Андраш Беркеши - Последний порог
— Я не думаю, чтобы Гитлер был евреем, — совершенно спокойно заметил Милан, — не говоря уже о том, что он не является моим другом, а вот эти самые «ложные слухи» он как раз сам и распространяет. Его великолепный опус «Майн кампф» перевели на венгерский язык и издали, а все то, что я только что сказал, можно обнаружить в этой книге. К тому же газета «Фелькишер беобахтер» опубликовала на своих страницах карту, на которой восточная граница Германской империи проходит по Дунаю, с севера на юг. А во многих немецких газетах можно прочесть пространные статьи, в которых говорится о том, что «венгерский народ является инородным телом в теле Европы. Эту цыганскую нацию необходимо переселить обратно в те края, откуда они сюда пришли, то есть за Урал, а весь Задунайский край передать немцам». Все это напечатано в газетах, и, следовательно, меня не за что обзывать скотиной. Грубость и высокомерие отнюдь не являются убедительным аргументом. — Проговорив все это, Милан бросил недокуренную сигарету в воду.
— Глупости! — выпалил Бабарци и сел. — Гитлер слишком умный политик, чтобы какими-то дурацкими картами восстанавливать Венгрию против немецкого народа. Я не верю этому, понимаешь, не верю.
— Я тоже не верю, — согласился с ним Аттила, хотя в голове его уже не было уверенности.
— Разумеется, Гитлер хитрый политик, — не успокаивался Милан. — Об этом свидетельствует сам факт распространения таких карт. Фюрер бьет наверняка. Он точно знает, что в Венгрии может рассчитывать на «пятую колонну» нацистов.
— Боже мой, довольно! — воскликнул фальцетом лейтенант Бабарци. — Я не потерплю, чтобы в моем присутствии распространяли прокоммунистические заявления.
Чаба заметил, что Милан сразу же стал серьезным, а взгляд его прямо-таки угрожающим. «Если бы нас сейчас было не двое, а трое, то лейтенанту несдобровать бы», — подумал Чаба, понимая, что ему пора вмешаться. Странно, что Аттила замолчал. Видимо, брат потому не принял сторону Балинта, что не хочет противопоставить себя Эмеке, которая (этого не мог не заметить и слепой) готова защищать Милана.
— Чего ты дурачишься, Балинт? — сказал Чаба, делая знак Милану, чтобы тот помолчал. — Ты сам похож на Гитлера, так как готов защищать свои взгляды с ножом в руках. Ну, иди сюда, пырни меня ножом, а позже в казино будешь хвастаться своим геройством.
— Нужен ты мне! — со злостью бросил Балинт.
— А ведь я тоже считаю Гитлера негодяем.
— Ну хватит, — сказал Аттила. — Оставим политику наконец в покое.
Эмеке встала и улыбнулась Милану:
— Пойдемте лучше покатаемся на лодке, так приятно поработать веслами. — Она протянула юноше руку, тот подал свою и быстро вскочил на ноги.
— Останься на берегу! — В голосе Балинта прозвучала угроза.
Девушка остановилась на ступеньках деревянной лестницы, которая вела к воде, и, полуобернувшись, смерила брата презрительным взглядом:
— Милый братец, не указывай, что мне делать. К слову говоря, мне твое дурацкое поведение очень не понравилось. — Повернувшись к Милану, она сказала: — Пошли.
Милан греб со всей силой. Девушка сидела на носу лодки спиной к нему. У нее была красивая фигура, особенно бедра. Эмеке была недовольна перебранкой парней и, хотя Милан ей сразу же понравился, понимала, что лучше всего было бы сейчас уехать домой. Аттила пока оставался, так сказать, нейтральным, но после ухода Эмеке с Миланом он наверняка начнет нападать на него со злостью. Стоит только посмотреть на его лицо, которое так и пышет злобой, чтобы понять его намерения. Милан, конечно, и не догадывается, что ему в этой игре уготовлена роль мяча, которым будут перебрасываться между собой Эмеке и ее братец. А девушка решила во что бы то ни стало разозлить Балинта.
— Послушай, Чаба, — не скрывая своего озлобления, продолжал Балинт, — будет лучше, если твой друг немедленно уберется отсюда.
— Думаю, что Балинт прав, — поддержал его Аттила. — А еще лучше будет, если ты вообще прекратишь дружбу с этим типом.
Чаба ничего не ответил брату. Он смотрел на сверкающую на солнце гладь озера, на голубовато-зеленые горы вдали, подернутые легкой дымкой. Разогретый солнцем воздух еле заметно дрожал. Встав, Чаба не спеша направился к дому.
Вечером Чаба и Милан сидели на берегу озера. Курили одну сигарету за другой, чтобы отогнать от себя табачным дымом надоедливых комаров. Вода казалась темной, и лишь на северном берегу Балатона мерцали огоньки какого-то селения. Милан рассказал другу о своей победе над Эмеке.
— А жаль, — сказал Чаба печально.
— Чего жаль? По-твоему выходит, я должен был спасовать перед ней и позволить, чтобы она надо мной смеялась. Ты в своем уме? Да что с тобой вообще случилось? Стоило ли все это разжигать? — Чаба молчал, вслушиваясь в плеск ленивых волн. — Она сказала, что ненавидит своего брата, — продолжал Милан. — Вообще-то я у нее не первый. Ну, чего ты молчишь? — спросил Милан, истолковав молчание друга по-своему. — Неужели... она тебе нравится?.. Тогда почему ты не сказал мне? Я полагал, что ты увлекаешься Андреа Бернат...
— Не будем об этом, Милан. Речь сейчас не о девушке. Ты просто не понимаешь многого из того, что здесь происходит. — И он рассказал ему о том, что Эмеке потому и начала сама ухаживать за Миланом, чтобы досадить своему брату.
— Меня это не интересует. Я ведь в нее не влюблен, и, судя по ее поведению, она в меня тоже, — объяснил Милан. — А на того гусара, от которого за километр несет конским потом, я просто плюю. Если бы не ты, я бы заехал ему по физиономии, но если он и впредь будет задираться, то все равно получит.
— Езжай-ка ты лучше домой, — неожиданно проговорил Чаба, взглянув на Милана, лица которого он не мог рассмотреть в темноте, но ясно представлял, какими огромными стали у того глаза.
— Как хочешь, — сказал Милан, вставая, а когда Чаба начал было что-то растолковывать, перебил его: — Не нужно ничего объяснять, старина, я тебя прекрасно понял. Привет.
Слушая удаляющиеся шаги Милана, Чаба устыдился, у него было такое чувство, будто он предал своего друга. «Я же старался обезопасить его, — мысленно оправдывал себя Чаба. — Если бы он остался, кто знает, чтобы могло случиться. Бабарци — это дикий зверь, по понятиям которого гражданское лицо и не человек вовсе».
В тот вечер Чаба долго не мог уснуть. А тут еще, как назло, духота стояла такая, что все тело обливалось потом. Аттила со своим другом ушел на танцы. Эмеке они с собой не взяли, и она в гордом одиночестве неторопливо прогуливалась по парку.
Чаба встал и, спустившись к воде, нырнул. Затем он лег на спину и долго так лежал, глядя на высокое звездное небо, слегка шевеля руками. Ему очень не хватало
На берегу, на скамейке, сидела Эмеке. Она курила, а когда затягивалась, то огонек сигареты на миг освещал ее лицо.
— Чаба, это ты? — окликнула она юношу, когда он вылез из воды.
— Да, я, — ответил Чаба, подходя к девушке. — Угости сигареткой, — хрипло попросил он, садясь рядом с ней.
— Твой друг основательно разделался с Балинтом, — заметила девушка. — Не следовало отсылать его домой. — И она начала рассказывать, как Милан зашел попрощаться с ней.
...Они договорились на следующий день встретиться в Шиофоке и вместе провести весь день.
Вскоре Эмеке ушла к себе в комнату и, погасив свет, легла на диван. Милан нравился ей; она считала его великолепным кавалером, надеясь, что будет встречаться с ним и по приезде в Пешт. Она уже спала, когда услышала стук в дверь. Вошел Балинт, а за ним — Аттила. По лицу брата она поняла, что тот все еще не успокоился.
— Неужели это так важно? Разве утром нельзя поговорить?
Аттила смутился и что-то шепнул Бабарци — видимо, уговаривал его отложить разговор до утра, но лейтенант лишь отмахнулся от него.
— Ну, если вы так настаиваете, пожалуйста, — проговорила девушка, зевая. — Я вся внимание.
— Послушай меня, Эмеке, — начал Балинт. — Если ты еще раз решишь покататься с этим бездомным бродягой на лодке, я тебя поколочу, а его как следует проучу кнутом.
Такое беспардонное поведение брата возмутило Эмеке, тем более что все это происходило на глазах у Аттилы.
— Как это — поколотишь? И что значит бездомный бродяга? Запомни раз и навсегда, что я и впредь буду кататься на лодке с тем, с кем пожелаю. Что-то ты слишком много возомнил о себе. Я не твой денщик, так что можешь мне не приказывать. А теперь убирайтесь отсюда, и немедленно.
Бабарци хотел было что-то возразить, но его опередил Аттила:
— Послушай, Эмеке, ты нас не так поняла, мы же за тебя беспокоимся. Ты таких парней не знаешь. Тебе не ехала с ним кататься на лодке. Я боюсь, что Радович, вернувшись домой, чего доброго, начнет врать, будто был с тобой в интимных отношениях.
— А ты откуда знаешь, что он не скажет правды? Ты уж, пожалуйста, не пекись о моем добром имени. С прошлого года ты только тем и занимаешься, что пытаешься обольстить меня и стать моим любовником. Ты для этого и пригласил меня сюда, надеясь, что здесь я стану покладистей. Да-да, не отрицай... У меня с Миланом все было. Что ты на меня так вытаращился? Если бы я решилась покататься на лодке, то уж, конечно, ни за что на свете не скомпрометировала бы себя. Это я точно тебе говорю, дорогой. Я стану любовницей такого человека, который мне очень понравится.
