Александр Рубашкин - Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады
Между редакциями Радиокомитета всегда была тесная связь. Блокадной (первой) зимой практически отдельных редакций не существовало. Те немногие передачи, которые шли в течение дня, готовили совместными усилиями. В «Радиохронику» включались материалы корреспондентов и репортеров, в командировку на передний край отправлялся редактор литературно-драматического вещания. Так, дважды, в декабре и январе, посылали в армию И. Федюнинского, за блокадное кольцо, Г. Макогоненко.
В декабре ждали, что эта армия вот-вот прорвет блокаду, и ленинградское радио надеялось дать подробное сообщение об успехе наших войск. Корреспондент ехал в обычную командировку на машине через Ладогу. По дороге бомбили, машина провалилась в большую воронку, чудом удалось выбраться и добрести до сторожевой базы на острове Малый Зеленец. Потом оказалось, что материалов об этих боях писать не нужно – блокаду тогда прорвать не удалось. Самопожертвование, героизм проявлялись в отсутствии героической позы, в труде повседневном, непрерывном. Прежняя редакторская работа теперь казалась курортом. Ведь редактор был еще и бойцом команды МПВО, и входил в состав рабочего батальона, и оставался курьером. Он «дежурил по отоплению», то есть ломал мебель на растопку, встречал и провожал выступающего, ему приходилось быть все время в движении – то идти к машинисткам, то в студию, то к главному редактору, а сил для этого оставалось все меньше и меньше. Не легче было и тем, кто, наоборот, не мог уйти со своего поста. Так, бессменно сутками сидела у радиоприемника стенографистка А. Булгакова. Она слушала сводки Советского информбюро. Радиостанция имени Коминтерна вела передачи из Куйбышева. Слышимость была скверной, текст повторяли трижды. Но еще до завершения третьего сеанса раздавались звонки из Смольного: «Ходоренко, где сводка? Когда город услышит сводку?..» Вскоре главный редактор получал от стенографистки текст «Последних известий», которые шли теперь по городской сети. Некоторые передачи записывали на шоринофон, а потом стенографистка расшифровывала их. Запись представляла сплошной шум и треск. Часть названий приходилось сверять по карте.
Для передач каждого дня нужны были новая информация, репортажи с места событий, стихи. Чтобы Ленинград продолжал говорить со страной, чтобы работала городская трансляционная сеть, понадобились усилия сотен людей. В начале войны на Ленинградском радио работало 540 человек. 156 ушло в армию и народное ополчение, некоторые эвакуировались. На первое января 1942 года в штате Радиокомитета состояло 349 человек. Фактически работало еще несколько писателей. Вот на плечи всех этих людей и легла забота – не дать радио умолкнуть. Ведь его голос был голосом надежды.
Говоря о количестве людей, работающих на радио, нужно помнить, что многие из них зимой были совершенно нетрудоспособны. Те же, кто вопреки всему держался на ногах, жили в Доме радио, отдавая себя целиком делу. Так работал председатель Радиокомитета и его ближайшие помощники – главный редактор политвещания А. Пази, художественный руководитель Я. Бабушкин, главный инженер Н. Свиридов, ведущие творческие работники, дикторы, операторы. За несколько лет до войны, после окончания университета, Яков Бабушкин пришел на работу в Радиокомитет. Он сразу показал себя человеком энергичным и деятельным. Но с июня 1941 года его организаторские способности проявились еще более определенно. Он чувствовал главное в работе, сам был прекрасным редактором.
Смелую, интересную идею Я. Бабушкин помогал вырастить, осуществить. Сначала Я. Бабушкин как начальник литературно-драматического отдела, а с осени 1941 года как художественный руководитель думал не только о создании новых программ – о качественно новой роли радио военной и блокадной поры. Маленький, худенький, сероглазый, Я. Бабушкин тихо говорил и внешне казался вяловатым. Но это его спокойствие, уравновешенность стали неоценимыми именно на радио с его вечной толчеей. Можно было утонуть в мелочах. С Бабушкиным этого не случилось. Он стоял у истоков многих важных начинаний. В декабре Я. Бабушкин уже болел дистрофией. Он старался не показать свою слабость – планировал новые передачи, критиковал «картонный пафос» некоторых чтецов, поддерживал товарищей. Ольга Берггольц писала о нем: «Мы отлично видели, что он очень плох, уже почти „не в форме“. Он давно отек, позеленел, уже с трудом поднимался по лестнице, он очень мало спал и очень много работал, и, главное, мы знали, что изменить это невозможно… (он тащил на себе столько людей, один оркестр чего стоил!)».
Об основном деле Я. Бабушкина – руководстве литературно-драматической редакцией – уже говорилось. Достаточно напомнить: на тексте каждого из номеров «Радиохроники» стоит его подпись. Став художественным руководителем, Я. Бабушкин теперь отвечал и за музыкальное вещание, связал себя с судьбой симфонического оркестра Ленинградского радиокомитета. История этого коллектива дает представление о жизни и работе на Ленинградском радио, особенно в течение первого военного года. Можно сказать, что из всех сотрудников Радиокомитета на долю музыкантов радио выпали наибольшие испытания. О них вспоминали позднее дирижер оркестра К. Элиасберг, музыканты, а Бабушкин привел в одной из передач рассказ скрипача о выступлении оркестра перед фронтовиками осенью 1941 года. Сначала в этой записи говорится, что бойцы слушали оркестр хорошо, но особой теплоты не проявляли. Оркестр как оркестр. А когда начались беседы с артистами, все вдруг изменилось: «Вот играем в оркестре. Наш оркестр теперь один на весь Ленинград… Полтора месяца были на оборонных работах под станцией Батецкая… Живем в Радиокомитете на казарменном положении… В пожарной команде состоим. На чердаках во время налетов дежурим… Разбираем завалы в разрушенных домах, спасаем людей, зажигательные бомбы тушим. И тут граница какая-то стерлась между бойцами и оркестрантами… Война и заботы общие… Вот оно что значит – тыл и фронт едины».
Осенью оркестр возобновил выступления. Концерты транслировались по городской сети, шли в эфир. В начале зимы по радио музыку перестали передавать, прекратились концерты и в Филармонии, в промерзшем насквозь зале. С конца декабря оркестр совсем не работал, и это явилось самым сильным ударом для голодных, ослабевших людей. Оказалось, что, как ни трудна работа, она все-таки помогала людям держаться. Теперь же потеря следовала за потерей. По дороге в Дом радио упал и умер в штабе МПВО скрипач А. Срабов, простудился на вышке здания Дома радио и умер концертмейстер скрипач И. Кузнецов, погибли от голода ударник И. Вахрушев и контрабасист П. Гуляев. Двадцать семь человек не досчитал к весне 1942 года Большой симфонический оркестр. Сто двадцать три – такова цифра погибших работников Радиокомитета.
И все же в холодном январе с одной мыслью просыпались люди в промерзших комнатах Радиокомитета: радио необходимо каждому ленинградцу. Но в январе 1942 года случались дни, когда практически город его не слышал. Это воспринималось как огромная потеря, хотя потерь было уже не счесть. Вот записи П. Лукницкого из его дневника, очевидно, одно из самых подробных и достоверных свидетельств участника событий: «7 января. 5 часов утра. Электричества нет. Воды нет. Радио безголосо. Во всей квартире мороз… 7 часов 30 минут. Чуть слышно заговорило радио». Почти нет дня в январе, чтобы П. Лукницкий не отметил: «Радио безмолвствует», «Радио молчит» или, наоборот, с чувством облегчения: «Ночь на 20 января… Впервые за много дней заговорило радио. Правда, негромко, а таким чуть слышным шепотом, что разобрать слова можно было только в полной тишине, прижав ухо к громкоговорителю». О молчащем радио даже писали стихи. 27 января П. Лукницкий записал в дневнике свое стихотворение, едва ли не впервые за многие месяцы: «А репродуктор молчит, как будто шар земной захолодел настолько, что и эфир весь вымерз вкруг него». Об умолкнувшем репродукторе несколько высокопарно сказала В. Инбер: «От раковин отхлынул океан». О тех же январских днях сорок второго О. Берггольц вспоминает: «…в тот вечер, третий вечер почти полного безмолвия в Ленинграде (10 января. – А. Р.), в Радиокомитет начали приходить люди с одним тревожным вопросом: почему замолчало радио? Скоро ли заговорит опять? „Нет уж… Знаете, – сказал один старик с палочкой в руке, пришедший откуда-то с Васильевского острова, – если что-нибудь еще надо в смысле стойкости… пожалуйста… еще… и даже с прибавкой можно ждать, но радио пусть говорит. Без него страшно. Без него лежишь, как в могиле. Совсем как в могиле“». Свидетельства П. Лукницкого, В. Инбер, О. Берггольц могут создать впечатление, что радио умолкло чуть ли не на весь январь. На самом деле это было не так, и слова П. Лукницкого: «Радио нигде не работает», – нуждаются в коррективах. Бывшие работники Радиокомитета А. Пази, П. Палладин, Н. Свиридов, В. Ходоренко, лучше знавшие действительное положение, утверждают, что аккумуляторные батареи позволяли вести передачи из погруженного во мрак Дома радио даже в те дни, когда их не слышали П. Лукницкий, В. Инбер и другие очевидцы событий. Не было дня, когда город полностью оставался без радио. Работали радиостанции, шли по городской трансляционной сети «Последние известия». И там, где оставалась электроэнергия (на некоторых заводах, в ряде госпиталей), голос диктора был слышен.
