Игорь Быстрозоров - Пограничными тропами
* * *
После происшествия с воздушным пиратом Иван сразу воспрянул духом. Его добродушная улыбка по-прежнему вносила непринужденность и веселье в солдатскую компанию. И теперь уже никому не казалось, что Дюкало несерьезный пограничник. Он проявил себя как бывалый и толковый воин.
Дождался своего и секретарь комсомольской организации сержант Леонид Червоненко. В минуту откровенности Иван рассказал ему о своих былых переживаниях.
Они вместе посмеялись, порадовались и разошлись. Но секретарь на этом не успокоился. Он считал, что о подвиге младшего сержанта надо написать в колхоз, где работают его родители. «Пусть знает, что мы о нем лучшего мнения, чем он думает», — размышлял Червоненко.
Пограничники единодушно поддержали Леонида. Послание писали всем коллективом. За писаря был ефрейтор Харченко. Он достал из стола четвертушку чистой бумаги, обмакнул перо в чернильницу и с важным видом сказал:
— Лыст запоризькых козакив. Я — Ярышка. Диктуйте.
— Не запорожских казаков, а к запорожским казакам, — поправил его Николай Тарасов. — Так и пиши: Ваш доблестный земляк казак Дюкало… Вот только фамилия не совсем у нашего Ивана подходящая. У запорожских казаков знаешь, какие фамилии были — Убыйвовк, Заплюйсвичка, Билоконь…
— Ну, ну, хватит, — погрозил пальцем Харченко. — Серьезно диктуй. Ты не забывай, що тут ще тоже казаки есть.
Тарасов рассмеялся:
— Про тебя-то я и забыл. Тогда пиши. Уважаемые товарищи колхозники! Уже почти два года на нашей заставе служит действительную Ваш земляк… Ты смотри, чтобы «Ваш» с большой буквы. Так уважение требует… Написал — «земляк»?
— Написал, — отозвался Харченко.
— …земляк Иван Дюкало, — продолжал Николай. — Мы должны со всей объективностью отметить, что это…
— Еще чего, — вмешался Червоненко, — зачем такие выкрутасы. Проще надо. Вот так: Иван — хороший товарищ, настоящий воин. Недавно он…
Строчка за строчкой убористо ложились на небольшом листке бумаги, повествуя о жизни Дюкало-пограничника, о его учебе, о службе, о поимке воздушного пирата. В самом конце письма написали: «Благодарим отца и мать Ивана Дюкало, всех колхозников за то, что воспитали достойного, преданного Родине человека. Это письмо просим зачитать на собрании артели. По поручению комсомольской организации…» За этими словами последовали подписи.
Отправив письмо, с нетерпением ждали ответа. Ежедневно справлялись у нарочного: «Что там для Дюкало?», «Есть что-нибудь с Мелитополыщины?» Но вместо ответа из приазовского села пришел денежный перевод на имя секретаря комсомольской организации Леонида Червоненко. На обороте отрывного талона была короткая приписка: «Высылаем триста рублей. Подробности письмом».
— Что за письмо, и почему деньги? — недоумевал Леонид. — Ничего не понятно.
Все разъяснилось, когда получили письмо. Его написали колхозники.
«Дорогие товарищи пограничники! — сообщали они. — Как вы просили, так и сделали, — зачитали Ваше письмо на общем собрании членов артели. Все были очень довольны, что наш земляк хорошо служит на заставе и уже отличился. Порешили мы в поощрение за подвиг выдать ему премию — триста рублей, которые просим секретаря комсомольской организации вручить от нашего имени. Пусть еще лучше охраняет наши границы.
Скажите Ивану, что у нас в артели все благополучно. Хозяйство растет и развивается. Теперь вот взялись Америку обогнать по молоку и мясу. Хоть и трудна задача, но по плечу. Своего добьемся. Да Иван знает. У нас для этого все условия имеются, а упорства хоть отбавляй. Раз решили — не отступимся.
Григорий Николаевич и Параска Андреевна — батько и мать Ивана — живут хорошо. В аванс одного хлеба по полтора килограмма на трудодень получили, да по шести рублей деньгами. Думают отложить Ивану на мотоцикл. А уж когда он вернется в село, сам пусть на «Москвича» зарабатывает. К сему…»
Затаив дыхание, слушали пограничники письмо колхозников. Когда Леонид закончил читать, Николай Тарасов с восхищением произнес:
— Здорово! Значит, и премию, и мотоцикл!
— А ты как думал, — вставил Харченко, — В колхозе люди понимающие. Они, небось, тоже догадываются, как это трудно нарушителя задержать. Потому и гордятся, потому и премия. Гляди, еще и его портрет на Доску почета повесят.
— Ну это ты уж того, загнул, — усмехнулся Николай Тарасов. — Посуди сам, зачем они будут портрет на доску вешать? У них ведь доска для тех, кто в труде отличается.
— И ничего особенного, — стоял на своем Харченко. — Он их земляк. Они его воспитали. Вот давай у сержанта спросим. Как по-вашему, могут портрет Дюкало на Доску почета повесить?
Червоненко улыбнулся:
— Думаю, что да. Человек показал себя с хорошей стороны, был членом колхоза. Почему же не могут? Но спорить об этом не следует. Это уже дело колхозников. А нам надо позаботиться о том, чтобы торжественно вручить премию младшему сержанту Дюкало. Попросим начальника заставы собрать вечером в комнате политпросветработы личный состав и там зачитаем письмо и передадим деньги. Но пока смотрите, чтобы Ивану никто ни о чем ни гу-гу!
Наступил вечер. Пограничники заставы не знали о состоявшейся переписке, как не знал и сам Иван Дюкало, виновник предстоящего торжества. Только комсомольцы лукаво переглядывались между собой. Но когда один из солдат спросил у Харченко, какое предполагается собрание, тот уклонился от ответа.
— Не знаю.
Наконец, когда пришел начальник заставы майор Анохин и поздоровался с пограничниками, сержант Червоненко вынул письмо и зачитал его. Заулыбались бойцы, ежеминутно оглядываясь на Дюкало. А он молча сидел, опустив голову, то бледнея, то заливаясь румянцем.
Закончив читать, сержант свернул письмо, достал деньги и, подойдя к Дюкало, просто сказал:
— Поздравляем тебя с премией.
Иван пожал сержанту руку, неловко взял конверт и, окончательно смутившись, чуть слышно сказал:
— Я буду это… еще лучше…
Он не закончил. Но пограничникам и так было ясно, что хотел сказать их товарищ.
Две привязанности
Зима для этих мест выдалась необычайно суровая. Если морозы здесь, как правило, сменялись оттепелями, снегопады слякотью, то теперь с конца декабря установилась ровная холодная погода со снегопадами. Через две недели снега навалило столько, что все дороги стали непроезжими.
Колхозники радовались.
— К урожаю, — говорили старики.
Ни в какой другой год в эту пору в селе не было сыграно столько свадеб. Каждую субботу заснеженные улочки укатывали свадебные поезда. Не успеют любопытные односельчане проводить одну вереницу подвод, как уже мчится другая, такая же разряженная и разукрашенная с веселой звонкоголосой молодежью.
Свадьбы справляли пышно и торжественно. Колхозные достатки позволяли: прошедший год был весомым и по деньгам и по хлебу. По пятьдесят, по семьдесят пудов пшеницы получили члены артели на свои трудодни и по несколько тысяч рублей деньгами. Потому и в расходах на свадьбы не скупились. Хотелось, чтобы каждая из них запомнилась на всю жизнь.
Секретарь сельсовета даже жаловался.
— Хотя бы передышку дали, — говорил он, принимая в своем небольшом уютном кабинете очередную пару. Не успеешь одних зарегистрировать, смотришь — другие идут. Когда же работать, спрашивается?
Подошла пора определяться и Сапегину. Срок действительной службы в армии закончился, и перед ним встал вопрос, как жить дальше?
Одногодки Алексея уезжали в родные места, к отцам, матерям, любимым. У Сапегиных же прошлым летом случилось несчастье: сгорел дом. Родителей забрал к себе младший брат. Но у него такая квартирка, что и четверым повернуться негде. О том, чтобы поселиться у брата, Алексею и думать было нечего. Да и не тянула его прежняя работа в небольших мастерских в районном центре. Гораздо крепче полюбилась пограничная застава. Да и еще одна причина: тут же, возле заставы, жила его любовь, учительница Раиса Петровна. Куда же уезжать?
Давно подумывал Алексей предложить Раисе свою руку и сердце, но всякий раз откладывал объяснение до окончания службы. Но и теперь Сапегин по-прежнему на распутье. Куда везти любимую, где свить свое гнездо?
Беспокойные мысли не выходили из головы ни днем, ни ночью, бороздили его чистый лоб непривычными глубокими складками морщин.
Сапегину очень хотелось бы остаться на заставе на сверхсрочную службу. Но как начать об этом речь с майором, чем объяснить свою просьбу? И будет ли майор ходатайствовать о нем перед командиром отряда?
Настроение старшины не укрылось от начальства. В день объявления о предстоящей демобилизации, перед вечером пригласил его к себе в кабинет начальник заставы.
— Что, брат, мрачный ходишь? — спросил он.
— Да нет, ничего я, — пожал плечами Алексей. — Как обычно.