Александр Лебеденко - Тяжелый дивизион
Передняя обмахнула темнотой, как будто даже встревожила, хотя хозяйка имела наружность самую успокоительную. Ни один волос не стремился нарушить аккуратность прически с богатым колесом седых волос на затылке. Юбка не лоснилась на высоком животе, а кофточку по рукавам и по вороту обходили скромные, но свежие кружева. Даже морщины на лице были словно причесаны и приглажены одна к другой. Она напоминала Андрею хозяйку частного пансиона в южной Саксонии, где он проводил первое студенческое лето.
— Вот сюда, пожалуйста. Электричество в прихожей испортилось, и нет монтера. — Она стояла рядом на свету в рамке полуоткрытой двери, и Андрею начинало казаться, что и голос у нее с немецким акцентом. — Только у меня скромно и тихо, — сказала она уже в комнате. — И без дебошей.
— Но ведь я один, — удивленно заметил Андрей.
— Сейчас — один, — философски заметила хозяйка.
Комнатка имела самый обычный вид. Пожалуй, она могла удивить своей безликостью, отсутствием всего того, чем всякое жилище отражает привычки, вкусы или профессию обитателей.
Она была обширна, в три окна, но окна были наглухо закрыты внутренними ставнями. Большой стол под ковровой скатертью, казалось, был замаскирован и ждал только сигнала, чтобы покрыться приборами и бутылками. Резные спинки стульев корабельным бортом обошли стол с четырех сторон. В одном углу стояло пианино, в противоположном, у печи, — кровать. А над кроватью, бросая вызов десятку мещанских пейзажей, олеографий, увеличенных портретов, встрепанный лебедь на большой гелиогравюре исступленно клевал в приливе страсти губы тонкой девушки, изображенной с предельной откровенностью.
Хозяйка перехватила взгляд Андрея.
— Это комната моего жильца. Тут все его вещи. А его самого забрали в армию.
— Комната меня устраивает, — сказал Андрей.
— А где ваши вещи? — осведомилась хозяйка.
— На вокзале. Я завтра или послезавтра уеду.
— Не дадите ли вы мне деньги вперед?
— Пожалуйста.
— Вам что-нибудь нужно? — Она смотрела внимательно: казалось, она задерживается нарочно, изучая жильца. И этим она положительно напоминала хозяйку из-под Фрейберга.
— Нет, ничего. Вода есть.
На столе стоял кувшин синего стекла и стакан.
— Спокойной ночи.
Дом поражал тишиной. Кровать хрустела свежими простынями.
Андрей еще раз посмотрел на лебедя, вздохнул и, отойдя к столу, раскрыл большой в черепахе альбом с фотографиями. Чиновничье благополучие было подкреплено здесь вицмундирами, аккуратными пиджаками и горообразными прическами затянутых дам. Девушки были в плоских, поднимающихся к затылку шляпках. Однообразие дважды нарушалось экзотикой запечатленных в назидание потомкам коммершей, где-нибудь в Юрьеве или в Риге. Усы, рапиры, полуведерные кружки презрительно терпели соседство иереев и гимназистов и солидаризировались только с девушкой Гретхен, в которой нетрудно было узнать хозяйку в ее лучшие годы.
Кровать победила и лебедя, и буршей с быстротой, оставившей позади темпы танненбергской операции. Едва коснувшись подушки, Андрей уснул и проспал бы до утра, если бы одна из дверей не скрипнула и не открылась.
Чуткий во сне Андрей раскрыл глаза.
Тихо шаркая мягкими меховыми туфельками, в комнату вошла девушка в одной сорочке. Тусклый свет шел перед нею широким косым лучом. Андрей сел в постели. Девушка шла к столу, держа перед собою руку, как ходят в темноте близорукие.
Андрей кашлянул.
— Ах! — сказала девушка отрывисто, без признака испуга и остановилась. — Кто здесь?
Андрей молчал, не зная, что сказать.
— Я думала, здесь никого нет, — сказала девушка, не делая попыток убежать.
— Нет, здесь занято.
— Простите, пожалуйста. — Она не спеша отправилась обратно.
— Может быть, вам здесь что-нибудь нужно? — спросил Андрей.
— Нет! — досадливо пожав плечами, ответила девушка. Она постояла на пороге и, едва прикрыв за собою дверь, скрылась.
Андрей не нашел на двери ни крючка, ни задвижки и приставил к ней тяжелый резной стул. Теперь уже сон не шел. За стеной скрипел пружинами матрац. Лебедь как будто еще ниже спустился над кроватью. Андрей не гнал сладострастных мыслей. Он привык к ним на походах, на стоянках, как к своему одеялу. Они становились привычным суррогатом любви и страсти. Но с девушкой за стеной они не связывались. Страх?.. Настя Соколова неправа. Не только страх стоит между ним, Андреем, и всеми женщинами фронта…
Во втором часу тишина взорвалась внезапно, на этот раз уже за другой стеной. Пьяные голоса ворвались в комнату. Кто-то взял шумный аккорд на гитаре, баритон начал «Алла-верды». Матрац у девушки ответил энергично и определенно. Видимо, девушка решила встать. Запели хором. Разнообразные звуки позволяли догадаться о происходившем за стеною. Звенели стаканы, бушевали расходившиеся голоса, кто-то даже вздумал громить кулаком дверь в комнату Андрея. По коридору шаркали старушечьи туфли. Вскоре осветилась, ожила и комната одинокой девушки. Комната Андрея была заключена в кольцо ночного веселья, и лебедь победно издевался над альбомом в черепахе, над ковровой скатертью и кружевными салфетками на лаковых столиках…
Заснуть удалось только под утро.
Хозяйка подала без предисловия счет в пятьдесят рублей.
— За что? — спросил огорошенный Андрей.
— За все, — лаконически ответила аккуратная старушка.
— Не буду платить, это мошенничество!
— То есть как так не будете?
— И притом заявлю коменданту.
— Ну, — махнула рукой хозяйка. — Дело ваше, но документ ваш я вам не верну.
— Ну и ну! — ахнул Андрей.
На громкие голоса в комнату заглянуло чье-то лицо.
— У меня дом зарегистрирован, и я к коменданту с вами пойду. Никто вас к нам не звал, милостивый государь. А с Анютой вы ночь провели? Провели. А вино пили? Пили. Иначе что же вы здесь, богу молились, что ли?
В комнату вошел высокий, весело настроенный поручик с непричесанной вихрастой головой и расстегнутым воротом.
— Платите, прапорщик, — сказал он, фамильярно похлопывая по плечу Андрея. — Что вам стоит? Что наша жизнь? Игра!
Андрей снял его руку.
— Да не глядите вы ежом. Что же, вы у коменданта скандал хотите иметь, что ли? Этот приют священный, — он обвел рукой комнату, — все в городе знают. Весело вы будете выглядеть.
— Благодарю за совет. Вы что же, в этом деле заинтересованы?
— Ну, ну, потише, прапорщик! — нахохлился, в свою очередь, поручик и стал большим гребешком причесывать волосы.
Андрей повернулся к нему спиной. Он вынул бумажник, швырнул кредитки на стол и вышел.
На вокзале у коменданта столкнулся со вчерашним поручиком.
— Как спали? — спрашивал он Андрея.
Андрей рассказал.
Поручик хохотал так злорадно, что у Андрея поднялась против него злоба.
— Что вы ржете?
— Да вы не сердитесь. Настя мне рассказала. Но уже потом, потом… — спохватился он. — А я за двадцать целкачей выспался со всеми удовольствиями.
— Цыплят по осени считают, — зловеще сказал Андрей.
— Думаете — налетел? — спросил, вдруг посерьезнев, поручик. — Почему-то не думаю. Это было бы ни к черту, — сказал он с тоской, поправляя фуражку. — Два месяца, как вылечился.
Андрей посмотрел на него с таким недружелюбием, что поручик понял и постарался оправдаться.
— Знаете, тоже случайно. У нас при штабе третьей армии три крали ездили. Постоянные. Знаете, цыпочки как на подбор. Говорят, начальник штаба сам организовал. И всюду они на походах, на стоянках помещались рядом со штабом.
— Я знаю, — сказал Андрей.
— Вы что же, опять на Немецкую, десять?
— Нет, если эшелон к вечеру не будет, поеду навстречу, в Шепетовку.
— В вагоне переспать значительно дешевле, — не удержался поручик. — А я опять к Насте.
— А деньги?
Поручик замялся.
— Я, видите ли, ночью играл… и выиграл…
В поезде спать не пришлось. Коменданты маленьких станций гораздо лучше каменец-подольского хранили тайну военных перевозок.
Они отказывались сообщать что бы то ни было о еще не прошедших эшелонах.
Видимо, каждый из них рассуждал: пока мою станцию не минуют — никаких, береженого бог бережет. Андрей сам обегал все пути полустанков и разъездов. Наконец на предпоследней станции перед Шепетовкой он нашел на путях эшелон первой батареи.
Капитан Андрущенко, георгиевский кавалер, гордость батареи, посоветовал Андрею ждать парки на этом же полустанке или же ехать в Каменец-Подольск с батарейцами.
— Отчего вы так долго ехали?
— Ну, — махнул рукой Андрущенко, — хорошо, что вообще доехали.
— А что?
— Да неприятности в пути были, — сказал капитан, поглядывая на командира батареи.
