Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
И вот прохладным серым ноябрьским днем, над Чунцином, ревя двигателями на высоте 500 метров, появилась армада огромных бомбардировщиков. Поначалу мы, у себя на аэродроме Бешеи, кинулись к самолетам, решив, что, обманув бдительность китайцев, к городу прорвались японцы. Но выяснилось, что это летит на глазах у всего города возрожденная, из казалось бы, праха, дальняя китайская бомбардировочная авиация, о параде которой нас никто не предупреждал. Говорят, что Чан-Кай-Ши на этот раз вновь заплакал, но уже от радости. А китайские газеты, буквально захлебывались от восторга, сообщая, что вопреки всем злобным домыслам японцев и их прихлебателей, дальняя китайская авиация жива и еще покажет свою мощь. Правда, после полученного урока совершать дальние полеты на этих бомбардировщиках наши летчики воздерживались, а потом вообще передали их китайцам. Не знаю, как сложилась судьба этих огромных и мощных, но довольно беспомощных без радиосвязи машин.
Хочу сказать о традиции китайцев, которых тысячелетняя история научила не делать трагедии из самых тяжелых потерь и понимать, что, в конечном итоге, состояние человеческого духа, основа преодоления всех превратностей судьбы. Если после налета на наш аэродром к нам приезжал полковник Джан, с которым мы отметили произошедшее, выпив по рюмке коньяка, то после катастрофы наших бомбардировщиков на «китайский самовар» нас пригласил генерал Джау-Джоу, командующий военно-воздушными силами Китая. Кстати, о полковнике Джане. Вскоре выяснилось, что он отъявленный антикоммунист и терпеть не мог, когда я, звоня на командный пункт, называл его «товарищ полковник», тут же прерывая меня и поправляя, что он не «товарищ», а «господин». Коммунистов полковник Джан, не без оснований, впрочем, терпеть не мог, и сразу стало ясным, почему налил нам всего по одной рюмке, наверняка еще и утаив выданный ему для этого коньяк. Отчасти правы были наши идеологические наставники, которые впрямую связывали душевные качества человека с его классовой принадлежностью.
Прежде чем перейти к описанию этого китайского ритуала чаепития отмечу интересную особенность: чем древнее народ, тем большее значения он уделяет еде — самому интимному проявление общения человека с окружающей средой. Обеспеченные китайцы не просто ели, а смаковали пищу, придавая значение всему: и очередности блюд, и времени года, в которое принималась пища, и посуде, и обстановке. Да и неудивительно, что в Китае, где было столько голодающих, поглощение пищи превратилось в ритуал. Потому посвящу несколько страниц описанию китайских застолий, такими, как они остались в моей памяти. А пока отмечу, в качестве параллели с нашей российской действительностью: немного раньше нашей революции в Китае тоже произошла великая перетряска, возглавляемая Сун-Янт-Сеном, изображение которого красовалось на китайско-мексиканских долларах, которые несколько смахивали на советские десятки, украшенные профилем Ленина. В результате китайской революции был достигнут тот же результат, что и в России: голод, массовое обнищание, бесконечные войны и в конечном итоге, деградация государства. Есть над чем задуматься юношам с пылкими глазами, идущим в революцию. А пока мы пировали.
На «китайский самовар», траурный банкет, было приглашено человек восемь руководящего состава: два китайца — Джао-Джоу и антикоммунист полковник Джан, Петр Анисимов, Батицкий, Гриша Воробьев и командование двух других эскадрилий. Конечно, присутствовал и я, коль скоро рассказываю об этом, а также Супрун с Костей Коккинаки, которого Степан всюду таскал за собой. Был также Журавлев, профессиональный политработник, не умевший летать, из эскадрильи, которую раньше возглавлял Дайбциев, а сейчас принял его заместитель — Калиниченко. Мне пришлось видеть Петра Анисимова сразу после катастрофы группы ДБ-ЗФ — только двое из них сели на запасных аэродромах, а остальные попадали кто куда, гробя при этом людей. Один из штурманов, например, как выяснилось, погиб при посадке, потому, что находился в носу самолета, когда тот ударился в перегородку рисовых чеков. Ему бы надо уйти из штурманской рубки внутрь самолета. Так вот, Петр Анисимов, чудом оставшийся целым и невредимым при посадке, пять дней добиравшийся до Чунцина, поначалу имел очень грустный вид: исхудавший, даже почерневший, заросший щетиной, морально подавленный и потрясенный. Он с трудом рассказывал о произошедшем, шевеля запекшимися, потрескавшимися губами. На Анисимова сразу накинулись и судьба его теперь висела на волоске. Его обвиняли в том, что он напрасно занял место стрелка-радиста, а не принял на себя руководство группой, выступая в роли мешка с песком и избегая ответственности. Петю сватали на роль «крайнего». Он сам имел вид человека наложившего в штаны и размышляющего, как со всем этим быть.
Конечно, Анисимов должен был вмешаться в руководство группой и не допустить бесполезных поисков цели в непроглядных облаках, во время которых бомбардировщики разбрелись. Когда мы спрашивали об этом Петра, то он объяснял, что собирался вмешаться, но не сумел воспользоваться радиостанцией, которая, будучи установленной на некоторых бомбардировщиках, обладала интересным свойством: перепонки летчика рвались от шумов всего эфира, а команду с самолета, летящего рядом, услышать было невозможно. Потому, повторяю, бедный Анисимов, которого вздрючивали и у посла, и у главного военного советника, имел удрученный вид. Да и не мудрено: все газеты прояпонской ориентации да и, конечно, японские трубили о невиданной победе японских истребителей, сбивших двадцать пять китайских бомбардировщиков. Китайские купцы во время наших посещений Чунцина без конца приставали с вопросами о произошедшем.
«Китайский самовар» выглядел следующим образом: на круглом столе, кроме самого самовара с кипящей водой без верхней крышки, подогреваемого углями, стояли блюда с тонко нарезанным сырым мясом, рыбой и разнообразными овощами. Как выяснилось, нам нужно было зажать между двумя деревянными, а не как обычно, на банкетах, серебряными палочками на цепочках (думаю, что я не единственный человек, пишущий о Китае, упомянул о том, что китайцы едят палочками) цепляя по кусочку, вернее лепестку, мяса, рыбы и овощей, а потом опуская весь этот набор в низенький самовар со снятой крышкой, полный кипящей воды. Весь комплект следовало подержать в самоваре минуту-две и закуска считалась готовой к употреблению. А пить предстояло препротивнейшее кисло-горькое вино, принесенное подогретым в бутылках. Я хлебнул мерзкого вина, пожевал закуску и осмотрелся, куда бы ее выплюнуть. Надо отдать должное китайцам: горечь поражения они сумели передать гастрономическими методами. Вскоре в самоваре образовалась свиная чехарда: все наперебой ловили в нем свои потерянные куски и постепенно развеселились при этом. Боевой дух поднялся даже у Петра Анисимова, который был неплохим парнем и командиром. Но мы совсем повеселели, когда всю китайскую экзотику убрали со стола и, накрыв его белой скатертью, выставили из холодильника несколько бутылок коньяка, нашу водку и разнообразные европейские закуски. Мистер Джан не пытался отнимать у нас бутылки, и после третьей, закусывая коньяк шпротами, мы совсем развеселились. Как раз подошел опоздавший комэск Калиниченко, заменивший Дайбциева, и, стоя у дверей, доложил, что мол, прибыл. Китайский генерал, постоянно разговаривавший с Супруном на английском языке, сообщим, что опоздавшему полагается штрафная. Бой наливал коньяк в большую пиалу под веселый шум компании, требовавшей лить полнее. Как обычно в таких случаях, наш брат не ударил в грязь лицом. Калиниченко выпил граммов четыреста коньяка одним залпом, закусил и сидел себе, как ни в чем не бывало. Уже в конце банкета генерал Джао-Джоу сообщил, что устроить нам прием таким образом, для поднятия боевого духа, ему приказал сам маршал Джамдак китайцы называли Чан-Кай-Ши. Упустил небольшую деталь — мне бы хотелось, чтобы читатель ярче представил себе сам «китайский самовар», в котором мы пытались варить нарезанное ломтиками сырое мясо и прочее продовольствие, держа его на палочках. Самовар был бронзовый и очень старинный. Он стоял на столе на львиных лапах. Генерал Джао-Джоу, прочитал изображенные на самоваре иероглифы, а Супрун перевел. Этому предмету оказалось более тысячи лет. Снаружи самовар весь позеленел.
По-моему, весь фокус китайских неудач был в том, что Чан-Кай-Ши номинально признавался как глава государства, а войска у каждого генерала были свои, входившие в центр лишь в оперативное подчинение. Каждая провинция имела своего генерала, он же одновременно и губернатор. Так что японцы сражались, практически, с китайским ополчением. Это напоминало систему боярского ополчения на ранних этапах русского самодержавия. Как-то мне приходилось видеть такого наместника, приземлившегося на нашем аэродроме Бешеи на крошечном американском самолете «Бичкрафт»: я еще удивлялся, как могут влезть в такую крошечную машину семь человек: сам генерал, жена, двое детей, прислуга-няня и пилот.