и туман. Не такой уж он и густой – дыряв, как старая, сплошь в рванине, тряпка.
Сзади на него опять налетел маленький боец, также присел на корточки. Просипел недоуменно:
– Что это?
– Тих-ха! – шикнул на него лейтенант.
– Что это? – заведенно повторил Ломоносов.
– Нас засекли немцы, – сказал лейтенант.
– Как? По приборам? Ведь туман же!
– Не знаю. Может быть, и по приборам. Если у них такие есть.
Маленький боец неверяще закрутил головой.
– Ложись! – скомандовал лейтенант.
Ломоносов, с хрустом ломая хлебные стебли, послушно повалился на землю. Лейтенант растянулся рядом, задержал в себе дыхание.
Со стороны леса вновь пронеслась тяжёлая светящаяся очередь. Студенистый туман, укрывавший лежащих людей, задрожал, задвигался, над полем вновь прошла светящаяся свинцовая очередь, хорошо видная снизу, окрасила лицо маленького солдата в яркий брусничный цвет.
В ушах загудела ватная тишина. Её нарушил свистящий шёпот лейтенанта.
– Танковый пулемёт бьёт, – сообщил он. – У немцев танки «Те-один» имеют два пулемёта калибра семь-девяносто два…
Что такое калибр семь-девяносто два, Ломоносов не знал, съёжился испуганно.
– Это страшно? Человека небось простреливает насквозь?
– Дырку сделает такую, что соседний забор разглядеть можно будет.
Маленький солдат засопел.
– А чего очередь такая красная, товарищ лейтенант?
– Трассирующие пули.
– Это что такое?
– Когда пули светятся. Видно, как они идут в воздухе. Можно сместить направление, подвести к цели. Очень удобно.
– У нас такие есть?
От ощущения опасности, от того, что она находится совсем рядом, притаилась в нескольких хлебных колосьях поля, в ломких стеблях, во влажной клейкой земле, маленький солдат стал болтлив, как ребёнок – сплошь состоял из вопросов.
– Есть, – ответил лейтенант. – У нас всё есть. Только мало.
– Почему мало?
– Мы – экономные.
Надо было выбираться из этой западни. Либо оставаться тут навсегда. Одно из двух, третьего не дано. Уходить нужно вместе с туманом, под его прикрытием. Уйдёт туман без них – придётся куковать на этом поле до вечера, ждать темноты. За это время их засекут добрую сотню раз. Засекут и уничтожат.
