Владимир Беляев - Залив в тумане

— Да что там рассказывать! Отец у меня там остался. Может, мордуют его сейчас немцы. Хороший старик, свойский. Мы с ним душа в душу жили. А потом оставил я его в Бердянске и в тридцатом приехал в Ленинград. А потом в июне сорок первого я уехал на войну. А теперь я вот инвалид, и у меня живот болит и, быть может, никогда мне без палочки не погулять, и лапка у меня будет висеть сухая-сухая... ненужная... Что, неправда, сестрица?

— Ну, вот глупости! — возмутилась Тамара. — Так хорошо прошла операция, не температурите, при чем здесь инвалид?

11. ДОРОГА К ЖИЗНИ

Пять суток бушевала майская пурга. Прошла неделя, пока наладилось нормальное движение и раненые прежним потоком поехали от передовых в армейский тыл. За это время Симаченко стало гораздо лучше, и его отправили тоже на санитарной машине в Мурманск. Но в ту весну немцы часто бомбили город, и не было смысла долго задерживать его в эвакуационном госпитале. Симаченко повезли дальше Кировской магистралью, пока, наконец, не очутился он в отделении госпиталя у доктора Карницкого.

Доктор Карницкий не сразу узнал Симаченко. Лежа на носилках в приёмном покое, Симаченко напомнил, как они покидали Ленинград.

— Вы подошли в пальтишке кожаном к вагону, а я еще сказал — нельзя. Думал, штатский вы.

— Ну, как же, вспоминаю. Злой такой вояка стоял в тамбуре. Вспоминаю.

— А сейчас вот, доктор, я к вам на лечение приехал. Выручайте.

— Где же это вас так угораздило, — наклоняясь к загипсованной ноге Симаченко, спросил Карницкий и привычным голосом сказал:

— Чуракова, дайте-ка историю болезни этого товарища.

Но первую грязевую ванну Симаченко получил не сразу, он еще пролежал порядком в отделении и попал в процедурную, когда уже были сняты повязки.

Однажды, когда сестра Чуракова, намазав руку и ногу Симаченко теплой, пахучей грязью, ушла в ординаторскую, в процедурной появился Карницкий.

На нём было надето то же самое чёрное кожаное пальто, с которым он уезжал из Ленинграда, лишь к воротнику были пришиты фронтовые защитные петлицы. Пряжка на поясе пальто оставалась прежняя, никелированная, явно штатского образца, и Симаченко подумал, что если бы доктор попал к нему бойцом в роту, то он первый сделал бы ему замечание за это маленькое нарушение воинской формы.

— Что мы скажем по поводу грязи, Симаченко? — спросил доктор.

— Ничего, Алексей Галактионович. Гораздо лучше. Вчера уже по коридору без палочки прошёлся.

— А скоро и запляшете!

— Объясните мне, доктор, — попросил Симаченко, — какая сила в этой грязи заключена? У меня на родине, поблизости города Бердянска, тоже грязью лечили больных на курорте. Целые озёра грязи были там. Мы бывало поедем туда, за город, на косу, в выходной день, намажемся грязью, черные, как негры, станем, потом в песке вываляемся и лежим себе на солнышке, животы греем. А что к чему, какую именно эта грязь пользу приносит, не знали. Будто от ревматизма, я слышал, она помогает? Да, многое, знаете ли, человеку не интересно, пока беда его не прижмёт, вот как меня сейчас.

— Трудно вам все это так просто объяснить, — сказал Карницкий, — тут не только медицина, но и физика замешана и химия. Но попробую. Бывает, человека ранят пулей. Пробивает она ткани, и, пролетая рядом со стволом нерва, задевает его оболочку. Ну, а что происходит дальше? Нерв заболевает, воспаляется и перестает действовать. Если это ранение в ногу и пуля заденет нерв ноги, появляется у человека так называемая висячая стопа. Или, скажем, если задет серединный нерв, у человека делается «обезьянья рука». Всё как будто бы на месте, и кровь в венах, и кожа нормального цвета, а пальцы не работают и кисть повисает, как у мартышки, вялая такая, бесполезная. Бывает еще и так: от ушиба или сдавления нерв воспаляется, появились вокруг спайки, рубцы, излишняя кровь задерживается, а нерв перестает работать. Или, скажем, раздробили вам осколком снаряда мышцу — она хоть и срослась вновь после операции, но рубец ограничивает её движения. Если раненого направить долечиваться в глубокий тыл, то пока он доедет, пока его примут новые врачи, рубцов у него в ранах появится ещё больше, рубцовая ткань огрубеет, и ясно же, лечить больного там, в тылу, будет гораздо труднее. Отсюда каков вывод? Надо применять ранее грязелечение. Лечить спайки, рубцы, поражённые нервы пока они свежие, пока они не огрубели. Лечить здесь же на фронте, выхватывая раненых из полевых госпиталей. Надо размягчать их пораженные суставы, нервы, мышцы, чтобы они быстрее возвращались в прежнее, здоровое состояние. Нельзя допускать, чтобы они огрубевали. Чем они свежее, тем легче бороться с их повреждениями. Вам понятна идея? Раньше, например, считалось вполне законным, когда при таких повреждениях нервов и мышц только шесть с половиной процентов раненых выздоравливают полностью.

— Ну, а мы у себя полностью опровергли все эти цифры. С помощью вот этого раннего грязелечения мы прямо из нашего госпиталя возвращаем в строй семьдесят шесть процентов раненых. А почему это нам удается сделать? Потому, что мешающая нормальному движению конечностей рубцовая ткань у попадающих к нам больных ещё свежа и легко может размягчиться. Все сернистые соединения есть в нашей Палкинской грязи. Вы погодите, батенька, закончится война, здесь такие курорты выстроят, что не надо будет из Ленинграда на Кавказ ездить. Сядете на поезд и покатите в заполярье лечиться. А по дороге, чтобы не скучно было, в вагоне ресторане будем «Полярное пиво» пить. Помните, в Ленинграде «Полярное пиво» перед войной появилось?

— Ох, не раздражайте, доктор! — сказал, улыбаясь, Симаченко.

— Да. И еще я вам посоветую, дорогой — работайте пальцами побольше. Пальцы на руке — штука нежная, они любят всякие упражнения. Жена у вас есть?

— Пока холост.

— Жаль. А то дал бы я вам работёнку — жене письма писать. Каждый день. Чем больше, тем лучше. А может, любимая есть?

— Да как вам сказать? — Симаченко замялся.

— Попробуйте, словом, чистописанием заняться. Полезно.

— А где же Чуракова пропала? — спохватился Карницкий. — Пожалуй, вам на сегодня довольно? — и он направился к выходу.

— Я здесь, доктор, — сказала в соседней палате медсестра Чуракова.

Дав доктору дорогу, она подошла к больному.

Окончив процедуру, Чуракова обмыла над ванной теплой водой ногу и руку Симаченко — потемневшая грязная вода забулькала, уносясь в сточную трубу, а Симаченко, вытираясь мохнатым полотенцем, снова не мог удержаться, чтобы не посмотреть на свои раны. Затянутые свежей розовой кожицей, они ясно выделялись на белом теле. Симаченко пошевелил пальцами руки, потом осторожно шагнул, упираясь на раненую ногу, и ему показалось, что прежняя боль в суставах стала гораздо меньше и не мучила его как прежде.

12. ППС 132, ЧАСТЬ 32,

МЕДСЕСТРЕ ТАМАРЕ ВИШНЯКОВОЙ

Вы меня простите, что я называю вас милой, и не серчайте за это, но сейчас я очень часто вспоминаю, как в пургу вы просиживали ночами около моей койки, как заботились обо мне, как отвлекали меня от всяких грустных мыслей. Письмо мое должно быть большим. Вы помните, в каком положении была моя правая рука после операции, когда я лежал у вас? Помните, однажды я пролил на пол чай? Я не сказал вам, почему это произошло. А дело было так. Вы пошли подбрасывать дров в печку, а я решил попробовать взять правой рукой кружку с чаем. Поднёс ее ко рту, а пальцы отказали, и кружка вдребезги разлетелась, и себя я чуть не ошпарил. Ну, думаю, Никита, плохо твое дело, как говорится в каком-то анекдоте: «жить он будет, а петь никогда!» Решил я уже, что инвалидом останусь, что будет у меня лапка болтаться, как у обезьянки. А вот теперь я сам правой рукой пишу вам письмо и много напишу, потому что душа полна самых различных переживаний. А также еще и потому, что врачи приказали мне как можно больше работать правой рукой. Даже такой диск выдали мне, чтобы я все время сжимал его пальцами. Вчера, например, я в порядке лечебной физкультуры и тренировки моих поврежденных пальцев переписал в тетрадочку два рассказа Михаила Зощенко: «Огни большого города» и «Баня». Переписывал и очень крепко смеялся, получил истинное удовольствие для души и для пальцев. А сегодня подумал, что если мне рассказать в письме Тамаре всю мою, так сказать, эпопею, описать все мое путешествие?

«Ну, так вот. Я уехал от вас неожиданно ночью, через три дня после того как кончилась пурга. Ехали мы долго, машина часто буксовала, на шоссе дело пошло скорее, но у меня с ногой вдруг стало твориться что-то неладное. Может, кости разбитые немного растряслись, или повязка сдвинулась, это уж вам лучше знать, а я в медицинских делах человек темный. Факт в том, что появились сильные боли в ноге и температура подпрыгнула до тридцати восьми градусов с лишним. У какого-то госпиталя близ шоссе машина сделала остановку. Сестра вызвала доктора. Пришёл доктор, близорукий такой, в очках, потом я узнал, что это был старший хирург полевого госпиталя Борис Львович, посмотрел меня и говорит: «Конечно снимайте немедленно». Принесли меня сразу в перевязочную, и стали тут хирурги надо мной колдовать. Прочли историю болезни, а хирург Борис Львович сказал: «Пусть полежит намного у нас, а там посмотрим». И сразу отнесли меня в землянку. Должен вам сказать, Тамара, что мне очень у них в госпитале понравилось. Уютно, тепло, койки все незанятые заправляются на один манер — порядок и чистота, словом.