Петр Беляков - В прицеле «Бурый медведь»
– Тут, что ли, снайпер? – спросил ездовой.
– Тут. Спит еще.
– Правда, что парень в Ростове много фрицев побил?
– Правда. Шестнадцать!
– Молодец какой! Ну нехай спит. А это от нас подарок, – говорит тот же ездовой и кладет сверток на стол.
Едва закрылась дверь, беру со стола сверток, разворачиваю. В нем маскировочный халат, кусок сала, хлеб, кисет с махоркой и зажигалка.
– Хорош подарок, – улыбается Туз.
И хотя я некурящий, кисет с махоркой и зажигалку принимаю с особой благодарностью. Знаю, что на фронте это самая, пожалуй, дорогая вещь. И если ее дарят, значит, высоко ценят ратный труд.
На окраине Ростова
Позавтракав, мы приводим в порядок оружие. Укладываем боеприпасы. Ведь сидеть сложа руки не придется. Как только пополнимся людьми, снова будем пробиваться в Ростов на помощь батальону Г. К. Мадояна, зацепившемуся за вокзал. Словно угадав мои мысли, в комнату вошел офицер из штаба бригады (штаб находился где-то рядом) и сообщил:
– Снайпер Беляков выделяется в охрану комбрига.
Командир бригады хотел прорваться вместе с разведгруппой в горящий Ростов и разобраться там в обстановке, связаться с батальоном Мадояна.
– Вернешься с задания – явишься ко мне, – ревниво напутствовал меня Туз. – Снайперу есть дело и в роте.
С наступлением сумерек ползем через Дон. Слева на льду что-то чернеет. Что это? Оружие держим наготове. Нас немного – человек двадцать. С нами комбриг Булгаков. С секунды на секунду ждем схватки с врагом. Знаю, что эта схватка будет нелегкой. Но, к удивлению, Дон переползаем без единого выстрела. Бесшумно пробираемся по одной из улиц в сторону Верхне-Гниловской. Идущих впереди бойцов грозным шепотом окликают:
– Стой! Кто идет?
– Свои! Свои! – торопливо, тоже полушепотом отвечают бойцы.
Оказывается, мы натолкнулись на штаб батальона 248-й стрелковой дивизии. Здесь мы узнали, что здание вокзала занято фашистами. Батальон же Мадояна вместе с другими подразделениями перебрался в цех паровозоремонтного завода и ведет там бой.
За стеной соседнего дома раздается резкая автоматная очередь. Воспринимаю ее почему-то как лай злой собаки из подворотни.
– Немцы тут, совсем близко, – шепчет мне незнакомый боец. – Не зевай!
Разведчики уползли, чтобы установить контакт с Мадояном. Мы ждали их, дежуря по углам дома. Но вот вернулись разведчики. Они подтвердили, что батальон Мадояна продолжает сражаться, но ему нужна помощь.
Мы начали отход. Под трамвайным мостиком пришлось задержаться: по путям шли патрули. Бесшумно вгоняю патрон в патронник, ощупываю гранату. Мы замираем: слышно, как журчит вода незамерзшего ручейка. Патрульные гитлеровцы тяжело переступают по мостику и, надо полагать, с опаской глядят под мост. Но вот шаги удаляются. Мы спускаемся к Дону, ползем по льду, огибая полыньи. Справа, метрах в двухстах, вспыхивает ракета, но мы остаемся незамеченными.
Рассвет нас застает уже на берегу. А в Ростове зловеще бухают взрывы, полыхают пожары. Немцы подрывают здания.
Меня и трех разведчиков комбриг оставил на берегу.
– Увидите фрица – бейте, – сказал он мне. – А разведчикам следить за всем, что будет происходить на том берегу. Об изменениях докладывать в штаб.
Занимаю позицию у будки с черепом и перекрещенными костями. Жую сухарь, запиваю водой из фляги. Становится светло. На льду почти посередине реки вижу разбитую повозку, у ее правого колеса валяется термос, ящик из-под патронов. Лошади лежат рядом, вскинув копыта. Самого ездового нет – сумел спастись. Так вот что чернело слева, когда мы ползли через Дон! Осматриваю в окуляр постройки на том берегу.
По трансформаторному щитку с нарисованным на нем черепом хлопает разрывная пуля. «Если стреляют по мне, значит, плохо стреляют. Если снайпер стреляет – совсем плохо», – размышляю я. Но действую строго по правилу: если тебя обнаружил вражеский стрелок и есть возможность сменить позицию, надо ее сменить. Отползаю в-сторону метров на пятьдесят.
Опять внимательно наблюдаю за берегом. Фашисты там ходят в одиночку и группами. До них метров четыреста с лишним. Вот на открытом участке улицы появляется фашист. Кто он: офицер или солдат? Издали не разберешь. Затаив дыхание, прицеливаюсь, нажимаю на спусковой крючок. Фашист откидывается, словно напарывается на что-то острое, и падает как бы нехотя на землю. К убитому никто не ползет. Выходит, был рядовым. Но рядовой поднимает руку, пытается подняться и не может. Ранен, значит. Из-за дома выбегают санитары с носилками. Торопливо кладут на носилки раненого. Трусцой бегут обратно. Стрелять или не стрелять? Знаю, фашисты бомбят наши госпитали, санитарные поезда, истребляют раненых, убили моего брата. Но это фашисты, люди с бесчеловечной моралью, а я советский снайпер.
Веду перекрестье прицела за первым санитаром. Чувствую, что сражу его, как пить дать, а за ним и второго. Но… Вот ведь как на фронте бывает: человек на прицеле – и уходит живым. Опускаю винтовку и не жалею, что не выстрелил.
На возвышенном месте замечаю группу гитлеровцев. Рядом стоит танк. Он окрашен в белые полосы, к жалюзи прикреплен какой-то ящик. Люди в черном, видимо танкисты, может быть и эсэсовцы. Тут я долго не раздумываю: тщательно выверяю расстояние, навожу перекрестье на крайнего, размахивающего рукой… Фашист всплеснул руками, будто на льду поскользнулся. Остальных как ветром сдуло.
– Силен снайпер, чисто сработал!
Это подползли разведчики. Один из них завороженно смотрит на дымящуюся гильзу, выброшенную в снег, О чем он думает?
– Заметил, снайпер, что фрицы куда-то за Гниловскую бегут? Не иначе – сматывают удочки.
– Может быть, и так. Только их еще много на пристани.
– Как начнут без толку палить, знай: отступают. По опыту говорю.
Из камышей начала бить артиллерия. Снаряды со свистом проносятся над головой и рвутся недалеко от танка. Артиллеристы, верно, тоже обнаружили эту цель. А слева от нас открыли огонь тяжелые орудия. Это казаки кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Н. Я. Кириченко форсируют Дон, чтобы перекрыть фашистам отход из Ростова. Гитлеровцы действительно стали вести себя странно. Одни открывают беспорядочный огонь, другие, как зайцы, петляя, бегут назад и скрываются за горкой.
Стреляю в спину зазевавшемуся фашисту, и тот остается лежать на снегу. Видно, гитлеровцам уже не до него. В стороне от Зеленого острова, за железнодорожным мостом, вспыхивает сильная перестрелка. А к полудню на том берегу уже никто не появляется.
Разведчики камышами уползли в штаб докладывать об обстановке.
14 февраля Ростов-на-Дону был освобожден. В город вошли войска нашей армии. С трудом нахожу уже по пути к Чалтырю свой второй батальон, которым теперь командует лейтенант Туз. Комбат Орешкин ранен в бою.
Отыскиваю Ваню Гурова и Сему Марчукова. Друзья поздравляют меня с успехом.
– Здорово ты их, – говорит Ваня Гуров, – шестнадцать эсэсовцев уничтожил. То-то, не ходи косогором – сапоги стопчешь, враг поганый!
От друзей узнаю, что снайпер Володя Спесивцев был тяжело ранен в Ростове и его с риском для жизни спасли местные жители.
Наш путь лежал в направлении Таганрога, Матвеева Кургана к неведомому Миус-фронту, о котором уже ходило немало разговоров.
Новый комбриг
Началась распутица. Земля превратилась в непролазное месиво. Вязли машины, повозки. Несмотря ни на что, 28-я армия наступала. Фашистские войска сдавали позицию за позицией.
Освободив Матвеев Курган – крупный населенный пункт, на который фашисты возлагали особые надежды, наши части устремились к Анастасьевке. Завязались ожесточенные бои на миусском рубеже.
И Миус, давно молчавший Миус огласился ревом орудий…
Это было километрах в двадцати от Матвеева Кургана. В нашу роту приехала военврач Екатерина Ивановна Лаврова. Ей стало известно, что на повозке лежит боец, раненный в ногу. Лаврова решила тут же осмотреть раненого. За ней неотступно следовала медсестра, невысокая сероглазая девушка. Медиков в белых халатах бойцы заметили еще издали. Они спрятали раненого на дно повозки, прикрыв плащ-палаткой. Но военврача, как говорится, на мякине не проведешь. Кто-кто, а Лаврова знала, что раненые, не желая расставаться с товарищами, часто оставались «долечиваться» при своих ротах.
Подойдя к повозке, Екатерина Ивановна спросила:
– Где санинструктор?
– А зачем он вам? – хитро щуря глаза, ответил ездовой, круглолицый боец в полушубке. – Но! – крикнул он на лошадку и взмахнул кнутом.
– Стой! – скомандовала Лаврова. – Что под плащпалаткой?
– Да ничего особенного, – уклончиво доложил боец.
Лаврова, не дожидаясь ответа, сама сбросила плащпалатку. Под ней лежал боец с перевязанной ногой и смущенно кривил губы.
– Почему не в госпитале? Это же преступление! – повысила голос военврач. – У вас может начаться гангрена…
