Малышок - Ликстанов Иосиф Исаакович

- Когда бараки в Румянцевке строили, - сказал смущенный Костя, нерешительно прикоснувшись к его руке.

Люди, работавшие на обшивке щитов, столпились вокруг Кости. Он показывал им, как забивать гвозди, охотно стучал молотком и даже не заметил, что Зиночка куда-то исчезла.

- Да ведь мы уже с ним встречались! - послышался знакомый голос. - Я думал, что этот паренек умеет только драться, а, оказывается, он и полезное дело знает.

Рядом с Зиночкой, опираясь левой рукой на палку, стоял человек в шинели, тот самый, который сегодня утром помог Косте выбраться на тропинку Земляного холма. Конечно, это Зиночка привела его посмотреть, как ловко стучит молотком Малышев.

- Хорошо гвоздики заколачиваешь, - сказал он. - Мастерски делаешь. - Он обратился к Зиночке: - Нет, товарищ Соловьева, я не согласен с твоим предложением. На подшефном строительстве работников хватает, а вот в тарном цехе Северного Полюса паренек пригодится. - Он сказал Косте: - Завтра заводская комсомольская организация отправляет на Северный Полюс бригаду социалистической помощи. Хочешь поехать?

- А на Северном Полюсе Миша Полянчук работает? - спросил Костя, еще не веря своим ушам.

- Да, да! Он комсорг тарного цеха и бригадир передового участка, - сказала Зиночка.

- Значит, ты согласен? Включи, товарищ Соловьева, его в бригаду. Как твоя фамилия, парень?… Ну, вот и познакомились, Малышев. Покажи себя на Северном Полюсе. - И, кивнув головой, он ушел, прихрамывая и мягко постукивая палкой по деревянному полу.

- Это новый парторг Цека на заводе, Сергей Степанович Тагильцев, - пояснила Зиночка. - Он с фронта и очень, очень деловой!

Как только вернулись на завод, Зиночка пошла с Костей к Герасиму Ивановичу, и тот без спора отпустил своего рабочего:

- Пускай съездит… Я на него сердит. Драчливый мальчонка растет. Да еще и врать научился.

Старик отвернулся от него, но это была последняя тучка. Впереди зажглось солнце - Костя был рад, что увидит Мишу.

Когда ждешь что-нибудь хорошее, то кажется, что часы стали длинными-длинными, но это только так кажется. По приказу мастера Костя до конца смены помогал кладовщикам разбирать инструмент, а когда прогудел гудок, решил, что нет смысла бежать домой, что не надо встречаться с Севой и Катей: к тому же он боялся утром опоздать на автобус. «За печи пойду», - подумал он, отправился в термичку, как называли на заводе термический цех, и в дверях столкнулся с Ниной Павловной, которая только что вернулась из дому.

Узнав, зачем явился Костя, она предложила:

- В лаборатории есть теплый уголок, и ты хорошо переночуешь. Пойдем…

Термический цех работал днем и ночью. Он был такой закопченный, что казалось, вместо стен и потолка у него глубокая темнота. Здесь всегда было много металла. Блестящие или ржавые детали, сложенные штабелями, ждали закалки, а в других штабелях детали были черные и жирно лоснились - эти уже получили закалку.

- Сколько годных «рюмок» в последней партии? - спросила Нина Павловна у пожилой женщины, работавшей за контрольным столом.

- Одиннадцать из двадцати, - ответила та недовольно. - Сколько ты, Нина, с Дикерманом «рюмок» перепортила… Уж теперь, если своего не добьетесь, всем калильщикам позор.

- Добиться надо, - задумчиво проговорила Нина Павловна. - Дело не только в позоре, а в том, что это важно для фронта…

Вниманием Кости завладели главные нагревательные печи, которые назывались туннельными. Две печи стояли рядом - длинные, гораздо длиннее автобуса. В одном конце печи светилось широкое садочное окно, в которое работницы подавали деталь за деталью, а в другом конце, как узкий огненный зрачок, багровело окно для выдачи нагретых деталей.

Он заглянул в садочное окно, и печь показалась огненным туннелем. Там все было раскалено добела - и стены и свод. По туннелю медленно ползли к выдаче заготовки, уложенные рядами.

Ползли они, конечно, не сами - их передвигала цепь, которая через прорезы в полу крючьями цепляла заготовки. Пока заготовка проходила через печь, она нагревалась: была черной, а становилась белой, раскаленной. Оставалось окунуть ее в черное масло и закалить: сделать крепкой, твердой…

- Ты засмотрелся, Малышок. Пойдем! - позвала его Нина Павловна, которая успела о чем-то переговорить с калильщиками.

В лаборатории было светло, чисто. Удивительно, почему для черного калильного дела нужно так много книг, что они едва помещаются в шкафу, так много непонятной посуды из тонкого стекла и еще весы и микроскопы!

- Вымой руки, - сказала Нина Павловна. - Теперь закуси. Вот бутерброды с сыром. Ешь, не стесняйся… А я - за работу.

Раньше Костя думал, что работать можно промывочным ковшом, молотком, с ружьем в лесу, за станком или с тележкой, а оказывается, что можно и так: Нина Павловна вынула из портфеля толстые тетради, книги, сложила руки и задумалась, глядя на грубую заготовку для детали «рюмки» и на готовую блестящую деталь.

- Ты, конечно, знаешь, что мы делаем для фронта? - вдруг спросила она.

- «Катюши» делаем, - ответил он тихо, соблюдая военную тайну.

- Да, делаем некоторые детали для снаряда «катюши»… Это сильное оружие. Фронт требует все больше «катюш», и мы могли бы дать больше, если бы не «рюмка». Сейчас токари точат «рюмки» из закаленных заготовок. Горят, ломаются резцы, работа идет медленно. Можно было бы точить «рюмки» из сырой, незакаленной стали, а уж потом калить готовые, но закалка готовой «рюмки» не удается: у нее слишком тонкие стенки. В закалке «рюмка» деформируется, корежится, получается брак… Сегодня мы успешно закалили только пятьдесят пять процентов «рюмок». Позорно мало!… - Нина Павловна прошлась по лаборатории и твердо проговорила: - Жива не буду, а научусь калить «рюмки»-тонкостенки. Нагрев деталей в соли ничего не дал. Посмотрим, что даст работа со свинцовой нагревательной ванной. Не пойдет дело так - пойдет как-нибудь иначе. Вася учил меня, что в нашем деле важнее всего упорство… впрочем, как и во всяком другом. Всех ученых-металлургов на ноги подниму, сто режимов закалки перепробую, но своего добьюсь! Кто знает, сколько жизней спасет каждая лишняя «катюша» и чья это будет жизнь! - Она села за стол и начала перелистывать книгу. - Ложись спать, Малышок, завтра я рано подниму тебя…

За шкафом стоял диванчик. Костя лег, укрылся ватником и немного подумал о сегодняшнем дне, который начался плохо, а кончился совсем хорошо. Вот он уедет на Полюс…

Где-то за холмом останется дом, где живут девочка-задавака с синими глазами и обидчик Булкин… Плохие они люди, лучше обойтись без них. Где-то останется цех со старым мастером… Не хочет Бабин сделать Костю токарем по металлу, не дает ему резать сталь - не надо.

- Спишь? - вполголоса спросила Нина Павловна.

- Не…

- А о чем ты вздыхаешь?

Он промолчал, застигнутый врасплох.

- Тебе жаль оставлять завод и товарищей?

- Больно они мне надобны, поперечные души! - ответил он с досадой.

- Правда, ведь вы не дружите… И это плохо, что вы не дружите… Все-таки спи, Малышок…

Да, Малышок уедет к Мише на Северный Полюс, до которого «десять километров, и все прямо, с поворотами», и сделает это с радостью; а то, что он глубоко вздохнул, так это просто непонятно почему.