Ванда Василевская - На рассвете

Ванда Василевская

НА РАССВЕТЕ

— Ну, ребята, выпьем за счастливый приезд моей Кати, чтобы ей с нами хорошо жилось.

Все встали. Зазвенели серебряным звоном рюмки. Катя смеялась. Наконец, после шести месяцев разлуки, она была с Алексеем.

— Споем, ребята!

Алексей чистым, низким голосом затянул песню. Катя смотрела на мужа. Черные, черные брови — как любила она его брови, ровными дугами очерченные на светлом лбу! Серые глаза — как любила она эти глаза, отливающие голубизной и зеленью! Черные ресницы, длинные, как у девушки… Как любила она эти ресницы… Это был Алексей, ее Алексей…

Как на Черный Ерик, как на Черный Ериктрахнули татаре в сорок тысяч лошадей.И покрылся берег, и покрылся берегсотнями пострелянных, порубанных людей.

Хор сильных мужских голосов подхватил:

Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,с нашим атаманом не приходится тужить…

А ну, за нашего атамана! Да здравствует Алексей!

— Да здравствует Алексей! — Катя крепко чокнулась с мужем.

Как первая пуля, как первая пуля сразила коня,а вторая пуля, а вторая пуля сразила меня.

И снова хор — Катя присоединила к хору высокий, чуть охрипший голос:

Любо, братцы, любо…

Молоденький пограничник пел:

Атаман узнает, кого не хватает,эскадрон пополненный забудет про меня.

Блестели глаза. Радостно, задорно звучала казачья песня:

Жалко только волюшки во широком полюшке,солнышка на небе да любови на земле.

— Давай, Гриша, патефон. Потанцуем!

Все вскочили, с грохотом отодвинули стол.

— Катерина Ивановна, потанцуем?

— Потанцуем, отчего же! Ох, давно я не танцевала. Еще в Москве…

— А теперь потанцуете здесь, на границе.

Зашуршала, зашелестела патефонная иголка. Понеслась в ночь танцевальная музыка. Катя танцевала, запыхавшаяся, счастливая.

— Ребята, мне ведь тоже что-нибудь причитается, — смеялся Алексей, и Катя почувствовала сильное объятие мужа. Прижалась близко-близенько. Ах, это был Алексей, это был именно Алексей. Прядь темных волос на лбу.

— Ну, как, Катюша?

— Хорошо, весело… Ох, милый, как хорошо…

— Смотри, ты всем понравилась, Катя…

— Я никому не хочу нравиться, только тебе, только тебе, Алеша.

— Милая, милая… Тебя уже все мои ребята любят…

— Я хочу только, чтобы ты любил меня, Алеша.

— Люблю тебя, родная, чернобровая моя.

— Тише, тише, Алеша, они слышат.

— Товарищ начальник, нельзя так. Мы тоже хотим потанцевать.

— Потанцуй, потанцуй еще с ними, Катя. Душевные ребята, все как один… Потанцуй.

Маленькие ножки легко касались пола, рассыпались черные, шелковистые волосы. С восторгом смотрели пограничники на молодую женщину, Алексей улыбался и выбивал такт носком сапога.

Патефон захрипел.

— Иголку переменить нужно, иголку переменить.

— Я уже не могу больше, — Катя упала на стул и со смехом отбивалась от приглашающих. — Не могу, столько дней в поезде и еще сейчас… Не могу… Алексей, скажи ты им — не могу.

Вмешался старший из пограничников:

— Хватит, ребята. Люди должны отдохнуть. Ведь ночь уже — завтра рано вставать. Пошли!..

Выходили медленно, неохотно. Шумная комната сразу опустела.

Катя машинально начала убирать со стола.

— Оставь, Катюша, до завтра… Спать надо, уже за полночь. Смотри, ты еле живая.

Она улыбнулась. Шумело в голове вино, звучала песенка, и радостью билось сердце.

— Оставь все.

— Неприятно… Разбросано, грязно.

— Оставь, оставь. Спать пойдем в сад. А уж завтра начнешь хозяйничать.

Они вышли прямо в звездную тихую ночь. Алмазная пыль искрилась на небе.

Алексей стелил постель.

— Посмотри, Катюша, как здесь будет хорошо на росистой траве, под раскидистой яблоней.

— Звезды будто на яблоне.

Казалось, что звезды горят на ветвях. Сквозь черное кружево листьев и веток смотрела Катя в искрящееся небо. Одуряюще пахло маттиолой.

— Алексей, как красиво!

— Родная, единственная, родная моя.

— Алеша, Алеша, звезды смотрят…

— Пусть смотрят, Катя. Звезды радуются вместе со мной твоей красе, нашему счастью.

— Ах, Алеша!

Дуги черных бровей отчетливо вырисовывались в свете звезд. Знакомое, близкое, любимое лицо.

— Ах, Алеша, какая радость, какое счастье! Сердце вот-вот разорвется.

— Это и есть любовь, Катюша…

— Ах, Алеша, если бы у меня были крылья, если бы я могла полететь к звездам… Ты любишь меня, Алеша?

— Люблю тебя, люблю, люблю.

— Алеша, Алеша, Алеша…

— Катя, Катя…

Ничего больше, лишь повторять любимое имя. Тихо стоят яблони, над яблонями хаос звезд.

— Алексей…

— Катюша…

Издалека, словно эхо, донеслась песня.

Солнышка на небе да любови на земле…

— Ребята поют.

— Спи, спи, родная.

— Алексей…

Когда же это было? Невероятно — вчера вечером, сегодня ночью. Когда же это было? Тысячу лет назад, — танец, звезды в ветвях яблони?

— Давай, Катя, давай…

Она торопливо, лихорадочно подавала патроны. Из-под платка выбились волосы. Алексей не оглядывался — припав к пулемету, он бросал:

— Давай, Катя, давай…

Трещал пулемет, двигалась длинная лента. Катя торопливо хватала следующую, держа ее наготове.

— Катя!

— Да.

— Иди, еще раз позвони. Скажи полковнику, слышишь? Все скажи.

Она поползла кустами. За пригорком пустилась бегом, добежала до дому. К телефону.

— Город давай, город, тридцать пять.

— Не отвечает.

— Давай, давай — тридцать шесть.

— Не отвечает.

Телефон щелкнул. Катя заломила руки. Бросилась к окну. Там, за кустами, гремели залпы, хлопали выстрелы. Она еще раз дрожащей рукой схватила трубку.

— Милая, дорогая, говорит Орловка… Орловка… Милая, дорогая, дай город, тридцать пять…

— Не отвечает.

— Милая, милая, пойми, говорит Орловка… Орловка! Город… Все равно какой телефон, город!

— Постараюсь, подождите, — сказал голос в трубку.

Катя преодолевала дрожь — где-то там, далеко, она слышала треск включаемых проводов и спокойный голос телефонистки, упорно повторяющий:

— Город… город… город…

— Алло, Орловка!

— Я здесь, Орловка, Орловка…

— Связь с городом прервана. Поправляют. Надо подождать.

Она бессильно опустила руки.

Катя выбежала из дому. До кустов — ползком. Вот она добралась до своих. Алексей повернул от пулемета потное, закопченное лицо.

— Ну как?

— Связь прервана. Чинят.

Он стиснул зубы.

— Катя, посмотри, — от Гриши ничего не слышно.

Она поползла направо, на пригорок. Молоденький пограничник лежал лицом к земле. Она осторожно коснулась мальчишеской щеки. Щека была еще теплая. Она сунула руку под гимнастерку — сердце не билось.

— Мертвый, — сказала она Алексею.

— Девять, — подсчитал он. — Подавай патроны, Катя.

Она подавала. Расширенными от ужаса глазами смотрела туда, на другую сторону: узенькая речушка и мосток. Там, за мостком, на зеленом фоне взрывались красные огоньки выстрелов. Немцы.

— Давай, Катюша, давай…

Они лежали, прижавшись к земле, спрятанные за кустами, за буйно растущей травой. И без перерыва, без памяти палили в ту сторону. В двухстах — трехстах шагах от них засели немцы.

Катя машинально подавала патроны и машинально считала: да, девять. Гриша ведь уже не в счет… Гриша, который так неутомимо танцевал с ней вчера.

Рядом, совсем близко, кто-то застонал. Теперь уже не девять, а только восемь. Как его звали? Коля? Ну да, Коля.

— Катя, попробуй еще, еще попробуй, может поправили.

Она вскочила, побежала.

— Орловка… Говорит Орловка… Милая, дорогая, давай город…

— Связь будет через два часа.

Катя бросила трубку. Бегом назад.

— Алексей, связь будет через два часа.

— Через два часа нас уже не будет, Катюша.

Она торопливо сосчитала. Семеро. Ну да, семеро…

— Катюша, возьми платок и посмотри, что там с Платоном.

Она поползла за кусты, обвязала раненую руку платком.

— Ползите отсюда, вы ранены…

— Ничего, ничего, Катюша, ничего.

— Катя!

Она услышала голос мужа и бросилась к нему.

— Слушай, Катя…

Он не смотрел на жену. Он не отрывал глаз от зеленых зарослей там, за мостком, где расцветали красные взрывы.

— Катя, слушай внимательно. Сумеешь вывести машину из сарая?

Она отшатнулась, словно ее толкнули в грудь.