Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
Этот сосед обещал помочь, потому и сердиться на него не стоило. Советские авто были более требовательны к обслуживанию, в смысле – чаще надо было обслуживать. Вот иностранные можно было и «на потом» оставить. Но и запороть иностранную, не проведя все же вовремя обслуживание или накосячив, было гораздо проще. Наши жрали любое говно в смысле ГСМ и допускали всяческие вольности, не ломаясь сразу, а «постепенно выходя из строя», да и ремонт был проще, и запчасти доступнее. А некоторые вообще шоферы делали из подручных материалов, что у тех же немцев было просто недопустимым.
– Не бухти! – внятно и строго сказал Волков своему напарнику.
В серой мгле танкист разглядел сказанное. Помотал головой отрицательно и зло ответил, прошептал, по его мнению:
– Стрелять эту сволочь надо! Мы все цацкаемся. И зря!
– Начальству виднее, – мудро ответил старшина, старательно шевеля губами, артикулируя для понятности каждый звук. И совсем не мудро спросил:
– Сам-то стрелял?
Глухой усмехнулся неприятно – половиной рта.
– Стрелял. Даже в самом начале. Десять дней всего воевали. Комбат приказал – и мы их положили из пулеметов. Сотни две их было.
– Так то в бою, – остудил его Волков.
– Они сдались. Не в бою. После. Приказали отходить, а конвоировать некем, – с каким-то странным чувством отрывисто заявил сосед.
– Вона как! – удивился старшина. То, что в самом начале войны было взято в плен две сотни немцев – уже было странно. То, что их там же расстреляли – тоже. Такое было в РККА не принято. Не приветствовалось и не поощрялось.
– А если б и был конвой – все равно бы постреляли. Было за что, заслужили. Да и в окружении мы были, как я теперь понимаю, – непоследовательно окончил свою фразу бывший танкист.
– Чем заслужили? – заинтересовался Волков. Не без задней мысли подумал – когда напарник ругался, то шума от него было больше, а когда рассказывал, то наоборот. И его буркотание немецких храп перекрывал. Опять же раз все равно ворчит – так лучше пусть что полезное скажет, опытный человек, а брани-то наслышаться всегда успеешь.
– Конец июня. Жарища, прямо с самого утра. Немец прет по всем дорогам, как оглашенный. Мы огрызаемся. Когда атакуем, а все больше – засадами. Крови им много пустили. Но они тогда еще наглые были, бесшабашные. И нам тоже дорого вставало.
Меня с утра комбат навестил. Танк не наш, две дыры в борту, пулеметы кто-то свинтил, вместо них – пехотная винтовка на башне в поручни всунута, экипаж сводный, но толковые подобрались, уже по одному разу горели, опытные.
Волков кивнул. Он знал, что у танкистов есть такое – оценивать друг друга даже не по орденам, а по тому, сколько раз кто горел. Ордена – они опыт не показывают, а вот умение выжить в бою дорогого стоит. И в мехкорпусе были такие, что по семь раз горели – как раз командир танкового полка таким был. А глухой сосед – трижды из огня успевал выскочить. Не хрен собачий!
– Экипаж, слушай боевой приказ! – говорит нам комбат. Разложил карту на передней броне танка, продолжил:
– Двигаться вдоль шоссе Александрия – Клевань, – показал на карте маршрут движения, – до железнодорожной станции Клевань. Дороги могут быть заминированы нашими саперами или диверсионными группами противника. Поэтому двигаться на расстоянии 100–150 метров от шоссе, вдоль его полотна. Производить тщательный осмотр дорог, пересекающих маршрут движения. В случае обнаружения мин их не расстреливать и не пытаться обезвредить – искать проходы, оставляя метки-вешки для ускорения обратного движения. При обратном движении – снова проверять отсутствие мин на поперечных дорогах между ранее установленными метками.
По имеющимся данным, на станции Клевань находятся наши войска, но обстановка часто меняется. Поэтому подходить к станции осторожно, скрытно. При обнаружении противника на станции или на подходе к ней – в бой вступать только в крайнем случае. По возможности определить род войск, характер и количество техники и живой силы противника, номера и опознавательные знаки на бортах машин и немедленно возвращаться в штаб. В любом случае доложить результаты разведки до 12:00. В 12:00 изменяется пропуск и отзыв. Кроме того, в 12:00 штаб батальона меняет место своей дислокации. И не теряйте времени зря. Суворов говорил, что одна минута решает исход баталии, один час – исход кампании, один день – судьбу государства, – эти слова комбат говорил часто, любимая фраза была. Дал две минуты на изучение маршрута. Мы все постарались запомнить. А дальше: «Все ясно, вопросы есть?»
– «Вопросов нет, разрешите исполнять?» – «Исполняйте!» – помог глухому старшина, посматривая на пятно палатки.
– Точно так, – кивнул задумчиво бывший танкист. – Мы запомнили все поперечные дороги, расположение населенных пунктов по обеим сторонам пути следования, возвышенности, овраги, лесные полосы, перелески… Еще раз повторили задачу, и комбат сообщил нам пропуск и отзыв. Все предельно ясно. Поехали. Времени вроде достаточно: до станции Клевань около 20 километров. Час марша. Столько же – на обратное движение. Для сбора разведданных и доклада – минут двадцать. Должно хватить. Проскочили до станции спокойно, ни немцев, ни мин, и даже их самолеты не беспокоили.
Выехали к станции, встали за сарайчиком, под дерево, все тщательно осмотрели через пушечный прицел и просто невооруженными глазами. Ни людей, ни составов, паровозов не видать, слева что-то дымит, но так, жидко.
Мотор заглушили. Послушали. Сам знаешь: разведка – она разнообразная. Если собаки лают, стрельба идет, люди орут и скотина мычит – значит противник в населенном пункте. А тут тихо. Для железнодорожной станции – странно. Они шумные, обычно.
Волков согласно кивнул. В сырой весенней утренней мгле показалось, что вроде что-то шевелится за палаткой с немцами, пригляделся – нет, показалось.
– Тут смотрим – пара немецких самолетов, как положено – со стороны солнца выскочили и туда где дымилось – спикировали. Нас не заметили, а там за станцией мелкие бомбы сыпанули, развернулись –
