Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники
— А ведь верно, — согласился лейтенант, — немножко грустно расставаться с этим кусочком земли. Помнишь, как высаживались сюда в феврале? Горячая ночка была!
— Как не помнить! Мы тогда…
Горский не успел закончить фразы. Полыхнул взрыв, взметнулся столб огня. Мрачные волны, темная ночь, вода — все смешалось. Раздался чей‑то пронзительный крик:
— Полундра!.. Тонем!..
Владимир не помнил, как очутился в воде. Он тоже закричал, хлебнул воды, окунулся, вынырнул. Мотобота не было видно. Только бурные волны с белыми гребнями тяжело катились в открытое море. На гребнях виднелись черные точки — люди, уцелевшие от взрыва мины. Может быть, они кричали о помощи, но их голоса тонули в шуме ветра и моря.
Примерно в пятистах метрах призывно мелькал огонек маяка в Кабардинке.
«Поплыву туда, — решил Владимир, — надо только снять сапоги».
Однако это не так‑то легко было сделать. Владимир скорчился, пытаясь дотянуться рукой до сапога. Налетевшая волна перевернула его и накрыла. Он вынырнул, ругаясь и отплевываясь. «Чертовы сапоги! Они могут утянуть на дно. Во что бы то ни стало их надо снять», — подумал он.
Несколько раз Владимир пытался стащить обувь, и каждый раз его переворачивала набегавшая волна. Надуваясь и кряхтя, он все же сдернул сапоги. Сразу стало легче держаться на воде.
— Плавать, так плавать, — озорно вслух произнес он.
Владимир снял брюки. Хотел сбросить и гимнастерку, но в кармане ее второй год хранится партийный билет, над карманом — ордена и медали.
«Нет, пусть гимнастерка будет на мне, — решил Владимир, — партийного билета лишусь только вместе с жизнью».
Владимир был хорошим пловцом. В мирное время он свободно переплывал этот залив. В Новороссийском порту все знали Володьку, коренастого парня, сына портового грузчика, с загорелым лицом и с залихватским чубом русых волос.
Впереди что‑то забелело. К радости его, это оказался спасательный круг. Теперь все в порядке. Видимо, этот спасательный круг упал с мотобота. При взрыве все разметало в разные стороны, и круг никому не достался. Владимир просунул туловище в середину круга. Теперь плавай хоть сутки.
Где‑то совсем близка раздался крик. Всмотревшись внимательно, Горский заметил барахтающегося человека. Он кричал: «Спасите! Спасите!». Владимир узнал лейтенанта, с которым беседовал на мотоботе.
— Гей, лейтенант, не дрейфь. Сейчас помогу. Держись!
Он подплыл ближе. Лейтенант судорожно ухватился
за его гимнастерку. Набежавшая волна накрыла обоих с головой. Владимир чувствовал, как цепко держится утопающий за его воротник. Стало не по себе. Когда оба показались на поверхности, Владимир крикнул:
— Возьми мой круг! Держись за него крепче, а то волна выдернет его.
— Спасибо, друг!
— Только за меня не цепляйся. Буду поблизости плыть.
Следующая волна разъединила их. Как ни старался
Владимир, но подплыть к лейтенанту не смог. Через несколько мгновений он совсем потерял из виду спасательный круг и
черную голову лейтенанта. Владимир взял курс на огонек маяка в Кабардинке. С полчаса упорно плыл к берегу. Ветер дул от берега, и волны, несмотря на отчаянные попытки пловца, относили его все дальше и дальше от призывно моргающего огонька. Владимир тоскливо оглянулся. Кругом — бушующее море. Над ним темным куполом нависло свинцовое небо. Что делать? Не сообразил сразу, что ветер от берега. Бесполезно плыть в Кабардинку. В конце концов, эта борьба с разбушевавшейся стихией обессилит его, и он утонет. Какая глу пая смерть!
Позади была Малая земля. Черным силуэтом вырисовывалась гора Колдун. Над ней часто взлетали ракеты, рассыпаясь звездами. Видны бли вспышки от взрывов снарядов и мин. Там жизнь шла своим чередом. Сейчас, наверное, разведчики, пользуясь темной ночкой, крадутся к фашистским блиндажам. Им в голову не придет, что их товарищ болтается в холодных волнах, теряя надежд)' выбраться на сушу. Утром, вернувшись из разведки, оживленные и усталые, разведчики будут вспоминать о нем: «Володька, верно, дрыхнет на мягкой постели в доме отдыха».
До Малой земли было около пяти километров. Можно ли доплыть туда при таком шторме? А если не туда, то куда же? Горский решил плыть туда. «Не надо унывать, больше спокойствия и уверенности», — ободрял он себя.
Ему вспомнился случай, который произошел у берега Малой земли в апреле. Снарядом разбило катер. Девушка, секретарь военного прокурора, очутившись в воде, не растерялась. Она разделась и доплыла до берега… Это по холодной апрельской воде! Не слабее же он этой девушки!
— Доплывем! — уже бодро крикнул Владимир.
Он плыл, стараясь беречь силы, соразмеряя движения руте с дыханием.
Прошло порядочно времени, но Малая земля не приближалась. Владимир понял, что его несет в открытое море. Неожиданно он почувствовал, что тело его охватывает холод. Ясную ногу начали сводить судороги. Он заскрипел зубами. Чтобы согрет ься, поплыл стоя, но быстро утомился.
Обессиленный, он лежал на воде, слабо перебирая руками и ногами. «Неужели конец?» — впервые в жизни ужаснулся Владимир. И ему страстно захотелось жить. На какое- го мгновение вспомнился теплый сентябрьский вечер два года тому назад. Он сидел на маленькой скамеечке в саду. Ря
дом с ним Тася. Он тихо гладил ее волосы. Оба молчали, но у каждого сердце пело о счастье. Кругом было тихо — тихо, даже листья не шевелились. Отец, хмурый и усатый, когда узнал о том, что сын влюблен и хочет жениться, сказал: «Ты, Володька, отслужи‑ка сначала во флоте действительную, наберешься там ума — разума, тогда и женись».
Ушел Володька во флот, расцеловал при всех родных свою любимую. Какие печальные глаза были у нее, видно, чувствовала, что расстаемся навек.
Ну, нет же!
Владимир яростно взмахнул руками.
— Я должен жить! До конца буду драться!
Его крик потонул в реве ветра и шуме волн.
На какое‑то мгновение он пожалел, почему отдал спасательный круг мало знакомому офицеру. Но Владимир ту г же отогнал эту мысль, как недостойную. «Пусть даже погибну, но с сознанием, что поступил по — матросски». В памяти всплыли примеры, самопожертвования моряков ради спасения своих командиров. Еще во времена Нахимова матрос Шевченко заслонил командира своим телом, пожертвовав собой. А сколько таких примеров в года 1ражданской войны! А теперь во время боев за Одессу и Севастополь!
«Лейтенант сообщит в роту в слу чае чего», — подумал Владимир.
Плыть он уже не мог. В горло лезла горькая вода, ог которой тошнило. Еще минута, другая, ну, пусть еще десять минут неравной борьбы, а потом конец. Последний раз с отчаянием взмахнет руками морской разведчик, и над ним сомкнутся мутные волны, унося в бездонную пучину. Надеяться больше не на что. В этот момент Владимир почему‑то обратил внимание на то, что руки и все тело светятся, как фосфор, бледным светом.
Внезапно в шуме ветра и волн он услышал какой‑то новый шум. Он прислушался. Сомнения нет — шло какое‑то моторное судно. Владимир весь напрягся. «Неужели спасение?» — подумал с надеждой. От радости прибавились силы.
— Гей, гей, спасите! — раздался над морем его крик.
Его услышали. Судно повернуло на крик. Владимир
кричал до хрипоты.
«А что если катер фашистский?» — пронеслась неожиданная мысль. Владимир перестал кричать. Лучше утонуть, чем попасть на немецкое судно. Внимательно следя за нырявшим в волнах катером, Владимир думал: «Как же определить, чьё это судно?» Стук мотора смолк. Мимо прошел, чуть не задев пловца, черный, лаковый от воды, борт. Горский погрузился с головой и вынырнул.
— Эй, где ты? Лови конец! — раздалось с катера.
Родные, русские слова!
Свои! Владимир радостно крикнул:
— Здесь, здесь я!
Застучал мотор, давая задний ход. Катер подошел ближе. Это был катер — охотник.
— Держи конец!
— Держу.
Горский торопливо обвил веревку вокруг туловища.
— Тяни!
С борта его подхватили. И вот он чувствует под ногами твердую палубу.
— Ребята, братки! — он готов был заплакать от радости и расцеловать своих спасителей.
— Лезь в машинное отделение, браток, — сказал боцман, — видишь как ты продрог, сердяга. Сейчас отогреем. Кстати, сначала никто не верил, что ты кричишь, а потом прислушались… Кричишь…
Владимир с благодарностью взглянул на него.
— Там затонул мотобот, люди в море, — сказал он и в изнеможении упал на палубу. Его втащили в машинное от- делние, где было тепло. Боцман налил стакан водки.
— Пей браток! У тебя, верно и нутро захолонуло. Ты молодец! Вишь ты даже ордена сохранил! А знаешь ты сколько времени пла вал‑то?
— Пожалуй часа два.
— Все четыре! Вот как! А штормяга‑то дошел до восьми баллов. Вот и понимай за что двойную порцию согревающего даю.
