Борис Бурлак - Левый фланг
— Что-нибудь новое? — спросил Зотов, поспешно одергивая мятую гимнастерку.
— Новое, — сердито сказал полковник Некипелов.
Он расхаживал по длинной комнате, энергично затиснув руки за широкий глянцевитый поясной ремень. На стене висел большой групповой портрет: югославская королева Мария с сыновьями. Некипелов остановился против цветной репродукции, слегка покачиваясь на носках всем корпусом: это был признак того, что он настроен дурно.
— Красавица, — заметил Головной. — Куда интересней болгарской царицы Луизы-Ионы.
Некипелов круто повернулся.
— Разговоры! До чего распустились, а! Вы знаете, где вы находитесь, а?
— Знаем, в корчме, — ответил вместо Головного Зотов. — Вчера некогда было выбирать квартиру.
— До чего дошло, а! Оперативное отделение штаба дивизии располагается в пивной! Кто же отвел для вас эту корчму? Или сами выбрали, а?
— Выбирал Зарицкий, он вчера оказался в квартирьерах, — объяснил Головной.
— Этот ухарь выберет еще и не такое заведение!
— Я не вижу тут ничего плохого, товарищ полковник, — с достоинством сказал майор Зотов. — Помещение было свободным: мы никого не стеснили, нам никто не мешает. Буфетную стойку убрали с глаз долой, так что вид вполне приличный. Только вывеску разве не успели снять.
— Разговоры! Оставьте вы эту штатскую рассудительность, майор. — Некипелов сбавил тон, присел к столу. — Чем занимались вчера вечером?
— Журналом боевых действий и отчетной картой.
— Вот-вот, а противник тем временем уходит.
— Этого надо было ожидать, товарищ полковник.
— Помолчите, майор. — Некипелов достал из планшетки недавно полученный пакет с грифом «сов. секретно». — Головной, садитесь за машинку.
И он принялся диктовать боевой приказ комдива. Делал он это обычно с удовольствием, поглаживая лысину, и с очень важным видом, приосанившись. В такое время он, кажется, вовсе забывал, что до него уже успели подумать над картой командующий армией, потом комкор и, наконец, комдив и что ему, начальнику штаба, оставалось лишь продиктовать готовое решение, да кое-что перевести с высокого слога оперативной директивы на простой, прозаический, язык грешной тактики. «Что ж, у каждого своя слабость», — подумал Зотов и вышел в соседнюю комнату, чтобы разбудить офицеров связи, которые сейчас отправятся с боевым приказом в части.
Предстоял форсированный стокилометровый марш через горы, в Моравскую долину. Теперь окончательно стало ясно, что дивизия все дальше оттесняется с главного направления на юг и, конечно, не сможет принять непосредственного участия в боях за югославскую столицу. Это огорчало всех, а не только генерала Бойченко, который был расстроен таким оборотом дела. Однако приказ есть приказ: кто-то должен обеспечивать фланг белградской ударной группировки.
Пришел Зарицкий вместе с младшим лейтенантам Верой Ивиной. Они только что закончили допрос пленных, и начальник разведки хотел было доложить Некипелову о самом интересном, что удалось узнать.
— Потом, потом, мне не до вашей беллетристики, — отмахнулся от него полковник. — Оставьте показания пленных майору Зотову: может, пригодятся для архива.
Зарицкий понимающе мотнул головой: нет — так нет.
Собравшись к комдиву подписывать приказ, начальник штаба бросил на ходу:
— А вам, Зарицкий, повезло, мне сегодня некогда объясняться с вами.
Разведчик вопросительно глянул на своих товарищей.
— Нам тут попало за тебя, Костя, что ты поселил нас в корчме, — сказал Головной.
— Вот оно в чем дело! Хочешь как лучше, — притворно вздохнул Зарицкий. — Тут одна королева чего стоит.
— Товарищ майор! — напомнила о себе Вера.
— Не буду, не буду!.. Ты понимаешь, Семен, — обратился он к Зотову, — мы всю ночь напролет допрашивали пленных, а теперь оказывается, что это никому не нужно.
— Будто ты первый день воюешь.
— В обороне так все просят, умоляют нашего брата раздобыть я з ы к а, а в наступлении я, видите ли, должен работать на архив. На́ тебе, Семен, подшивай к делу, — он положил на стол целую пачку мелко исписанных листов. — Это все боговинские. Познакомиться с другими не хватило времени. Учти, среди немцев попадаются и власовцы.
— Оставь, почитаем.
— До скорой встречи на Мораве!…
Солнце поднялось уже высоко. Дальние горы на западе были окрашены, как всегда, в один и тот же синий тон, но синева эта, точно самодельные чернила, отстоялась за ночь: вершины стали светло-синими, водянистыми, а подножия их — совсем темными от густого осадка ночи, который не успел раствориться под нежарким осенним солнцем.
Каждое море имеет свой цвет. Так и горы. Вера еще не видела таких синих гор: нет, Балканы не похожи на Кавказ, хотя широта одна и та же. Она сказала об этом Зарицкому, когда они вышли из корчмы на улицу.
— Не знаю, не обращал внимания, — рассеянно ответил он.
— А ты приглядись. Чего нахмурился? Обидел тебя, бедного, злой полковник Некипелов, обидел!
— Хватит, перестань.
— А ты не дуйся.
Навстречу шли югославские офицеры. Они были одеты не одинаково, но с тем партизанским шиком, о котором Строев вчера сказал: «Это ведь свойственно молодым армиям. Наши первые краскомы тоже любили, приодеться, и оружие носили так, как женщины носят драгоценности, — всем напоказ».
Да, сербы действительно напоминали героев гражданской войны в России: тот же огонь в глазах, та же горделивая осанка и то же самое — подчеркнутое — презрение к смерти. И если они не ходили в малиновых галифе, как наши конники, то шикарных пистолетов у них было предостаточно, не говоря уже о щегольских ремнях, унизанных трофейными гранатами.
Сербы за несколько шагов взяли под козырек, словно на параде, и учтиво расступились перед Верой. Она просто, по-девичьи улыбнулась им, чувствуя виском их восторженные взгляды. Зарицкий косо глянул на нее, и она улыбнулась и ему, чтобы не обидеть. У Веры сегодня было так легко на сердце, что она готова была петь, дурачиться, как школьница. Недаром Некипелов называл ее чертовкой, будто и шутя, по праву старшего, но, конечно, недовольный тем, что «смазливую девчонку избаловали в штабе». Ну что она поделает со своим характером, тем более, когда ей в неполных двадцать лет на редкость повезло: окончила курсы переводчиков, второй год на фронте, уже не раз ходила с бывалыми разведчиками в свободный поиск, за что ее, пока единственную девушку в дивизии, наградили двумя боевыми орденами. Впрочем, такие щедрые награды доставляют и огорчения, — кое-кто из незнакомых ей людей посматривает на нее с подозрительной пытливостью: а честно ли ты заслужила ордена? Но она все равно их носит, не прячет, как другие. Подполковник Строев прав: на войне тоже есть свои обыватели и мещане. Ну и пусть их смотрят и завидуют, провожают ее трусливым шепотком или немой усмешкой. Черт с ними, с фронтовыми обывателями!..
В разведывательном отделении скучал у телефона один Жора Акопян, маленький чернявый старшина, которого Зарицкий перевел из отдельной разведроты в штаб после ранения на Южном Буге. Это был умелец, мастер на все руки: и писарь, и знающий радист, и фотограф, и нештатный адъютант майора. У разведчиков трудно заслужить уважение, но Акопяна все любили и звали его по-свойски — Жорой.
— Получен боевой приказ, товарищ майор. Сегодня выступаем, — доложил он Зарицкому.
— Это я знаю.
— Карта готова.
— Молодец.
Жора расстелил на столе, как свежую скатерть, большую, склеенную вишневой смолкой, топографическую карту-двухсотку.
Каждый раз, когда кончались старые листы и на смену им появлялись новые, от которых остро пахло литографской краской, майор Зарицкий с волнением открывал для себя тот неизвестный, загадочный мир, в который он вступит завтра с группой своих разведчиков, и где он должен чувствовать себя вполне свободно и уверенно, как дома. Сколько таких обжитых мест давно осталось позади, а все новым листам карты нет конца, и трудно себе представить, куда, в какие еще дальние края отнесет его от родной земли этим быстрым, в воронках, стрежневым течением войны.
— Я пойду, товарищ майор, на полевую почту, — сказал Акопян.
— Иди, иди, только недолго, — отпустил его Зарицкий и подумал: «Хитришь ты, Жора! Это тебе не хочется мешать нам с Верой. А говорят, что мужчины — народ недогадливый».
Он нанес на карту маршруты полков, сложил ее гармошкой, чтобы удобно было листать в пути, аккуратно-заправил в планшет, под целлулоидные створки, и привычно щелкнул кнопкой. Это означало, что он готов в дорогу хоть сейчас.
Вера занималась своим делом, разбирала документы пленных, — что может пригодиться, а что надо выбросить как ненужный хлам. Зарицкий подошел к ней, слегка взял ее за плечи.
— Вот, посмотри-ка, — она подала ему отлично сделанную фотографию.