Николай Стариков - Офицер особого назначения
— Опасно?
— Я на переднем крае. А там не бывает неопасно. Но пока, как видишь, жив. Буду надеяться и впредь оставаться таким же. Так что внуку ты еще расскажешь о наших делах.
— Внуки! Будут ли? Этой чертовой войне конца и края не видать, не до свадеб теперь.
— Почему ты так, па? Внук-то у тебя должен быть, время ему уже появиться на свет божий. Анатолий Алексеевич тебе ничего не рассказывал?
— Нет. Поясни. Что-то ты уж больно загадочно начал говорить, — с удивлением спросил отец.
— Зина должна родить мне сына.
— Вот те раз!
Николай Дмитриевич резко затормозил. Автомашина остановилась посредине дороги. Шофер сосредоточенно уставился в невидимую точку, часто моргал, посматривал на сына. Мысли веером кружились в голове, на языке вертелось множество вопросов.
— Когда ты последний раз с нею виделся?
— Где-то в конце августа прошлого года.
Отец пошевелил губами, делая какие-то вычисления, хмурил брови, опускал, затем поднимал голову.
— Ты с нею переписывался?
— Нет. Мое теперешнее положение не позволяет этого. Кое-какие сведения мне сообщил Анатолий.
— Шведов получил от Зины два письма. Что-то с головою у нее не так. Остальное вроде бы нормально. Но последнее пришло давно, месяца полтора назад. Каково сейчас ее состояние, неизвестно. У женщин в период беременности болячки могут обостряться.
— Будем надеяться на лучшее.
— Давай посидим на травке, побеседуем, — предложил отец, — я тебе расскажу, как Зина добиралась из Сталинграда до Михайловки и с какими приключениями. Похоже, нынешние ее головные боли с ними связаны. Ты знаешь о них?
— Анатолий рассказывал. За каждый неверный шаг рано или поздно приходится расплачиваться. Дернуло ее глядя на ночь отправляться в путь с незнакомым человеком.
— Домой к матери спешила, — как бы в оправдание ответил Николай Дмитриевич.
Стали обедать. Отец на ломтики хлеба накладывал по паре зубчиков сала, наливал из термоса горячего чая, угощал сына.
Разговор во время обеда не шел. Оборвался, когда следовало бы продолжить речь о главном. Однако ни отец, ни сын не знали, как к нему подступиться.
— Что теперь? — после длительного молчания спросил Николай Дмитриевич.
— Не знаю, — со вздохом ответил Сергей.
— Дите-то наше! Нам и думать надо.
— Па! У тебя есть какие-то мысли, как в данной ситуации поступить? Что вообще в подобных случаях надо делать?
— По-моему, надо на обратном пути из Сталинграда заехать в Михайловку. Посмотрим на внука или внучку, на Зину, ее мать послушаем, что скажут, а там видно будет, как нам себя вести. Дело-то серьезное. Сын или дочь, они твои, а ты их на всю жизнь!
— Как будет выглядеть наш визит со стороны? Кто мы и как будем представляться Клавдии Сергеевне, Зине?
— Так и представимся, ты отцом, я дедом. На слух эти слова не воспринимаются с первого раза, вот как сейчас, но потом привыкнем к этим званиям.
— Ладно! Пусть будет по-твоему. У меня своего плана нет. Но не с пустыми же руками приехать к дитю?
— В Сталинграде на рынке купим подарки, оставим денег для покупки необходимых вещей малышу, — ответил Николай Дмитриевич. — Станет наша с тобою поездка не просто командировкой, а путешествием с большими последствиями.
— Говорил мой начальник перед отъездом, командировка в Сталинград — дело пустяковое и нужна она лично мне как мероприятие психотерапевтического характера. Вроде бы расслабиться должен я во время поездки. Расслабиться, похоже, не получится. Чует мое сердце, события нас ожидают чрезвычайные.
Помолчали, глядя на проплывавший мимо ландшафт. Сергей не узнавал знакомых мест. Из окна кабины они смотрелись по-другому, да и зелень маскировала прошлогоднюю, выжженную солнцем степь.
— Я не знаю, что между вами произошло, — прервал молчание отец, — но чувствую, с Зиной у тебя что-то не так. Мне и не положено было знать это до сегодняшнего дня. Но когда речь пошла о родном, очень родном человеке, даже если он совсем еще крошечный, но уже с фамилией Бодров или Бодрова, теперь ваши отношения не только лично ваши, они и мои тоже. Дитю нужны отец и мать, иначе будет безотцовщиной. Для сына это очень плохо, для дочери еще хуже. Отношения к таким детям иное.
— Это мне известно.
— Какие чувства сохранились у тебя к Зине. Что осталось от того, что было?
— Все на прежнем месте, только в перегоревшем виде. Не знаю, как на них начнут накладываться отношения к ребенку. Когда появляются особые чувства к своему ребенку? — спросил Сергей. — И есть ли они, эти особые, как их уловить?
— «Ловить» их не придется. Как только увидишь крохотное существо, сразу же возникают чувства, причем не какое-то одно, а множество, и тут же оседают в душе. Ты сейчас знаешь, есть ребенок, твой, но он пока лишь в твоих мыслях. Когда же увидишь, возьмешь на руки живое существо, которому дал жизнь, его образ переселится в тебя. Точно так же обосновываются в душе внуки. Пока не знаю, но говорят, внуки там высвечиваются даже ярче, чем дети. Поживем, увидим!
Подъехали к Дону, когда солнце висело над горизонтом. С высокого берега реки во всю ширь просматривался поселок Калач-на-Дону. Чуть больше полгода назад вокруг гремели ожесточенные бои. Вот мост, который советские танкисты сумели захватить у находившихся там немцев целым и невредимым, тем самым обеспечили беспрепятственное продвижение наступающих подразделений. Сейчас это просто мост через Дон, нисколько не похожий на объект стратегического назначения.
Калач — большой казачий хутор. Огороды подступают к реке. Видны копошащиеся в земле женщины. На небольшом песчаном пляже подростки и детвора помельче приноравливаются к воде, бродят кто по колено, кто по щиколотку. Слышен девичий визг, крики пацанов. Какой-то смельчак поплыл вдоль берега. Вполне мирная жизнь, если бы не сгоревшие то тут, то там дома.
Вот так близко и осязаемо Николай Дмитриевич видел Дон впервые. Наблюдал однажды из окна вагона ночью водную гладь, мост. Теперь перед ним во всю ширь река катила небольшие волны, ветер доносил пропитанный речными запахами воздух — дыши и любуйся. Придется ли еще раз свидеться?
— Я тоже не думал больше побывать на берегах Дона после учебы в Ростове, — отвечая на немой вопрос отца, ответил Сергей, — а вот уже который раз переправляюсь через него и не могу наглядеться.
Путники заночевали в Калаче. Заехали в пустующий двор, остановились под разлапистой яблоней с большим количеством завязей. Сергей попробовал на вкус: пресные.
Вскоре возле автомашины появились пять-шесть пацанов, уселись плечом к плечу на поваленном стволе груши, смотрят на военных молча, перешептываются. Появился милиционер в гимнастерке с левым пустым рукавом, проверил документы. Рассказал, что хозяева подворья расстреляны немцами, а соседи присматривают за домом и садом. Сын на фронте, после войны возвратится — будет где возродить новую жизнь.
— Вы тоже здесь ничего не берите, не ломайте, — обратился страж порядка к военным. — Те мальчишки — в охране.
Сергей оставил отца в кабине, чтобы смог хорошенько выспаться на широком сиденье, сам забрался в кузов, приготовил именной «беретта» к стрельбе, переоделся в отцовы ватные брюки, телогрейку, подложил под голову вещевой мешок, набросил на ноги кусок брезента.
Ночь выдалась тихой, звездной, прохладной. С Дона слышался приглушенный шорох волн, всплески, тихие мужские и женские голоса. Он лежал с открытыми глазами, глядел на звезды. В летнем вечернем воздухе они сияли ярким светом. Вспомнились прошлогодние отступления. Тогда небо и звезды были серыми, чужими, смотреть на них не хотелось.
Подумалось: «Говорят, на огонь и воду смотреть не надоедает, а по-моему, на звезды тоже. Мерцающая красота!»
Только что смотрел на звездное небо, а отец уже тормошит: «Подъем!» Розовый восток окрасил алым цветом серые пушистые облака, верхушки деревьев, туманную даль над Доном.
Когда взошло солнце, путники по грейдеру мчались к Сталинграду. Панорама теперь — на сколько глаз хватает — иная, чем в Задонье. Повсюду видны следы недавних боев: побитая и сожженная боевая техника, изрытая воронками и окопами земля, безлюдье. У Мариновки свернули на Красноармейск. В городе в первую очередь отыскали рынок. Купили для малыша на пеленки три пары теплых байковых портянок, столько же хлопчатобумажных, одна бабуля уступила недорогое детское одеяльце: синее атласное сверху и ситцевое с внутренней стороны, две распашонки совершенно новые. Николай Дмитриевич для Зины приобрел без согласования с сыном красный вязаный шарф. Довольные покупками, направились в пригород. Бывшие штабные землянки различных управлений 64-й армии отыскали быстро. Здесь пока ничего не изменилось. Сооружения охранялись в ожидании, когда будет окончательно вывезено военное имущество. Нетронутым оно оказалось в землянках разведывательного отдела. Погрузка четырех столов, восьми стульев, двух сейфов много времени не заняла. Уставшие от безделья охранники в считанные минуты справились с работой, дополнительно набросали в кузов десяток лопат, ломов, кирок, пил.
