Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

И вот они стоят перед ним, отделенные железной решеткой. И как спросить их об этом в присутствии надзирателя?

— Здравствуй, отец! Здравствуй. Луиза! О матери не беспокойтесь, она здорова, держится бодро… Мы надеемся, что это недоразумение скоро выяснится…

— О каком недоразумении ты говоришь, сынок? — иронически спросил отец.

— Да все это… — Его взгляд мечется между отцом и сестрой, пытаясь угадать правду, но ничего не может прочесть на их измученных лицах, ничего не выражают глубоко запавшие глаза, кроме страдания.

— А как ты? Все с ними? — строго спросил отец, и сын понял, кого он подразумевает под «ними».

— Я закончил школу… Устраиваюсь на работу…

— На какую работу? — допрашивает отец, не отрывая взгляда от лица сына.

— Где удастся… — неопределенно отвечает сын, пряча глаза.

Заключенных увели. Растерянный Ганс не спеша возвращается домой. По тому, как вели себя отец и сестра, он понял их вину. Что же делать?

Не в состоянии решить этот вопрос, он через два дня отбыл к месту «работы».

Адаму Стручковскому и Василию Буцу — в правобережных Лугинах его знали как племянника пана Кравецкого — было проще: семейные неурядицы не омрачали их сознания.

Один после свидания со Шмитцем уехал в Тернополь, а другой к дядюшке в Лугины.

Отец Адама служил кассиром на вокзале. Единственный сын его с юношеских лег отбился от рук, часто пропадал бог знает где по году и больше, а когда появлялся дома, то лишь для того, чтобы вытянуть из скудных родительских карманов как можно больше злотых. Он никогда не интересовался, как добываются эти злотые, а тратить их научился с необыкновенной легкостью. На этот раз сын появился прилично одетым и даже с собственными деньгами в карманах. Старый Стручковский очень обрадовался, что его непутевый Адась прибился наконец к берегу трудовой жизни и даже, говорит, закончил какую-то школу в самом Берлине, стал специалистом. Исконная национальная неприязнь к «швабам» поблекла, в его отношении к ним появилась некоторая доля уважения.

— Что ни говори, а немцы — люди деловые. Вы слышите? Даже из моего Адася человека сделали! — хвастался старик перед сослуживцами. — Специалистом стал сынок!

Жизнь в родной семье, где учитывался каждый злотый и долго обсуждался вопрос, как его истратить, не удовлетворяла «специалиста». Погостив два дня дома, он заявил родителям, что едет к месту службы, и отправился в поместье Фишера, как условился со Шмитцем.

Дерзкий, нахальный, склонный к авантюризму молодой человек рвался к делу, чтобы скорее воспользоваться своей долей жизненных благ — этим единственным, по его мнению, мерилом человеческих радостей. Такие понятия, как родина, долг, совесть, уже давно не тревожили его сознания, выветрились, не оставив никаких следов ни в сердце, ни в голове.

Шмитц по достоинству оценил моральные качества агента — такой пойдет хоть к дьяволу в подручные, если увидит в этом личную выгоду.

Стручковского он ценил еще и потому, что тот был лично знаком с Коперко, в свое время обучался у него лыжному спорту и боксу. Лучшего связного и придумать нельзя.

— Надо торопиться, пан Адам. Поручик Морочило подскажет вам, где и когда проскочить границу.

Опытный разведчик понимал, что торопливость не лучшее качество в такой работе, но обстоятельства подпирали: резидент просит «племянника», значит, нужны новые шифры, а центр настойчиво требует заняться глубинной разведкой. А для этого надо во что бы то ни стало восстановить связь с Коперко и проверить лояльность Фризина. В этом и заключалась главная задача, от выполнения которой многое может измениться и в его, Карла, личной судьбе.

Через два дня после беседы с шефом Адам приготовился к своей первой операции. Погода благоприятствовала, ночи настали темные, с плотной облачностью. Где-то в южном направлении едва слышно погромыхивает. Возможно, гроза дотянется и сюда. Это было бы очень кстати.

Здравствуй, граница!

Антон Байда прощался с родным селом. Все ему здесь знакомо, дорого, каждая тропка исхожена еще детскими ногами, каждое дерево в большом колхозном саду помнит прикосновение заботливых рук юноши. Память ворошит пережитые здесь радости и горести, но почему-то все это в его воспоминаниях предстает очень туманно, словно минувшие события происходили во сне.

С восьми лет мечтал о границе Антон, завороженный рассказами старшего брата Евгения. Потом неясные мечты превратились в неодолимое желание, и оно привело его в пограничное училище. Прошли напряженные годы учебы, и вот после кратковременной побывки в родном селе он наконец едет на границу.

В последний вечер его потянуло за село, к садам, где в былые времена по вечерам собиралась молодежь. Но сейчас здесь пусто, тихо. Перед его мысленным взором постепенно вырисовывается все то лучшее, что скрашивало нелегкие детские, а потом и юношеские годы.

Сознательная жизнь для Антона началась в тот трудный год, когда он сбежал от кулака Барышника на рудники Криворожья. Там, в рабочей среде, зародилось и окрепло чувство собственной полноценности, там он стал полноправным членом шумной комсомольской семьи.

Во время массовой коллективизации Антон возвратился в родное село и вскоре стал вожаком молодежи. Этот период оставил самые яркие следы в его жизни. Может, потому, что в эти годы он пережил первые тревоги сердца. Детская дружба с Машей Барышник, которая не без его влияния отреклась от отца-кулака и пошла с комсомолом строить новую жизнь, могла вырасти в большое чувство. Но обстоятельства сложились так, что они остались только добрыми друзьями. Уезжая в совпартшколу, Антон полушутя, полусерьезно попросил своего друга Данилу Коняева: «Ты, Данило, береги Машу, не давай ее в обиду. Знаешь, как ей трудно приходится сейчас…» Годы разлуки сделали свое, и теперь между Машей и Коняевым сложились отношения более прочные, чем обыкновенная дружба.

«Оно и к лучшему», — думал Антон.

Наутро Лина Прокофьевна, жена старшего брата, хлопотливо готовила деверя в дальнюю дорогу.

— Береги себя, Антось, не лезь в лапы проклятущим шпионам. Они, окаянные, и убить могут…

— Для них это раз плюнуть, — шутит Евгений, подмигивая Антону.

— А ты не дури! — сердится Анна на мужа. — Человек на границу едет не для гулянки, беречься надо. Старые люди говорят, что береженого и бог бережет…

Детей у нее не было, и Анна относилась к Антону, словно к родному сыну.

— Шучу, Аннушка. Мы то с Антоном знаем, что такое граница. Беречься, конечно, надо, но главное, браток, — беречь границу. Ты почаще обращайся к старшим за советом, пока наберешься опыта…

Он смущенно взглянул на жену и умолк.

На станции провожали родные и друзья.

В дороге вспомнился командир учебного дивизиона училища майор Кузнецов, один из тех людей, встреча с которыми оставляет глубокие следы в душе на всю жизнь.

Как-то он в первый раз проводил занятия с курсантами по прыжкам на лыжах с трамплина. Заглядывая в снежную пропасть, все вздрагивают и смущенно пятятся к задним рядам — никто не осмелится прыгнуть первым.

— Не узнаю будущих пограничников. Неужели среди вас не сыщется смельчак, чтобы показать пример? — Он пробежал взглядом по рядам курсантов.

— Разрешите мне! — решительно шагнул вперед Антон.

Набрав скорость, он с замиранием сердца полетел над пропастью. На месте приземления кувыркнулся и потонул в снежном облаке. Наблюдавшие за прыжком курсанты ахнули: без ног останется! Но через несколько минут, напрягая все силы, чтобы не хромать на ушибленную ногу, Антон выбрался наверх.

— Разрешите вторую попытку!

Какое-то мгновение командир молчал, видно, колебался: в излишне звонком голосе курсанта послышалось ему что-то неладное, но глаза Антона просительно смотрели на командира, и он разрешил. По-разному можно воспитывать смелость.

Вторая попытка была удачной, и никто так и не узнал, чего она стоила Антону.

Так был выдержан первый экзамен на смелость. Вспомнился и другой экзамен, не менее трудный.

…Это произошло перед окончанием училища. Обычно такие встречи называют случайными. А мало ли в нашей жизни случайностей?

Нина приехала из Москвы в Ленинград к брату. Встреча действительно произошла случайно, в кино. А то, что из этой встречи выросла крепкая дружба, совсем не похожая на его отношения с Машей, нельзя назвать случайностью. Образ девушки после первого знакомства так глубоко врезался в душу, что и сейчас, глядя из окна вагона на пробегающие назад перелески, он четко видит каждую черточку на ее лице, вспоминает каждое слово, сказанное тихим, застенчивым голосом, каждый взгляд доверчивых глаз. После окончания училища была встреча в Москве, уже не случайная. О многом переговорили, но о том, что больше всего волновало его сердце, так и не осмелился сказать девушке.