Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

Восстание

КНИГА ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Командир конного красногвардейского отряда Коптяков — высокий худощавый человек в кожаной куртке и бескозырке — вел своих всадников со станции Адриановки на восток — к монгольскому дацану у реки Онона.

Когда станция осталась позади километрах в трех, Коптяков остановил отряд и выслал вперед дозорных.

— Двигаться скрытно, от холма к холму, — напутствовал он их. — Без крайней нужды боя не завязывать и в перестрелку не вступать.

— Есть, боя не завязывать, — ответил Василий Нагих, бывший матрос ангарского парохода «Ермак Тимофеевич».

Скуластый, черноволосый и смуглолицый, с крутым подбородком и упрямым ртом, Нагих был похож на якута охотника. Он быстрым взглядом окинул степь, прищурился, всматриваясь в даль, и не спеша скомандовал:

— Дозор, за мной. Рысью — марш, марш!

Оставив эскадронную колонну, дозор пошел крупной рысью по дороге, едва приметной в невысоких волнах бурой травы.

В дозоре с Василием Нагих были красногвардейцы Никита Нестеров и Андрей Силов — оба его приятели и сослуживцы еще по шахтерскому отряду. В семнадцатом году зимой они вместе ходили из Черемхова в Иркутск на подавление юнкерского мятежа.

Когда всадники удалились от эскадрона на дистанцию видимости и снова перевели своих лошадей с рыси на шаг, Нестеров весело подмигнул Василию Нагих и сказал:

— В бой, говорит, не вступать… Значит, бой-то все-таки будет и не напрасно мы в степь выехали…

— Ладно, — ответил Нагих. — Не суетись…

Силов, ехавший рядом с Василием, усмехнулся, покосматил русую курчавую бородку, лукаво покосился на Нестерова и спросил:

— А тебе, Никита, однако, беда хочется в бой поскорее?

— Хочется, — искренне ответил Никита.

— Да ладно вам, ладно, говорю, — оборвал разведчиков Василий Нагих. — Маленькие… Языком воевать толку чуть, вы лучше по сторонам зорче глядите, чтобы белых не прокараулить.

Нестеров нахмурился, замолчал и, поворотив своего каурого коня, поехал стороной, будто обиделся на товарищей. Сидел он в седле твердо и уверенно, хотя верховой езде никто его не учил, а научился он сам еще в те не очень давние времена, когда подростком гонял лошадей в ночное и вперегонки с другими мальчишками скакал по улице в розовой вечерней пыли на неоседланном резвом жеребчике.

Нагих сердито посмотрел на Никиту, но сейчас же, снисходя к его молодости, усмехнулся и покачал головой.

Дорога лежала степью. Некошенные травы, недавно вышедшие из-под снега, шелестели под ветром и прижимались к земле тощими мертвыми стеблями. Свежая зелень едва пробивалась, и все кругом было серым и унылым.

Куда ни кинешь взгляд, всюду расстилалась холмистая степь, скучная и однообразная.

Селений не встречалось. Изредка на туманном горизонте мелькнут две-три юрты кочевников-монголов и скроются за невысокими холмами, перебежит дорогу пестрая дрофа, взлетая, покажет на мгновение свое грязнобелое брюхо и сейчас же исчезнет в волнах сухой прошлогодней травы; пасущийся на ветоши верблюд, с тощими, как пустые кожаные турсуки, горбами, поднимет голову, проводит грустным взглядом всадников, и перед ними снова неприглядная мертвая степь — во все стороны до самого горизонта.

Ветер к полдню усиливался, играл челками лошадей, раздувал их гривы, сек лица всадников.

Никите было скучно ехать шагом. Он то и дело порывался проскакать до вершин дальних холмов, чтобы заглянуть, что делается за ними, но Нагих неуклонно удерживал его.

— Побереги коня-то, — сердито говорил он. — Чего без толку по степи метаться. До боя силы мерину вымотаешь, а потом сам плакать станешь. С усталым конем в поле хуже, чем вовсе без коня.

Никита осаживал лошадь, некоторое время спокойно ехал рядом с разведчиками, но не проходило и пяти минут, как он снова начинал торопиться.

Нетерпение томило его. Он недовольно поджимал тонкие губы, бросал сердитый взгляд на Василия Нагих и сейчас же опускал веки, прикрывая длинными ресницами свои темные, блестящие глаза.

Василий же, к досаде Нестерова, чем ближе они были к Онону, где предстояла встреча с белыми, становился все более медлительным и словно нарочно оттягивал время. Он часто останавливал лошадь и с таким вниманием оглядывал степь, будто навсегда хотел запомнить расположение холмов и старых вытоптанных скотом пастбищ.

Поворотив коня к ветру и раздув свои широкие ноздри, он шумно вдыхал воздух и даже причмокивал губами, точно пробуя ветер на вкус.

— Дымом наносит, — проговорил он после очередной остановки. — Да дым-то дровяной, а не от аргала из юрт… Не иначе — река близко и селение какое-нибудь.

Он еще раз понюхал воздух и сказал Нестерову:

— Хотел ты коня промять — вот и время пришло. Поезжай стороной от дороги, вон к тому холмику поезжай, — он протянул зажатую в руке нагайку к виднеющемуся вдалеке изогнутому подковой холму с черной лысиной гари на вершине. — Да сразу не высовывайся, а оглядись как следует. Не случилось бы возле селения их дозоров или охранения полевого. Мы дорогой поедем, на нее поглядывай, не отрывайся далеко. Коли что заметишь, сигнал дай — шапкой махни.

Никита хлестнул плеткой коня и, с места подняв его в галоп, поскакал к холму, на который указывал Нагих.

Сухие стебли травы стегали лошадь по ногам, влажная земля причмокивала под ударами копыт, и ее черные комья, вырванные вместе с корнями травы, взлетали в воздух.

Конь Никиты горячился