Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер
— Сержант Джокер!
— Никак нет, господин капитан. Номер десять. Я капрал. Можете меня в тюрягу засадить — это все понятно. Ну, так заприте меня в Портсмутской военно-морской тюрьме[68] и держите там, покуда я не сгнию заживо, но позвольте мне сгнить капралом, сэр. Вы знаете — что надо, я делаю. Я пишу статьи про то, что Вьетнам — это азиатский Эльдорадо, населенный милыми людьми — примитивными, но целеустремленными. Война — это шумный завтрак. Войну есть весело. Она здоровье поправляет. Война излечивает рак — раз и навсегда. Я не убиваю людей. Я пишу. Это хряки убивают, я лишь наблюдаю. Я всего-то юный доктор Геббельс. Но не сержант я… Сэр.
Капитан Январь опускает серебряный башмачок на Ориентал-Авеню. На Ориентал-Авеню стоит маленький пластмассовый отель красного цвета. Капитан Январь кривится и отсчитывает 35 долларов в военных платежных чеках. Он вручает Мистеру Откату маленькие цветастые бумажки и передает ему игральные кости.
— Сержант! Я приказываю тебе нашить шевроны, соответствующие твоему званию, и если в следующий раз на тебе их не увижу, то определенно займусь твоим воспитанием. В хряки захотелось? Если не захотелось, то выполняй приказ и сними-ка с формы неуставной символ пацифизма.
Молчу в ответ.
Капитан Январь глядит на Стропилу.
— А это кто такой? Докладывай, морпех.
Стропила заикается, никак не может доложить.
Отвечаю за него:
— Это младший капрал Комптон, сэр. Салага из фото.
— Образцово. Добро пожаловать на борт, морпех. Джокер, этой ночью можешь здесь носом посопеть, а с утра направляйся в Хюэ. Завтра Уолтер Кронкайт [69]приезжает, и дел у нас будет много. Чили-На-Дом и Дейтона мне тут понадобятся. Но твое задание тоже важное. Генерал Моторс насчет него мне лично позвонил. Нам нужны хорошие, четкие фотографии. И мощные подписи к ним. Привези мне снимки мирных жителей из аборигенов, и чтобы они там были после казни, с руками, завязанными за спиной, ну, ты знаешь — заживо похороненные, священники с перерезанными глотками, младенцы убиенные. Хорошие отчеты о потерях противника привези. И не забудь соотношение убитых прикинуть. И вот что еще, Джокер…
— Что, сэр?
— Никаких фотографий с голыми. Только если изувеченные, тогда можно.
— Есть сэр.
— И еще, Джокер…
— Что, сэр?
— Постригись.
— Есть, сэр.
Когда Мистер Откат отпускает руку от своей маленькой серебряной машинки, капитан Январь восклицает: «Три дома! Три дома! Стоянка, рас-так-так! Это… Восемьдесят долларов!»
Мистер Откат выкладывает все деньги, что у него есть. «Я банкрот, капитан. Должен Вам семь баксов».
С говножадной улыбкой на лице капитан Январь сгребает чеки.
— Не врубаешься ты, как дела делаются, Мистер Откат. Вот были бы у нас в морской пехоте деловые генералы, эта война бы уже закончилась. Секрет победы в этой войне — пиар. Гарри С. Трумэн сказал как-то, что у морской пехоты машина пропаганды почти как у Сталина. Он прав был. Первая жертва войны — правда. Корреспонденты — более действенная сила, чем хряки. Хряки всего лишь убивают противника. А главное — это то, что мы напишем и как сфотографируем. Согласен, историю можно творить кровью и железом, но пишут ее чернилами. Хряки — мастера представления устраивать, но именно мы делаем из них тех, кто они есть. Нижестоящие виды войск любят прикалываться над тем, что каждый взвод морской пехоты идет в бой в сопровождении взвода фотографов-морпехов. Так точно. Морпехи более стойки в бою, потому что легенды, на которые они равняются, у них величественнее.
Капитан Январь шлепает рукой по большому мешку, который лежит на полу возле стола.
— А вот законченный продукт нашей индустрии. Моя жена любит проявлять интерес к моей работе. Сувенир попросила прислать. Я решил ей гука отправить.
У Стропилы на лице появляется такое странное выражение, что я отворачиваюсь, чтобы не расхохотаться.
— Сэр?
— Что, сержант?
— А где Топ[70]?
— Первому отпуск без выезда из страны дали, в Дананге он. Повидаетесь, когда из Хюэ вернешься.
Капитан Январь смотрит на наручные часы. «Семнадцать ноль-ноль. Хавать пора».
По пути на хавку мы со Стропилой заходим за Чили-На-Дом с Дейтоной Дейвом и Мистером Откатом в хибару рядового и сержантского состава информбюро. Я даю Стропиле повседневную куртку с пришлепанными тут и там нашивками 101-й воздушно-десантной дивизии. На моей армейской куртке — знаки 1-й воздушно-кавалерийской. Я выбираю два потрепанных комплекта армейских петлиц, и мы нацепляем их.
Теперь у нас новые звания — мы специалисты 5-го класса, армейские сержанты. Чили-На-Дом с Дейтоной Дейвом и Мистер Откат превратились в обычных сержантов 9-й пехотной дивизии.
Мы идем хавать в армейскую столовку. У армейских еда правильная. Торты, ростбифы, мороженное, шоколадное молоко — сплошь одно добро. В нашей собственной столовке дают «Кул-Эйд» и «какашки на фанерке» — ломтики жареной говядины на тостах, а на десерт — арахисовое масло и бутерброды с мармеладом.
— Когда Топ обратно будет?
Чили-На-Дом отвечает: «Может, завтра. Январь опять твоим воспитанием занялся?»
Киваю.
— Служака поганый. Чокнутый он. Просто спятил на хер. С каждым днем все ненормальнее. Дошел уж до того, что жене в подарок решил вьетнамского жмура послать.
Дейтона говорит:
— Именно так. Но Топ ведь тоже из служак.
— Но Топ-то хоть достойный человек. Я что имею в виду: пускай Мудня ему как дом родной, нас вон заставляет свое дело делать, но он хоть всякими играми в Микки Мауса не достает. Он, когда может, собакам халявы отпускает. Нет, Топ — не служака, он профессиональный морпех. Служаки — это такая порода особая. Служака — это когда человек злоупотребляет властью, которой обладать не достоин. И на гражданке таких полно.
Сержант, начальник армейской столовки с большой сигарой во рту, решает провести выборочную проверку наших документов.
Сержант, начальник армейской столовки с большой сигарой во рту, забирает у нас из рук блестящие столовские подносы и вышвыривает нас из своей столовки.
Мы отступаем в морпеховскую столовку, где едим какашки на фанерке, пьем теплый как моча «Кул-Эйд» и болтаем о том, что армейские могли бы и дать нам засувенирить чего там у них осталось, потому что морской пехоте все равно только объедки всегда и достаются.
После хавки возвращаемся в нашу хибару, играя по пути в догонялки. Запыхавшись и продолжая смеяться, останавливаемся на минутку, чтобы опустить зеленые нейлоновые пончо, прибитые к хибаре снаружи. Ночью они будут удерживать свет внутри, а дождь — снаружи.
Валяемся на шконках и треплемся. На потолке шестидюймовыми печатными буквами красуется лозунг военных корреспондентов: «Всегда мы первыми идем, среди последних узнаем, и жизнь готовы положить за право правды не узнать».
Мистер Откат травит байки Стропиле: «Единственная разница между военной байкой и детской сказочкой состоит в том, что сказка начинается «Жили-были…», а байка начинается «Все это не херня». Ну так вот, слушай внимательно, салага, потому что все это не херня. Январь приказал мне играть с ним в «Монополию». С гребаного утра и до гребаного вечера. Каждый гребаный день недели. Подлей служаки человека нет. Они меня и так обувают, и этак, но я пока молчу. Ни слова им не говорю. Откат — п…ц всему, салага. Запомни это. Когда Люки-гуки долбят тебе в спину, а «Фантомы» хоронят их, сбрасывая бочки с напалмом — это и есть откат. Когда кладешь на человека, отдача будет — рано или поздно, но будет — только сильнее. Вся моя программа из-за служак похерена. Но откат их еще достанет, рано или поздно. Ради отката я все что хочешь сделаю».
Я смеюсь. «Откат, ты служак так не любишь, потому что сам такой».
Мистер Откат запаливает косяк. «Да ты больше всех с ними корешишься, Джокер. Служаки только с служаками и водятся».
— Никак нет. У меня столько операций, что служаки мне и слово сказать боятся.
— Операций? Чушь какая. — Мистер Откат поворачивается к Стропиле. — Джокер думает, что манда зеленая в деревне живет, дальше там по дороге. Он и в говне-то ни разу не был. Об этом так просто не расскажешь. Вот, помню, на «Хастингсе»[71]…
Чили-На-Дом прерывает его: «Откат, да не было тебя на операции «Хастингс». Тебя еще и в стране-то не было».
— А ну-ка хапни дерьмеца и сдохни, латино гребаный. Крыса. Был я там, парень. Прямо в говне вместе с хряками, парень. У этих мужиков — стержень, понял? Крутые типы. А побудешь в говне рядом с хряками, так побратаешься с ними раз и навсегда, понял?
Я фыркаю.
— Байки.
— Так, значит? Ты в стране сколько пробыл-то, Джокер? А? Сколько ти-ай у тебя? Сколько времени в стране, мать твою? А тридцать месяцев не хочешь, крыса? У меня уж тридцать месяцев в стране. Так что был я там, парень.
