Анджей Збых - Именем закона

Анджей Збых

Именем закона

1

В это раннее утро Клос должен был решить несколько вопросов с начальником местного гарнизона. Воспользовавшись случаем, он вышел из управления абвера немного раньше, чем обычно. Его шеф, брюзгливый полковник фон Осецки, сухой как жердь, с вечно кислой физиономией из-за больной печени, выехал во Львов на совещание руководителей управлений абвера «Ост». Клос мог уйти со службы, никому не докладывая.

Он отказался от услуг останавливавшихся перед ним велорикш, по привычке пристально всматриваясь в лицо каждого, чтобы проверить, нет ли среди них знакомых, которые могли бы за ним следить. Убедившись, что никто из этих парней в гарусных фуражках ему не известен, спокойно свернул на улицу Кошикову.

Обер-лейтенант задержался перед витриной обувного магазина, чтобы убедиться, не идет ли за ним кто-нибудь. На витрине стояли модные сапоги, так называемые офицерки, которые предпочитали в то время носить молодые люди. Изящная линия сапог покоряла даже немецких офицеров. Многие из них прохаживались в офицерках, пошитых умелыми варшавскими мастерами. Клос же и не думал заменять поношенные, но определенные уставом армейские сапоги, голенища которых спускались гармошкой до щиколоток. Он не любил мундир, но вынужден был носить его в строгом соответствии с требованиями правил ношения военной формы.

Клос пересек улицу Мокотувскую и вышел на Кошикову, где движение было меньше. Несколько прохожих в штатском, боязливо прижимаясь к стенам домов, были готовы в любую минуту скрыться в подъездах. Немцев в форме встречалось немного, хотя это был центральный район Варшавы, где в основном проживали военные.

В эту пору немецкие чиновники сидели за письменными столами многочисленных в этом районе польской столицы учреждений, усердно, с педантичностью составляли всевозможные справки, донесения, сводки, доклады и рапорты, которых все больше требовал ненасытный Берлин.

Деревья на аллеях Уяздовских зазеленели. Клос полной грудью вздохнул свежий воздух. Безлюдная улица чем-то поразила его. Он ощутил беспокойство, но не мог понять причины своего волнения. И когда на бешеной скорости с ревом пронесся черный «мерседес» с фашистским флажком, Клос понял, что пришло время действовать. Он не видел ни одного армейского мундира, ни одного флага с черной свастикой. Не слышал он и топота подкованных жандармских сапог. Казалось, что аллеи Уяздовские остались такими же, как до войны, – тихими, привлекательными, спокойными. Только когда проскочивший мимо него черный «мерседес» визгливо затормозил, вылетая на аллею Шуха, он вспомнил, в чьих руках находится Варшава. Клос повернулся в ту сторону, где медленно поднимался черно-красно-белый шлагбаум и трое эсэсовцев в касках проверяли документы у пассажиров автомобиля.

«Усиленная охрана и повышенная бдительность после удачного покушения польских партизан на одного из высших офицеров немецкого штаба не помогут им, – с удовлетворением подумал Клос, – ибо приговоры польского подполья будут исполняться и впредь».

Обер-лейтенант перешел на другую сторону улицы, издалека заметив сидящего на скамье старого, скромно одетого человека, с окурком, прилипшим к губам. Подлясиньский, как всегда, был пунктуален.

Никому, кто наблюдал бы за ними в эту минуту, не могло прийти в голову, что этот скромный старый человек – типичный польский пенсионер – и тот щегольски одетый, энергичный офицер, лицо которого могло бы красоваться на обложках гитлеровских журналов как идеальный пример чистой нордической расы, – могут иметь между собой что-то общее.

Старик, заметив, что офицер закурил сигарету, встал со скамейки и пошел следом за ним на приличном расстоянии, вероятно надеясь, что немец не докурит сигарету и бросит окурок на тротуар. Даже самый опытный шпик не мог предположить, что в окурке, который старик поднял и положил в металлическую коробочку для табака с вытесненным на крышке портретом моряка, находится ценная информация для Центра. Но если бы она оказалась в руках немцев, то это стоило бы жизни как офицеру, бросившему недокуренную сигарету, так и старику, поднявшему окурок.

На счастье, за ними никто не наблюдал, а если бы кто-то и видел эту сцену, то вряд ли он понял, что этих двух людей что-то объединяет.

Клос прибавил шагу. Вспомнил, что его ожидают у начальника гарнизона. Ему предстояло допросить двух немецких солдат, которых патруль задержал за то, что они, напившись, проклинали войну, национал-социалистическую партию и фюрера. Чем он может помочь этим беднягам, обманутым и оболваненным геббельсовской пропагандой, у которых, хотя и поздно, на многое открылись глаза.

Клос внимательно перечитал донос на солдат какого-то усердного шпика, записи их показаний в следственных протоколах. Он старался по возможности смягчить участь этих парней, но это мало помогало солдатам. Было ясно, что их ожидает полевой суд и, в лучшем случае, штрафной батальон на Восточном фронте.

Клос подумал, что Подлясиньский, видимо, уже дошел до полуразрушенного каменного дома на улице Мокотувской, высыпал на кухонный стол окурки, среди которых только один, брошенный Клосом, представлял особую ценность. По условленной пометке на фильтре сигареты старик обнаружит именно этот окурок, отделит тонкий слой папиросной бумаги и прочитает написанную бисерным почерком зашифрованную информацию о немецкой подводной лодке «U-265», которая проникла в Северное море и представляет опасность для военных транспортов союзников.

А может быть, Подлясиньский прошел мимо дома на Мокотувской, свернул на Вилкую и там, поднявшись по лестнице, одним из четырех ключей на его связке открыл дверь, на которой прибита небольшая медная табличка с надписью: «Феликс Житогневский».

«Подлясиньский? Почему именно Подлясиньский? – задумался Клос. – Настоящая ли это фамилия?» Когда он думал об этом человеке, то всегда называл его Подлясиньским. А иногда Юзефом. Этот невзрачный старичок с аллей Уяздовских, подбирающий окурки, брошенные немецкими офицерами, пользовался четырьмя фамилиями в зависимости от обстоятельств и сложности задания.

Подлясиньский – скромный пенсионер, набожный человек, в период службы в магистрате ежедневно заходил на утреннюю мессу в костел.

Совсем другой Феликс Житогневский, снимающий квартиру на улице Вилкой. И никому в голову не могло прийти, что в стене между расположенными рядом квартирами Подлясиньского и Житогневского существует скрытый переход через гардероб.

Житогневский – легкомысленный мелкий землевладелец, который не брезгует торговлей с немецкими интендантами и, каждый раз бывая в Варшаве, пользуется услугами казино, открытого аккупационными властями для немецких офицеров. Он в свою очередь является совершенной противоположностью Франтишеку Булому.

Франтишек Булый, владелец четырех пароконных подвод, которые он называет экспедиционными платформами для перевозки грузов, ежедневно от десяти до четырех сидит около телефона в своей конторе, называемой для солидности «Транспортное бюро по перевозке грузов», и принимает заказы на доставку мебели или поставляемого в обязательном порядке картофеля. Оборотистый мелкий буржуа, выдавший себя за сторонника оккупантов, но в душе ненавидевший немцев, обогатился благодаря тому, что военные власти не восстановили в городе никакого транспорта, кроме гужевого. Может ли этот человек, который с высокомерием вынимает из кармана жилетки толстую пачку немецких марок, иметь что-нибудь общее с предателем и ренегатом Виталисом Казимирусом?

Когда-то был Виталис Казимирус поляком – теперь стал литовским националистом и прислуживает немцам как консультант управления имперской безопасности по делам оккупированных литовских территорий. Многие с завистью смотрели на Казимируса, который так ловко устроился в управлении имперской безопасности.

Клос всегда восхищался Подлясиньским. Он сам давно перевоплотился в немца, с успехом играл роль офицера абвера, с образом которого слился воедино… но Подлясиньский играл сразу четыре роли, и каждая из них была связана со смертельной опасностью.

Погруженный в свои мысли, Клос не заметил, что уже подошел к зданию комендатуры – резиденции начальника гарнизона. Солдат, проверив пропуск и отдав честь, открыл перед ним двери.

2

Все было так, как Клос и предвидел. Юзеф Подлясиньский вошел в грязный подъезд полуразвалившегося каменного дома на Мокотувской, прошел через первый и второй внутренние дворы и только в третьем, поговорив немного с дворником, посмотрел на окно своей квартиры. Занавеска была задернута, значит, все в порядке.

На сегодняшнюю встречу с Клосом Подлясиньский не взял с собой Мундека, семнадцатилетнего паренька с улицы Людной, который всегда сопровождал его, идя на расстоянии тридцати метров, готовый в любую минуту в случае опасности выхватить парабеллум из кармана брюк. Юзеф предупредил Мундека, что в полдень к нему должен прийти Адам. Юзеф боялся, что тот не застанет его дома. А это могло осложнить дальнейшую передачу информации, полученной от Клоса. Подлясиньский попросил Мундека, чтобы он при необходимости задержал Адама.