Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Книга третья
— Ты как мыслишь, Пауль, ведь мы с тобой не мародеры?
— Найн, найн, камрад! — воскликнул немец и замахал руками.
— Мы же с тобой только трофеи от боя для подкрепления боевого духа используем?
— Я, я, — согласился все это прекрасно понявший Пауль.
— Война… криг… победа, а боевой дух надо постоянно держать на высоте, — заключил его покровитель.
Так они и странствовали в течение двух часов, а потом в одиннадцатом или тринадцатом доме по счету дружно пели на разные голоса «Выходила на берег Катюша». Но примчался в эту деревню Наконечников посмотреть место для нового размещения штаба и, наткнувшись на эту веселую парочку, устроил старшине свирепый разгон, в ответ на что потупившийся Немченко несмело пробормотал:
— Та я что, товарищ комдив? Та я же братские отношения с бедняцкой прослойкой, эксплуатировавшейся ихним проклятым фюрером, укрепляю, га?
И комдив рассмеялся, махнув рукой. Пауля он велел накормить и обмундировать, а старшине даже пригрозил строгой гауптвахтой, но потом остыл и смилостивился, потому что, переходя из одного строения в другое, Немченко успевал тщательно их осматривать, да еще определять, под какой отдел штаба тот или иной дом лучше подходит.
Нашлось в Найдорфе место и для Якушева с Тосей. Им отвели одноэтажный трехкомнатный дачного типа коттедж. Тот же самый квартирьер штаба старшина Немченко собственноручно выдал Вене замок-гирьку с двумя ключами и, добродушно прищуриваясь, сказал, кивая на Веню:
— Теперь вы у меня в законе. А то что же получалось до сей поры? В поночевниках числились, и только.
Они переглянулись. Оставшись наедине, Тося с задумчивой улыбкой сказала:
— Ой, Веня, ой, Веня… наконец-то свершилось, — и, как ему показалось, ткнулась ему в грудь лишь потому, что хотела скрыть набежавшие слезы.
Якушев с теплой улыбкой вспомнил, как однажды ночью, бурно его лаская, она с горечью промолвила:
— Ой, Веня, ой, Веня, как я хочу.
— Чего, милая? — обдал он ее горячим шепотом. — Ребенка?
— Нет, — стыдливо отозвалась она. — Ребенок это еще потом. Как я замуж хочу за тебя!
— Да ведь ты и так замужем, — рассмеялся Якушев. — Или я тебе не муж?
— Нет, это пока что не так, — упрямо возразила Тося. — Я по-настоящему хочу, чтобы у нас, как у всех было. Чтобы загс, брачное свидетельство, гербовая печать… праздничный ужин с друзьями, на котором твой Вано Бакрадзе был бы тамадой.
Даже в комнате, едва освещенной проступающим зоревым рассветом, он отчетливо рассмотрел в ее выпуклых глазах напряженное ожидание.
— Чудачка, — растерянно промолвил Веня. — Да откуда же тебе я здесь загс возьму? Ведь мы же от нашей госграницы почти тысячу километров оттопали.
Она огорченно вздохнула и на какую-то минуту холодно отодвинулась от Якушева. Веня обожал в Тосе эти перемены. Ласковая и покладистая, она всегда могла неожиданно вспыхнуть и стать холодной и жесткой. Ему никогда не хотелось огорчать эту женщину, так неожиданно ворвавшуюся в его жизнь, и он всеми силами старался изгнать из памяти этот ночной разговор, и это, вероятно бы, удалось, если бы не Наконечников, однажды повстречавшийся на улице Найдорфа.
— Слушай, Якушев, а ну, подойди-ка сюда, — поманил он его.
Веня приблизился, приложил ладонь к пилотке:
— Товарищ полковник, по вашему приказанию старший сержант Якушев…
— Отставить, — отмахнулся командир дивизии. — Я тебе никаких приказаний отдавать не собирался. Ты мне лучше скажи, когда баламутить окружающих прекратишь? Когда свои отношения с Тосей узаконишь? А то другие девчата-связистки уши прожужжали: ей, мол, все можно, а нам нет. Когда в законный брак вступишь?
— Так как же? — растерялся Веня. — Вы же свидетельство о браке не выдадите и печать на нем не поставите штабную.
— Нет, разумеется, — гулко отозвался комдив. — А совет дам. И считай, что это приказание. Завтра в шесть утра с нашего аэродрома пойдет на Брест Ли-2 и через пять часов будет оттуда взлетать обратно. Насколько я понимаю, в Бресте загс есть. Так вот. Чтобы вы с Тосей вечером собрались, успели к его взлету и вернулись назад на том же Ли-2. Иначе штурм Берлина без воздушного стрелка Якушева состоится. А без него трудно будет рейхстаг брать в этом фашистском логове. Так что действуй, — закончил он насмешливо.
Позабыв откозырять, Веня бросился к своему временному жилищу и еле-еле захватил Тосю, собиравшуюся на смену.
— Слушай, я тебе такое сейчас скажу! Берись двумя руками за спинку кровати, чтобы не упасть. Быстренько собирайся, мы полетим в Брест завтра в шесть утра.
— В Брест? — равнодушно переспросила Тося. — С какой это стати?
— В тамошний загс регистрироваться, — выпалил Веня и вдруг удивился тому, что она обескураженно прислонилась к дверному косяку и потрясенно всплеснула руками:
— Венька, неужели правда?
Она стиснула его шею обеими руками и вдруг расплакалась, отводя счастливые глаза, не желая встречаться с его напряженным подсмеивающимся взглядом, и Якушев, все поняв, подумал, как в свое время ей было трудно, пережив неудачную любовь, не разувериться в людях в поисках своего человеческого счастья.
Всю дорогу, пока тяжелый «дуглас» то пробивал ватные облака, то погружался в них, Якушев думал о ней, об их будущем и крепко сжимал Тосин маленький кулачок. И даже в Бресте ее не разочаровал сам предельно будничный процесс бракосочетания.
Тогда не играли новобрачным знаменитого выходного марша, не читали им традиционного поздравления, не произносила вопроса, обращенного сначала к невесте, а потом к жениху: согласны ли вы бракосочетаться с гражданином таким-то или гражданкой такой-то, не заставляли обмениваться кольцами, потому что и колец таких на всем фронте даже для двух будущих молодоженов найти было невозможно. Писарь загса просто выдал им необходимый документ и, получив положенные двадцать пять рублей, заставил расписаться в толстой книге свидетельств о рождениях, бракосочетаниях и смертях.
Рядом, получив такое же свидетельство, приглушенно разговаривали старик в потрепанной телогрейке и старуха в поношенном клетчатом платке из дешевой материи. На широкой ладони с пожелтевшей кожей старик держал горсть монет и огорченно говорил:
— Нам рубля с копейками не хватает, Марфуша, поищи еще, может, обнаружишь, да и я в карманах пороюсь.
— Да я же сказала, что нет, — таким же шепотом ответила та.
— Ох, горе наше, лыковое горе. Может, у товарища офицера попросить?
— Скажешь тоже, — вздохнула жена, но старик убежденно двинулся к Якушеву:
— Товарищ офицер…
— Я сержант, батя, — поправил Якушев, но тот лишь махнул рукой.
— Для меня все равно. Я-то не фронтовик теперь. Еще с гражданки ногу волоку раненую, так что не подошел для боев с Гитлером. Только ты пойми, сынок… Пятьдесят годов мы прожили с Марфушей душа в душу без всех этих длинных бумаг, а теперь вот расписываться для порядка заставляют, чтобы, значит, учет по закону шел. А тут вот за регистрацию рубля с копейками нам не хватает.
— Дедушка, я сейчас, — быстро откликнулся Якушев и положил на его заскорузлую ладонь несколько бумажек.
— Здесь же много, — воспротивился было старик, но Тося решительно вмешалась в их разговор:
— Дедушка, все берите, ведь у вас сегодня такой праздник… А без бутылки вина никак не обойтись.
— Спасибо, доченька, — покачала головой старуха, — вовек тебя не позабудем.
А потом они в том же самом «Дугласе» возвращались назад, и под размеренный гул двух мощных моторов Тося думала об этой встрече.
— Веня, ведь они прожили… полвека!.. Вот бы нам так, а?
Не требуя от него ответа, она развернула плотный непритязательный листок, узаконивший судьбу их обоих, зажмуривая глаза, радостно воскликнула:
— Нет, ты только подумай, какая я теперь счастливая! Ой, какая счастливая. И это ничего, что документ на плохой бумаге, честное слово, ничего'. А слова-то какие: «Свидетельство о шлюбе». Это, разумеется, «о браке» по-белорусски.
И с тех пор, после полета в Брест, им уже ни от кого не приходилось таиться. Жили они теперь как законные муж и жена, а командир дивизии Наконечников обещал после взятия Берлина закатить «мировую», как он выразился, свадьбу.
Сегодня Тося работала в утреннюю смену и, по обыкновению, должна была находиться дома. Лишь один раз Якушев постучался в дверь, а уже загремела щеколда и его любимая с чуть тронутой ветерком перманентной прической выросла на пороге. В широких глазах появилось удивление:
— Ты? Отчего так рано? Что такое у вас там случилось?
Оказывается, по каким-то незримым каналам она уже все знала о происшествии в воздухе, о том, что их группа возвратилась на аэродром, не выполнив боевого задания.
— Ты так и назвал его трусом? — подступилась она. — Но ведь это неверно, ты не имел на это права. Бакрадзе необыкновенный летчик, мужественный боец, о нем вся дивизия говорит.
