Матэ Залка - Рассказы
Ага, они хотят окружить русских!
Синеватый пороховый дым окутал окопы. Все чаще и чаще трещали винтовки.
Он чего-то ждал. Не смог стрелять. Дрожал, как в лихорадке. Верховые повернули и поскакали назад. Жандармы кричали: «Не стрелять!» Две лошади бились на дороге, около них корчилось несколько раненых русских. Из окопов продолжали стрелять. Фельдфебель стал бить солдат. «Прекратить огонь!» — орал он.
Пришлось вырывать винтовки из рук солдат. Наконец огонь прекратился. Все стихло. Люди смеялись и с радостным оживлением бросались друг к другу. Они приняли боевое крещение, и каждый утверждал, что именно его пуля сняла казака. Все хвастались.
— Ну, теперь уже и конец войне! — пошутил один из солдат.
Жандармы исчезли в глубине ущелья.
До захода солнца было все тихо. Но внезапно, около восьми часов, из ущелья показались скакавшие во весь опор жандармы.
Солдаты зарядили винтовки. Жандармы, не останавливаясь, поскакали к деревне. Последний крикнул:
— Сейчас будут здесь… всыпьте им…
Прошло несколько минут. Появились казаки. Их встретили бешеным огнем. Казаки повернули обратно. Стрельба сама собой прекратилась. Фельдфебель вылез из окопа и беспокойно озирался.
Вдруг со стороны шоссе раздалось несколько выстрелов. Фельдфебель, как бешеный, прыгнул в окопы и закричал:
— По наступающей цепи противника огонь! Левому флангу держать под обстрелом шоссе!
Механик увидел краем глаза бегущего к окопам побледневшего и растерянного лейтенанта, который бормотал: «Так нельзя воевать, что же это такое. Ни пулеметов, ничего…»
Тогда механик выстрелил в первый раз. Приклад винтовки при отдаче резко толкнул его в плечо, как бы говоря: «Что ты делаешь?» Но в этот момент на насыпи мелькнула большая серая папаха, и он выстрелил прямо в нее. Папаха исчезла, но какая-то фигура скользнула в кусты. Он продолжал стрелять, уже не надеясь попасть. Затем появилась другая папаха. Выстрелил. Папаха подпрыгнула и свалилась, а он стрелял, стрелял без конца.
Очнулся от наступившей странной тишины. Повернулся назад и увидел фельдфебеля, стоящего внизу, почти у подножия холма. Фельдфебель что-то кричит и машет рукой. Рота бежит… Бежит с холма вниз, по направлению к шоссе. Справа в окопах уже никого нет. Им овладел страх. Он понял, что попал в западню. В свисте пуль и треске винтовок ему чудилось рычанье смерти.
Кочегар стоял рядом с ним и с упоением стрелял. Стрелял упорно, самозабвенно. На левом фланге человек восемь еще обстреливали шоссе. Механик закричал им и выскочил из окопа, солдаты побежали за ним, вниз по холму. В этот момент ему показалось, что русские ворвались в окопы, он слышал их крики: «Ур-рра, ур-ра».
«Фронт прорван, русские вошли в страну».
Он бежал, изнемогая, ничего не видя сквозь слезы. Хотел крикнуть что-то бегущим рядом, но не было голоса, пересохло горло.
Он остановился и обернулся, чтобы выстрелить, но дрожащие руки не могли открыть затвора. Снова он бросился бежать. Ноги отяжелели, бедра, казалось, были налиты свинцом. Из глубины желудка поднялась противная тошнота. Он вытер пену с углов рта. Тошнота становилась все мучительнее и мучительнее. Боясь упасть, он продолжал бежать что было духу. Сзади кто-то громко застонал. Он увидел, как лейтенант, запутавшись ногами в сабле, растянулся на земле. Фельдфебель бежал, прихрамывая, один из унтер-офицеров, изредка оборачиваясь, стрелял и хрипло кричал на людей.
Усталые, изможденные люди замедлили бег. Он осмотрелся. На широком ровном пространстве угасал день бабьего лета. Мягкие краски разливались кругом. Эта картина тихого вечера заставила его прийти в себя. Какой контраст — вооруженные, бегущие друг от друга люди и мирный закат!
Споткнулся о камень, упал и содрал кожу на кулаке. Патроны посыпались из патронташа. Торопясь, он собрал их, с трудом поднялся на ноги и снова бросился бежать. Дикий страх подгонял его. Пыль запорошила ему горло. Увидев впереди, в стороне от дороги, густой кустарник и копны сена, он бросился туда.
Фельдфебель приостановился с захлебывающимся стоном. Механик видел, как верховой проколол фельдфебеля пикой и тот свалился под копыта лошади. Он услышал протяжный, булькающий стон. Почудилось, что откуда-то издали слышится голос лейтенанта.
— Стой-ой!
Потом он услышал лошадиный топот за самой спиной и хотел сбежать с дороги. Вот копна. Только бы добежать до нее, перескочить через канаву… Спрятаться за ней… Копыта лошади стучали рядом. Что-то зашуршало в сене, он повернул голову. Мгновенно увидел летящий на него треугольный блестящий кусок железа. В следующий момент почувствовал ужасный удар в лоб и переносицу. От жгучей впившейся боли брызнули слезы. Он осознавал, что падает навзничь.
Лопух и кашка прикрыли его, только ноги в желтых ботинках торчали из канавы.
Казак выдернул пику из головы упавшего и осмотрелся. Его товарищи были уже далеко, у самой деревни. На конце пики болтался на обрывке нерва глаз убитого. Казак потряс пикой, но глаз не падал. Казак высвободил ногу из стремени, опустил пику тупым концом в землю и рукой снял глаз — красивый карий глаз. Отбросил его далеко от себя и перекрестился. Лошадь фыркала, уткнув морду в запыленную придорожную траву.
Солнце уже скрылось за горизонтом. Из деревни выехали казачьи разъезды.
Труп фельдфебеля, раскинувшись крестом, лежал поперек дороги. Тело лейтенанта — на краю канавы.
Пленных отводили в тыл.
— Вы солдаты? — спросил казачий офицер одного из русинских гонведов. — Не штатские?
— Солдаты, пан, только нам обмундирование не выдали.
Один из казачьих унтер-офицеров поднял с земли однозарядный «бердль» и показал офицеру патрон. Сказал что-то и сплюнул.
Офицер махнул рукой и, предупредив, что с пленными надо обращаться, как с пленными, приказал отвести их в штаб за горы. Один из казаков привел из деревни молодого русинского крестьянина.
— Этот здешний, — доложил он офицеру.
Парень не боялся русских. Он подошел к лошади офицера.
— Много здесь солдат поблизости?
— Тю, много, в Мункаче.
— А что, народ небось сердится на москалей?
— О, паничку, — слащаво заговорил парень. — Ведьмы тоже русские.
Офицер с презрением посмотрел на него. Затем сказал что-то унтер-офицеру. Пленные двинулись. Один из венгров со слезами на глазах смотрел на трупы. Русинский гонвед сказал офицеру:
— Пан, это офицер…
Русский офицер подъехал и посмотрел на труп лейтенанта. Тот был весь залит кровью. Кожа на голове между редкими серыми волосами уже посинела. Офицер подозвал русинского парня.
— Тебя как звать?
— Иван Волошин, пан.
— Ну, ладно, ты, видно, мирный малый. Сейчас мы уйдем, но к ночи вернемся. Если в деревню придут австрийцы, так ты подожги одну из тех вон копен. А старосте скажи, чтобы похоронил мертвых. Этого отдельно, — показал он на лейтенанта.
— Понимаю, панички.
Офицер пришпорил лошадь и помчался. Казаки перестроились и двинулись вперед. Длинные пики качались на темнеющем небе. Иван стоял и долго глядел им вслед, пока они не скрылись за холмом. Потом с ужасом посмотрел на трупы и поспешил прочь. Дойдя до копен, остановился и, не желая оправляться на дороге, зашел за копну.
Его бросило в дрожь, когда он увидел торчащие из канавы ноги. Стуча зубами, добежал до деревни. Разыскал старосту. Передал ему распоряжение офицера относительно уборки трупов. Через полчаса несколько телег выехало из деревни. Когда тела доставили, Иван осмотрел их. Лейтенант был здесь. Фельдфебель тоже, но того, из канавы, не было.
Ночью не мог заснуть. Деревня притихла. Люди растерялись и не знали, что предпринять. Ночью мужики отправились в поле и вернулись оттуда, нагруженные шинелями, ранцами и винтовками.
Иван мучился до утра. Упорная мысль не давала ему покоя, но он не решался осуществить ее. Наконец, когда стало светать, он набрался духу и встал, подумав, что хорошо бы взять в компанию своего будущего шурина. Он перешагнул через невысокий забор за колодцем. Вошел в дом. Там спал его будущий шурин Василий Фружинкин. Иван посвятил его в свой план. Василию хотелось спать, он потягивался.
— А далеко он лежит?
— Нет, тут сейчас, у третьей копны дорожного мастера.
Они отправились. Рассветало. В поле никого не было. Со стороны Марамароша глухо грохотали пушки,
— Где же он? — спросил Василий.
Иван, дрожа, остановился.
— Там, там, за копной, в канаве.
Василий колебался, но, взяв себя в руки, решительно направился к копне. Раздвинул лопух. Иван, осмелев, приблизился. Тело лежало в канаве навзничь, как-то странно скрючившись. На лбу трупа зияла страшная рана. Молча, они стали раздевать мертвеца. Стянули ботинки, гетры. Василий критически оглядел порванные брюки, но решил, что их можно еще зашить. Сняли пиджак.
