Михаил Демиденко - Приключения Альберта Козлова

Потом на — мосту ощутилось движение, кто-то двинулся по мосту. Это оказались овцы. Впереди них шел чабан с лохматым, как сто папах, бараном на плечах. Баран свесил ноги и голову, не брыкался и не блеял; он уже, видно, привык к подобному способу передвижения. Овцы бежали следом, склонив головы, чтобы не смотреть по сторонам. Куда поведут, туда, значит, и надо идти, только бы не смотреть по сторонам, ничего не видеть, а то увидишь и помрешь со страху.

Зенитки бушевали, «юнкерсы» бросались на мост и от злости никак не могли попасть в цель. По мосту цокали копытца. Чок-чок-чок… Вода в реке встала на дыбы и рассыпалась миллиардами брызг. Над рекой висела безобидная радуга.

— Заводи «примус»! — подбежал Хасан. — Поехал за пастушками. Садись, кто куда, поехал! Трогай!

Он подхватил меня одной рукой, подтащил к машине. Наш «примус» чихнул при раза и, как ни странно, завелся.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой рассказывается о пригороде Воронежа.

Мы ползли за овцами по мосту. Проскочить бы побыстрее проклятый старый мост!

Однажды я прыгнул с самой верхней площадки вышки. Пока летел до воды, сто раз успел раскаяться… И сейчас — левый берег казался невероятно далеким.

Наконец овцы скатились вниз, на заливной луг. Луг тянулся до самой Придачи. Овцы набросились на траву.

И вот уже впереди замаячила Придача.

При въезде в Придачу поперек дорога стояли противотанковые «ежи». Проезд был узенький. Нас остановили автоматчики. В новеньком обмундировании. Поскрипывали ремни. Блестели прикладами новенькие ППШ.

— Кто такие? Документы!

— С того света на побывку, — ответили из кузова.

Подбежал бравый лейтенант. На нем не было фуражки. Он все время поправлял пышную шевелюру.

— Что за народный хор Пятницкого? — уставился он на балалайку Хасана. — С какой части драпаешь? Ну-ка, покажь документы, бандурист!

— Выздоравливающий! — сказал Хасан, доставая из кармана гимнастерки бумажку.

— Салам алейкум! — подошел к машине один из автоматчиков — видно, земляк Хасана. Они заговорили о чем-то на своем татарском языке. Хасан крутил головой, не соглашался. Земляк уговаривал…

— Так, так… — заглянул в машину лейтенант и поправил чуб. — Ясно! С тобой вопрос особый. Присядь! Ложись! Встань! Бегом! Ко мне… Сменить народный инструмент на обыкновенную винтовку. Будешь при мне, — приказал бравый лейтенант Хасану.

— У меня своя часть, — заартачился Хасан, не обращая внимания на жесты земляка. — Я пехота… Я пойду к своим.

— Поговори, поговори… — погрозил пальцем бравый лейтенант. — Кто там еще ползет? Стой! Василенко, Дадыбаев, за мной!

И он побежал наперерез трем красноармейцам, идущим к Придаче по лугу.

— Стой! Стрелять буду!

Те остановились. Автоматчики увели их куда-то.

— Что же мне с вами делать? — вернулся лейтенант. — Куда путь держите?

— Приказано разгрузить здесь, — ответил шофер. — Машину назад сгонять. Там еще остались люда. Госпиталь горит. Людей вытаскивают прямо на мостовую. Не задерживайте нас.

— Куда назад? — усмехнулся бравый лейтенант. — Оглянитесь. Назад машина не пройдет, разве только по воздуху.

От старого моста катилось облако пыли — это, обгоняя друг друга, мчались повозки, брички, телеги…

— Танк бросили, паникеры! — вздохнул военврач.

— Где? — встрепенулся лейтенант.

— У моста…

— Ух!.. — Лейтенант зло выругался. — Дадыбаев, гляди танкистов. — И по тому, как он произнес слово «танкистов», стало ясно, что у него были особые счеты с этим родом войск. — Задержать и ко мне лично. Не к майору, ко мне лично. Сами разберемся.

Нахлынул поток беженцев. Лейтенант с бойцами перекрыл проезд рогатками.

— Стой! Осади!

Захрипели лошади, роняя пену и кровь с порванных удилами губ. Мат, крики… Часть повозок, не успев затормозить, свернула в сторону и помчалась вдоль противотанковых «ежей», описывая круг, заворачивая к дороге.

— Стой! Мать!.. Тормози!

— Тпру! Куда оглоблей!

— Гражданские, проезжай. Остальные, военные, приготовь документы! — потребовал лейтенант. — Сворачивай с дороги! Документы!

Наша машина вырулила к забору, стала. Военврач достал из сумки с медикаментами карту, развернул ее на моей спине, долго изучал.

— Придется ехать в… в Собачью Усмань. Ну и названьице! — сказал он. — Назад не вернуться, лейтенант прав. Не прорваться. В Собачьей Усмани должен быть медсанбат.

— Я здесь останусь, — сказал я.

— Как здесь? — не понял подполковник.

— Будем маму ждать, — повторил я.

— Перестань дурить!

— Нет, будем здесь! — Я выскочил из кабинки. — Рогдай, прыгай! Бежим!

Рогдай прыгнул с узелком, и мы побежали вдоль забора, выскочили на проезжую часть дороги, и прежде чем сообразили, что делаем, нас закружило в толпе, толкнуло тачкой, мы чуть не угодили под телегу…

Когда вернулись к забору, машины уже не было…

Мы сели в тень. Пыль относило ветром в другую сторону улицы.

Люди шли волнами. Видно, они разбегались, когда налетали самолеты, а налет кончился — и они торопились уйти как можно быстрее в тыл…

Вечерело. Что-то нужно было предпринимать… Мы сидели у забора. Если видели машину или повозку с ранеными, подбегали, но раненые были незнакомыми. Мы устали и ошалели от всего пережитого.

— Пойдем вперед! — предложил Рогдай. — К самому началу. Как будут проверять документы, мы и будем смотреть маму. Тут ее можно проглядеть.

Мы подошли вплотную к противотанковым «ежам». Постояли. Увидели, как в сторонке, на огороде, стояли давешние танкисты, которые бросили танк у Чернавского моста. Их охраняли автоматчики.

— Давай спросим, где Хасан? — предложил Рогдай.

— У кого?

— Вот… Тот… Без фуражки. Документы спрашивал.

Мы увидели бравого лейтенанта. Он беседовал с майором. Майор был — не бравый. Гимнастерка выцвела, пилотка сидела на голове, как пельмешка, галифе в глине. Зато у майора было два ордена Красного Знамени.

Мы подошли. Мы слышали, что командиры говорили между собой.

Майор сказал зло-презло:

— Труп бойца — плохой пример для живых. Я требую, чтоб отдали их мне. Не таких поднимал в атаку. Бывает…

Лейтенант говорил с растяжкой:

— Фашист на пятки наступает, а они бросили боевую машину! Даже не в бою… Вот тут, рядом. Это дезертиры. Дезертирство в такой обстановке — предательство. А с предателями разговор короткий. И это наш долг. И мой и ваш. Я обязан выполнить долг.

— Конечно, ужасно! Бросить боевую машину! — поморщился майор. — Не представляю, как могли бросить исправную боевую машину.

— И нечего покрывать предателей, — твердо сказал лейтенант. — Вы знаете положение. Ни шагу назад! Отступать некуда.

— Вы были хоть раз там? — показал майор рукой на город. Над городом поднимался в небо дым.

— Не был… Но если дадут приказ, пойду… Я прямо из училища…

— Отдайте на мою ответственность, — потребовал майор.

— Не могу! Если гангрена… ампутируют ногу. Они предатели.

— Ну… — Майор посмотрел с грустью на лейтенанта. — На вашу совесть.

Он повернулся и пошел к домам. Странно, такому мирному, прямо домашнему майору, с пилоткой, надетой на самые уши, дали два ордена, а лейтенанту — ни одной медали…

Лейтенант что-то скомандовал автоматчикам, те повели танкистов огородами. На огородах росли морковь и огурцы. Мы надергали морковки, сорвали теплых огурцов, сели. Захрумкали зелень, чтоб чем-то заглушить голод. Танкистов отвели недалеко, лейтенант что-то зачитал по бумажке.

Зря мы не поехали на машине! И все я… Я виноват! Рогдай ни при чем. Я первым выскочил из кабины. Раньше брат никогда меня не слушался. Скажешь ему: «Не ори!» — он нарочно будет орать как резаный. Сегодня он послушался меня, и напрасно: если бы он не спрыгнул с машины, я бы тоже остался. Доехали бы до Собачьей Усмани, там бы наверняка нашли маму — туда эвакуировали госпиталь.

Я снял куртку, набросил на брата. Он был в одной рубашке, в трусах, в панамке. Спасибо, догадался надеть ботинки, а то был бы совсем голым. Становилось прохладно. Солнце опустилось к земле, на него уже можно было смотреть.

Когда ударили автоматы, я развязывал зубами узел, чтоб посмотреть, что мы захватили с собой из дому.

И вдруг до нас донесся крик.

Мы увидели почему-то только одного танкиста. Он бросился бежать… Лейтенант выхватил автомат у бойца, вскинул оружие, раздалась еще очередь, и танкист упал.

— Убили!.. — с ужасом сказал Рогдай.

…Вспоминая сейчас то чувство, которое я испытал при виде расстрела танкистов, я точно помню, что вначале я удивился не тому, что их расстреляли, а тому, что это произошло на наших глазах.

«За что? — подумал я. — Шпионы, наверное, враги народа?..»