Иван Петров - Будьте красивыми
Одевшись, Игорь, залюбовался видом полей, по гибким лавам перешел на ту сторону речки, остановился на закрайке густо-зеленого поля озимых, уходившего вверх по склону. Возможно, этот хлеб уберут уже в мирное время. Да, это будет так! Идут последние месяцы войны…
Озимь покрыта легкой сеткой паутины. Паутина блестит на солнце, словно широкая, расшитая бирюзовыми нитками скатерть. Вот легкий порыв ветерка, не порыв, а просто еле заметное движение воздуха подхватило одну кисть этой скатерти, подняло ее на незримой ладони, отпустив, погнало на небольшой высоте над полем, вдоль склона, и гнало до тех пор, пока паутинка не зацепилась шелковистым хвостом за куст ивняка, разросшегося невдалеке, на конце поля. И вот уже бьется она, эта воздушная паутинка, на ветке ивняка, тянется куда-то по воздуху, не может оторваться; вдруг, обессилев, поникла к земле, потеряв надежду вырваться из плена, но ветерок снова всколыхнул ее, и она, обнадеженная, рванулась изо всех сил — и снова на свободе, снова плывет над бескрайним океаном осенних полей — все дальше, дальше. А вдали золотистый лес примет ее в свои объятия и уже никуда не отпустит…
Игорь смотрел на поле, на уплывающую вдаль паутинку, на красный диск солнца, и в его сознании вырисовывались, прояснялись, уходили куда-то вдаль, уносились, как эта паутинка, воспоминания: Варя, чистая и свежая, как это утро, такая простая и не похожая ни на кого, потом — родная деревня, мать, сестренка, школа и — опять, опять она, Варя. Что в ней удивительного, что в ней зовет, манит, покоряет Игоря? Откуда она взялась? Как вообще он, Игорь, оказался в этой роте, вместе с нею, как судьба свела их? Он был уверен, что другой такой девушки, как Варя, не существовало на свете, не было и не могло быть. Он мог бы найти, отличить ее среди сотен, тысяч с закрытыми глазами по ее дыханию, по теплу, какое она излучала. Такого Игорь еще не переживал никогда. Это было что-то чудесное, загадочное и… тревожное. Нередко в мужских разговорах о женщинах говорилось с каким-то ухарством, с этаким грубоватым превосходством. А Игорь боялся взять Варю за руку, боялся, что это разрушит красоту и понимание, какие были между ними, обидит, оскорбит ее, а еще больше боялся открыться в своих чувствах, потому что говорить о любви в такое время, когда шла война и когда кругом умирали люди, было бы просто кощунственно, и это тоже лишь разрушило бы пленительную красоту их отношений. Как ни странно, Игорь больше рвался не к Варе, а от Вари. Именно перед нею, больше всех перед нею ему было стыдно за то, что он, здоровый парень, мужчина, которому место на передовой, в бою, околачивается в роте связи, среди женщин. «Сбежать отсюда — на фронт, на передовую, к чертям, к чертям!» — временами все подымалось в нем. Для этого была еще другая причина, сильнее, чем чувство к Варе. Это было чувство невыполненного долга…
Игорь никогда не мог забыть тяжелого, трагического эпизода, которым завершилась его боевая жизнь.
Как это вышло, он и сам не знает.
Его взяли в армию в сорок втором году, с третьего курса техникума. «Незаконченный гидротехник», как он любил называть себя, стал десантником — и не простым десантником. В учебной бригаде, когда начались у нее занятия по прыжкам с парашютом, Стрельцова вдруг пригласили на комиссию. Это была своеобразная комиссия, которая развеселила всю бригаду. Проводил ее всего-навсего один человек — разбитной, веселый капитан в теплом комбинезоне летчика и унтах, по слухам бывавший в горячих переделках.
— А ну, джигиты, за мной! — скомандовал капитан и привел отобранных молодцов в клуб, рассадил в зрительном зале, сам стал на сцене, взял в руки балалайку, тренькнул что-то залихватски-веселое и возвестил: — Кто играет на этой бандуре?
В зале прокатился смешок.
— Кто, я спрашиваю?! — вдруг гаркнул капитан. — Не бойтесь, в музыкальную школу не отчислю, на посиделки к немцам поведу. А ну, кто?
Балалаечников нашлось порядочно, особенно из деревенских. Капитан присел в сторонке на стуле, внимательно выслушивал их. Играли разное: частушки, «елецкого», «страдание», «барыню», «коробейники», плясовую под «кадриль», «гопака», «чечетку».
Капитан был доволен, подхваливал:
— Молодцы, джигиты! Орлы! Вот вечеринку закатим немцам!
Один солдатик, остроносенький, с веснушками, раззадорясь, спросил:
— Може еще и спеть, товарищ капитан? Чтобы, значит, вечеринка была по всей форме…
Капитан посмотрел на него внимательно, отрезал:
— Это не относится к делу. — Но глаза у него блеснули озорством, махнул рукой: — Впрочем, валяй, пой. Сверх программы. — Подмигнул залу: — Пока не видит начальство…
Загорелася солома,Так и пыхаеть огонь,Захотелось девке замуж,Так и топаеть ногой,—
нажимая на «о», закатывая глаза, пропел солдатик, бренча на балалайке.
— Стоп! Ос-сади назад! — сердито остановил его капитан. — Ишь жених нашелся! «Замуж!» — Строго смерил взглядом растерявшегося солдата: — Ничего другого не нашел — «замуж!» Голос хороший, а то затопал бы у меня ногой! Отходи направо, принят!
Капитан покорил Игоря. Чувствовалось, от него так и пышет боевым жаром, удалью настоящего, видавшего виды десантника-парашютиста. Именно такими Игорь и представлял десантников. Но вот беда, сам он не играл на балалайке. Не играл и на гармошке и на гитаре. А капитану, видно, позарез нужны были «музыканты». Он вызвал Стрельцова на сцену, взял в руки балалайку.
— Не держал в руках, говоришь?
— Не держал, товарищ капитан.
— Плохо. Но играть надо. Смотри: что я играю? Смотри сюда, на гриф, на левую руку, куда ты на правую смотришь! Ну! Смотри! Что играю?
— Как «что»? «Светит месяц».
— Так! — сказал капитан. — А теперь сыграй сам. Вот так, видишь? Све-е-етит ме-е-есяц, све-е-е-етит ясный… Бери инструмент, играй!..
Игорь неловко взял балалайку. Капитан затаил дыхание, с нетерпением уставился на него: — Ну! — Начал помогать ему губами, руками, ногами. — Ну, играй! Играй, что же ты! Све-е-е-етит ме-е-есяц, све-е-е-етит ясный… Ну, ну!..
И Игорь, подчиняясь какому-то удивительному гипнозу, совершенно точно и четко, к величайшему удивлению для себя, сыграл этот «светит месяц, светит ясный».
— Стоп! Стоп! — закричал капитан, будто испугавшись, что Игорь собьется. — Достаточно, джигит! Будешь музыкантом, принят!..
Когда закончились эти потешные испытания, капитан объявил:
— С сего дня и сего часа будете радистами, понятно? Слухачами! — Обернулся к солдатику, спевшему частушку: А ты, джигит, «замуж»! — Гаркнул: — Рано замуж! Еще на гулянку ни разу не ходили!..
— А при чем здесь… балалайка? — удивленно спросил солдатик.
Капитан потушил улыбку.
— А на чем еще лучше всего слух проверишь? На музыке, братцы, на музыке. У кого медведь на ухо наступил, из того и слухач что вот… из этой струны тяж. На музыке можно не только слух, человеческую душу проверять. Понятно?..
Так Игорь стал десантником-радистом.
И это тяжелое, трагическое случилось во время второй операции. Первая была разведывательная. Стрельцова с группой десантников выбросили километрах в ста за линией фронта, в тылу у немцев, с целью разведать расположение войск, наличие техники, настроение советских людей в оккупации. Трудностей было много: в морозы, снег, метели группа прошла эти сто километров обратно к фронту, бесшумно и незримо облазила тылы немцев и благополучно вышла к своим. Потеряли всего двух человек.
Во второй раз Игоря выбросили в тылу у немцев в мае сорок третьего года с заданием связаться с партизанами, обеспечить их связью с частями Красной Армии во время наступления. В группе было всего два человека. Вместе с Игорем оказался еще Антон Гуляев — тот самый остроносенький солдатик, который во время незабываемого экзамена на балалайке спел частушку. С тех пор его так и называли нередко — Захотела девка замуж. «Кому сегодня на кухню?» — «Да вот Захотела девка замуж сходит — он любит ходить в наряды». Антон был добросовестным и безответным солдатом.
Неудачи начались с первых же минут. Выбросились в средине ночи в какой-то низине, где после дождей или еще с весны было почти за голенища воды. Куда ни пытались идти Игорь с Антоном, везде одно и то же — вода, зыбь под ногами. Пахло, между прочим, приятно: чем-то росисто свежим, горьковатым, медовым, от чего хотелось чихать.
— Что за чертовщина, Антоша! — сердился Игорь. — Как на луну свалились, что-то и на землю не похоже.
Когда рассвело, все стало понятно — они бродили по широкому низинному лугу, заросшему бредняком, который в эту пору обильно цвел желтыми, белыми, светло-зелеными с подпалиной барашками. Под ногами тоже расстилалось сплошным ковром ярко-желтое весеннее цветение — куриная слепота. Игорь и Антон глянули друг на друга и расхохотались: их лица были словно спелые персики, в желтой пыльце, и Игорь впервые заметил, какие красивые, пушистые ресницы были у Антона.
