Идиллия Дедусенко - Жаворонки ночью не поют
— А хоть за того! Зой, помнишь солдата на новогоднем вечере? Так он пять дней к школе приходил, всё с Ритулей прощался. Как считаешь, за пять дней можно до чего-нибудь договориться?
Зойке вдруг представился лейтенант, уходивший на фронт, его твердый и решительный шаг и беззащитное в своей отрешённости лицо. А с каким чувством уходил на фронт тот солдат, ещё не видевший боя? Уцелеет ли? Такой молодой, тоненький. Жалко будет, если…
— Приду-у-маешь! — услышала она голос Риты. — Может, я человека морально поддержала!
— Действительно, чего привязался? — сказала рассудительная Таня, и Зойка, повернувшись на голос, увидела, что она сидит около патефона, перебирая пластинки.
Не было только одного человека. Не было Лёни.
— Ритуля, нести пирог? — послышался из кухни голос Елены Григорьевны.
Рита глянула на часы, на дверь и с наигранной веселостью крикнула:
— Неси! Семеро одного не ждут!
— А мы можем и подождать, — понимающе сказал Генка, — тем более, что нас пятеро.
— Иди ты со своими шуточками! — отмахнулась от него Рита.
— Несу, несу! — донеслось с кухни, и Елена Григорьевна вошла с пирогом, лежащим на большом цветастом блюде.
— Здравствуй, Зоечка, — ласково сказала Елена Григорьевна. — Рита так переживала из-за тебя. Ты всех напугала своей болезнью. Как сейчас себя чувствуешь?
— Спасибо, хорошо.
— Ты ешь побольше, детка. Тебе надо сил набираться.
Елена Григорьевна, сдержанно-ласковая, величаво-красивая, в меру приветливая и в то же время умевшая держать людей на расстоянии, вызывала у Зойки если не чувство робости, что некоторого смущения. Может быть, именно поэтому она редко бывала у Риты. Елена Григорьевна руководила швейным ателье и была женой работника горисполкома. При всей мягкости обращения с её лица не сходила печать некоторой значительности, что и мешало Зойке заходить в дом Зелениных запросто. Один Паша чувствовал себя здесь легко и свободно.
Зойка украдкой глянула на часы: Лёня опаздывал уже на тридцать минут. Может, и совсем не придет? «А мне-то какое дело?» — урезонивала она себя, но ею, как и Ритой, овладело беспокойство, которое они обе тщательно скрывали. Рита снова будто мимоходом глянула на часы, крикнула матери, которая уже была на кухне:
— Мамуля, у нас часы не отстают?
— Нет, нет! — Елена Григорьевна вошла в комнату. — Риточка, режь пирог, угощай друзей.
Рита, стараясь не смотреть на часы, принялась резать пирог. В этот момент вошел Лёня. В руках у него было несколько веточек с набухшими почками — они налились соком от долго стоявшего тепла, хлынувшего на землю сквозь «весеннее окно».
— Извините, девочки, задержался, — как всегда, просто и мягко сказал Лёня. — Хотел вас чем-нибудь удивить. Вот и сбегал в лес.
Рита радостно выскочила из-за стола:
— О-о-ой, како-о-ое чудо! Мама, посмотри, какая прелесть!
Елена Григорьевна, принимая «букет», сказала:
— Да, да, чудо! Всё как раньше, как раньше. Даже не верится, что война.
А над столом раздался голос «главного информатора школы» Генки Сомова:
— Сеньоры и сеньориты! Вас ожидает ещё один сюрприз!
— Интере-е-есно! В моем доме и без моего ведома! — шутливо возмутилась Рита.
— Так это же твой сюрприз.
— Мо-о-ой? — удивилась Рита.
— Ну да, романсы нам споёшь. «Слушайте, е-если хоти-и — ите…»— изобразил Генка.
— Откуда знаешь? — быстро спросила Рита.
— Я всё знаю, на то я и «Соминформбюро».
— Боже мой, да что тут такого? — сказала Елена Григорьевна, ставя на стол вазу с веточками. — Это я ему сказала, что ты недавно разучила несколько романсов. И пообещала, что ты споёшь.
— Правда, Рита, спой, — стали просить друзья.
— Артистка из народа не должна отказывать народу, — резюмировал Генка.
— Я и не собираюсь отказывать! — весело сказала Рита и сняла со стены гитару.
Слушать её было приятно: свежий чистый голос лился легко и свободно. И держалась Рита так непринуждённо, словно всю жизнь только тем и занималась, что выступала на сцене. Зойка с затаённым восторгом слушала её и думала, как она, в сущности, ещё мало знает эту добрую, красивую и талантливую девчонку. Ею нельзя не восхищаться. Зойка украдкой глянула на Лёню: тот не сводил с Риты удивлённо-радостных глаз. Зойка понимала, что это естественно и справедливо (сама она так петь не умела), но ей вдруг нестерпимо захотелось домой. Она понимала также, что не может сейчас встать и уйти, это будет странно и обидно для товарищей, которые собрались здесь по поводу её выздоровления. Пусть это действительно только повод, но её смятение, в котором она и сама не может разобраться, не должно испортить настроение всем остальным. И Зойка, как с ней нередко бывало, «вжалась», ушла в себя, словно отстраняясь от общего веселья и пытаясь стать ещё более незаметной, чем ей самой это казалось.
Хлопнула дверь в передней, и через минуту в комнату вошёл отец Риты.
— А-а-а, молодежь, здравствуйте.
— Петенька, а мы тебя только завтра ждали, — сказала Елена Григорьевна. — Ты вовремя, у нас чай и пирог.
— Чай кстати, — прогудел баском Пётр Петрович, садясь за стол. — В дороге продрог.
— Ну, что там? Зачем тебя в крайком вызывали?
— Это потом, Леночка.
Пётр Петрович повернулся к репродуктору, висевшему на стене:
— А что радио молчит? Выключили? Сейчас последние известия, надо бы послушать.
Паша сунул вилку в розетку. В чёрной тарелке что-то хрустнуло, и послышался голос Левитана: «…был оставлен после тяжёлых продолжительных боёв с превосходящими силами противника».
— Что оставили? — встревожено спросила Елена Григорьевна, которая на несколько секунд выходила на кухню.
— Не услышали, поздно включили, — ответил Пётр Петрович. — Да не так уж и важно, что именно. Оставили — вот главное. Всё ближе к нам.
— Неужели и сюда доберутся? — тревожно спросила Елена Григорьевна, и на какие-то мгновения за столом воцарилась такая тишина, будто комната была совсем пуста.
— Надо ко всему быть готовыми, — чуть помолчав, уклончиво ответил Пётр Петрович.
— Па-пу-ля, ты что-то знаешь. Скажи нам, тут же все свои.
— Ну, всего сказать не могу. В общем, в случае чего, пойду в партизанский отряд.
— Я с тобой! — Рита вмиг оказалась рядом с отцом.
— Курносых туда не берут, — попробовал отшутиться Пётр Петрович.
— А нас, мужчин, должны взять, — вмешался в разговор Генка.
— А вы, мужчины, учитесь пока, — сказал Пётр Петрович. — Без вас есть кому воевать. А потом видно будет.
Расставались шумно и весело, долго обсуждая хитрости, которые можно применить, чтобы все-таки попасть на фронт или в партизанский отряд. Сначала все вместе провожали Таню, потом — Зойку. Рита, конечно, тоже пошла — она же с Пашей вернётся! Мальчишки всю дорогу состязались в остроумии. Зойка смеялась, как и все, и чувствовала, что недавняя скованность уже совсем прошла. Когда они были недалеко от её дома, Лёня вдруг сказал:
— Я, пожалуй, здесь сверну. Вас так много — Зоя в полнейшей безопасности.
— Её вообще можно мне одному доверить, — солидно предложил Генка.
— Правда, зачем всем идти? — сказала Зойка, стараясь, чтобы её голос звучал ровно и непринуждённо. — Недалеко уже.
— Как хочешь, — потускневшим голосом отозвалась Рита, глядя вслед удалявшемуся Лёне, и, чтобы скрыть свое разочарование, нарочито весело и независимо крикнула: — До завтра!
Лёня на миг обернулся и махнул рукой. Рита и Паша повернули назад.
Зойка шла медленно, и Генка принялся философствовать о превратностях судьбы, когда худосочных солдатиков вроде Ритиного Володи совершенно незаслуженно посылают на передовую, а их, физически развитых ребят, храбрых, ловких и находчивых, не берут на фронт только потому, что они не достигли необходимого возраста. Зойка слушала рассеянно и неожиданно спросила:
— Ген, а кто это был?
— Где? — не понял Генка.
— Под моими окнами.
— Н-нет, Зой, не могу сказать. Я обещал.
— Та-ак, — задумчиво сказала Зойка, — значит, это всё-таки было. И один уже отпал.
— Кто? — удивлённо спросил Генка.
— Ты. Раз обещал, значит, кому-то, не себе же! — весело закончила Зойка, ей казалось, что она знает, кто это был. — Салют!
— Са-лют, — растерянно ответил Генка и, потоптавшись ещё немного, пошёл на другую сторону улицы.
Зойка закрыла за собой калитку и замерла: от крыльца отделилась тёмная фигура человека. В том, как он шагнул навстречу, было что-то знакомое, и её мгновенный страх быстро прошёл. Зойка ещё не успела ничего сообразить, как человек сказал:
— Люблю неожиданности.
Портрет
Зима, не принимая в расчёт календарь, после февральских «весенних окон» снова вошла в силу, крепко зацепившись за землю ледяной коркой, по которой то и дело несло снежную позёмку. При яростных порывах ветра Зойка слегка вздрагивала — старенькое пальто служило ей плохой защитой от стужи. Лёня пытался прикрыть её, и всё же холодный ветер пронизывал насквозь. У входа в театр Зойка приостановилась, но Лёня, открывая дверь, поторопил:
