Ванда Василевская - Реки горят
И вот эта река вновь возникла в истории в этот апрельский день тысяча девятьсот сорок пятого года.
Давно затихло эхо приказа, отданного, выслушанного и выполненного там, над Бугом, — приказ о переходе восточной польской границы.
От края до края свободна польская земля. Из конца в конец промерена усталыми ногами советских и польских солдат польская земля — от Буга и до этой новой и такой древней западной границы на реке Одер.
Своими глазами видели солдаты сожженные деревни и обращенные в прах города. Могилы на кладбищах, могилы на улицах и целые поселки, превращенные в одну братскую могилу.
Видели и всем сердцем почуяли горькую польскую долю этих долгих годов, более черных, более мрачных, чем она рисовалась воображению в самые худшие, самые тоскливые минуты.
Видели солдаты кровавые раны Польши и нищету ее лохмотьев.
Но видели они также и неотразимую ее красоту, ее вечно юную силу. Почувствовали живую струю, которая не иссякла в царстве смерти и смывает теперь тень смерти, как смывают буйные вешние воды грязные крошащиеся льдины.
Увидели материнское, улыбающееся лицо Польши.
И собственными глазами заглянули в бездну мрака, в гноящиеся раны предательства, услышали звон сребреников, уплачиваемых наемному убийце.
Видели лицо брата, омытое слезами радости. Но видели и предательские удары ножом и выстрелы из-за угла.
В эти дни на пути от Буга до Одера многим пришлось проверить свою мечту. Навсегда распрощаться с созданной себе вдали верой, что от Буга до Одера будут встречаться лишь братские лица и пожатия братских рук. Пришлось убедиться, что за освобожденную от немецких фашистов землю придется еще тяжко бороться.
И вот теперь, на берегу Одера, можно сказать себе:
Осуществились мечты, сложившиеся и взлелеянные там, над Окой. Осуществились до конца.
Польша будет свободной, независимой, владеющей издревле польскими землями, польским морем.
Она будет новой, великой и справедливой страной, которая наделит крестьянина землей и навеки вычеркнет из жизни позор батрацкого труда на барских землях. Она уничтожит насилие человека над человеком и будет страной трудящихся.
Осуществилось сказанное над Окой: это была правда, что именно оттуда, от Оки, вела прямая и ясная дорога в Польшу.
Не напрасно умирали поляки под Ленино и в Дарнице, за Бугом и в Праге, на Поморском Валу и под Колобжегом, запечатлевая кровью высшую правду, несокрушимую твердость воли, запечатлевая кровью документ, возвещающий существование новой, свободной, справедливой Польши.
Как далеки были те дни, когда приходилось преодолевать столько преград, взглянуть в глаза стольким новым истинам. Два года миновало с той поры… Два года или два века?
Уже возникла она — новая, свободная, справедливая Польша. С ее именем на устах, с ее именем в сердце пробиваются они к волнам Одера, реки, которая отныне будет границей, — нет, которая стала границей еще в тот день, когда далеко, в лагере над Окой, они услышали эхо слов, произнесенных в Кремле:
«Граница Польши на Одере».
Два года они шли, пробивались к этой реке сквозь кровь и смерть.
Последний приказ прост и ясен: форсировать реку Одер и выбить неприятеля из укреплений на левом берегу. Но за этим приказом скрывается нечто, о чем не говорят, но что знает и чувствует всякий.
Стремительным шагом близится победа. Стремительным шагом близится день, когда артиллерийский салют возвестит не об освобождении города, не о взятии крепости, а об окончательной победе над врагом.
Сколько раз назначали срок победы жаждущие сердца! Сколько раз называли год, времена года, месяцы, даже дни и числа! Но теперь это было последнее, решающее наступление, победоносный марш, который без передышек, без перерывов приведет к конечной цели.
И хотя сейчас срок был непреложен, именно теперь-то и страшно было в него поверить.
Нет, лучше не думать, не говорить об этом, хотя на этот раз — это не просто надежда, которую боишься спугнуть словами, не пустая мечта, рассеивающаяся, едва ее выскажешь…
И все же лучше не говорить теперь, когда марш подобен полету и победа несомненна, когда она приближается гигантскими шагами, когда километры тают, как снег на апрельском солнце.
Победа придет. Не минует. Но не надо ослаблять ошеломляющую радость преждевременным предвкушением ее.
Теперь они собственными руками берут победу. И знают, что от каждого, от каждого из них зависит, наступит ли этот день раньше или позже.
Это уже не вера, не надежда, не мечта, — это просто боевое задание!
Никто не сомневается, что задание будет выполнено. Справа и слева глухо грохочут советские орудия, а здесь, в этой двадцатикилометровой полосе, гремит польская артиллерия. Позади уже долгий боевой путь. Уже испытаны в боях воля и мужество польских воинов, и сердца их полны уверенности и солдатской гордости. Уже нет преувеличений, нет прикрас, когда говорят высокие слова о полковых знаменах: они покрыли себя боевой славой.
Здесь находится также и то знамя, вышитое руками московских женщин в весенние дни сорок третьего года, знамя, тяжелое от серебра и золота. Но это серебро и золото сегодня сияет славой живых и памятью павших.
Заботливые руки пронесли овеянное славой знамя от большой поляны над Окой сюда, на берег пограничной реки Одер. Сквозь грохот боев, сквозь пожары и кровь прошло окрыленное славой знамя по всей польской земле, от края и до края.
Выполнена присяга, принятая в лесах над Окой. Польские сосны зашумели в ответ своим русским сестрам.
Тот же ветер, что в радостном упоении бил крылами тогда, овевает лица и сейчас. Но нет сейчас слез на солдатских глазах, пусть даже слез радости. Окрепли, закалились сердца победителей. В них сознание своей проверенной в боях силы, гордость выполненной присяги, гордость «доблестных солдат Польши», гордость родиной, которая стала такой, какой должна быть, стала той родиной, за которую пали под Ленино первые солдаты Первой дивизии.
Здесь, на берегу Одера, можно сказать себе: вот наступил час, и вот пришло свершение.
…Скрипели в ночном мраке колеса повозок, тяжело катились тягачи, топот и говор оглашали воздух. Лихорадочной жизнью жил в эту ночь клочок земли, еще отделяющий польских солдат от реки. Перекликались саперы, таща материалы для моста. Торопливо сколачивали плоты. Ночь была полна движения и огней. Артиллерия гремела с обеих сторон, красные, зеленые, белые ракеты прорезывали небо. Клубился дым, рыже-красные зарева пылали вдали, по обе стороны реки. Но ни пожары, ни выстрелы, ни взрывы не могли победить тяжелую, плотную тьму.
Никто не спал, как ни тяжки были последние дни, как ни устали люди от стремительного марша и упорных боев. Казалось, враг, вопреки очевидности, не хочет признать свое поражение, еще питает надежду на какое-то чудо; он цеплялся когтями, зубами за каждый дом, за каждый ничтожный пригорок.
В потемках, слабо освещенных далекими пожарами, капитан Забельский прошел мимо группки солдат, дремлющих прямо на голой земле.
Так уж оно, видно, и будет до конца, до последнего дня. До последнего дня не придется солдату выпускать из рук винтовки, до последнего дня придется гореть в боевом напряжении.
Забельский всмотрелся в даль за рекой. Но в густой тьме, насколько хватал глаз, виднелись лишь вспышки выстрелов и очаги отдельных пожаров. А еще дальше был уже сплошной мрак.
Сжималась, исчезала территория, на которой еще держался враг. Что происходит теперь там, за двести, триста километров западнее, где наступают «союзники»? Праздный вопрос! Забельский прекрасно знал, что там-то не кипят бои, там не приходится платить кровью за каждый сантиметр освобожденной земли. Стремительно, с лихорадочной поспешностью гитлеровская «раса господ» сдавалась западным армиям, вывешивая белые флаги прежде, чем покажутся головные колонны наступающих. Гитлеровцы выходили им навстречу, горя одним желанием: чтобы войска капиталистических государств как можно скорее, как можно дальше продвинулись на восток.
Забельский насмешливо усмехнулся. Ему вспомнилась болтовня в лагере над Окой о втором фронте. Ну, вот он и открыт, наконец, этот «второй фронт». Любопытно, двинулся ли бы он вперед, сделали ли бы эти «союзники» хоть один шаг, если бы не страх, который внушил им натиск Советской Армии на запад, если б их не испугали эти сотни километров, тающие, как снег, под ногами советского солдата?
Где вы были, когда стояли насмерть герои Сталинграда? Где вы были, когда тысячи и тысячи советских солдат окупали своей смертью свободу Москвы, когда решались судьбы всего мира? Где вы были, когда черная пелена мрака простерлась над Европой, когда проливались моря крови ни в чем не повинных людей?
