Михаил Ливертовский - Другая любовь

Михаил Ливертовский

Другая любовь

Как я ехал жениться (быль, похожая на сагу)

Сага – др. сканд. – прозаич. с отдельными стихотворными вставками по сюжету – биографии., истории., или героическое сказание.

(Словарь иностр. слов)

За невестами, как правило, – едут. Если избранница не живет в соседнем дворе, или еще ближе – за стенкой. И, конечно же – если ненаглядная сама не заявится со своим скарбом, и не объявит Вам, что пришла насовсем…

Обычно едут. Прежде ехали верхом на резвом скакуне, или – в телеге, застланной цветастым одеялом да с разнаряженной парой лошадей в упряжке, а кто-то – в карете с четверкой или даже – шестеркой распрекрасных нетерпеливых везунов. Теперь же – мчатся в шикарных автомобилях, в скорых поездах, летают в лайнерах(!), дабы невеста поняла, что жених не лыком шит. Торопятся, чтобы лучшая из лучших не успела передумать, или ловкий соперник не перебежал бы дороги и не перехватил твою избранницу. Женитьба дело очень серьезное! Ведь кто-то обретает красоту, кто-то приданое, жилплощадь, кому-то может достаться – любовь!.. Не оттого ли, во избежание осечки, претенденты на руку и сердце желанной, не чураются помощи родичей, знакомых, свах? Потому как промах, и недобрый случай, подстерегающие жениха на каждом шагу, могут свести на нет все его надежды и старания…

… Я, понятно, не первый и не последний – тоже ехал, да еще издалека. Поначалу на старенькой железнодорожной дрезине с ручным двигателем, затем на поезде – целых десять суток! И жениться собрался на незнакомке. А вместо свахи, родителей, друзей – у меня, тогда военнослужащего, на руках был приказ командира части «без жены не возвращаться»!.. Я, к сожалению, в то время не сообразил сделать на память копию со своего командировочного удостоверения, хотя смысл его: «направляется», «поручается», ну и все в том же духе… – не мог не запомниться.

Но в течение моей довольно долгой жизни это почему-то не вспоминалось, не доводилось рассказывать даже близким, друзьям – не находилось, как говорится, повода, времени, места. И сейчас, возможно, память не вернула бы меня к тому необычному событию, если бы не…

… В третьем тысячелетии на шестом его году – меня и мою жену Зорьку, простите: Зорю Владимировну – настигла совсем нешуточная Дата: Шестьдесят лет нашей супружеской деятельности! Так назовем бесхитростное, пусть не безоблачное, но достаточно энергичное сосуществование в предложенных временем и судьбой обстоятельствах двух до сих пор по-юношески влюбленных друг в друга супругов!..

Время лихо, мы даже не заметили как, из прожитых нами дней и ночей, месяцев и годов, из наших судеб, радостей и печалей, – оно сумело соорудить нечто высотой в шесть десятилетий, и усадить меня с женой на самую вершину…

… «В такие вот часы, – сказал бы поэт, – встаешь и говоришь – векам, истории и мирозданью!..»

… Мы же – сидели молча, остро ощущая свое одиночество. Такого мы еще не испытывали. Нам с женой никогда не было скучно вдвоем, да и оставаться наедине нам приходилось нечасто. Мы были постоянно нужны родителям, детям, друзьям, на работе – были востребованы. Мы – привыкли к шумной многолюдной круговерти будней, мало чем отличающейся от праздников. Но к этому Юбилею мы пришли совсем одни. Уже на «серебряной свадьбе» пришлось многих не досчитаться, из тех, кто был на нашей первой! На «золотой» – было их: раз, два – и обчелся. А сейчас – не осталось ни-ко-го!.. Не стало старшей дочери, первого внука… На шестидесятилетней высоте нас окутывал густой туман грусти…

Правда, нынешние знакомые и соседи горячо поздравляли меня и Зорю, желали, чтобы мы дожили до какого-то еще Юбилея (только все забывали, как он называется, поскольку о нем еще реже слышат в жизни, чем о таком, как наш)!..

Что нас могло согреть, взбодрить – это, пожалуй, воспоминания о прошлом.

Руки тянулись к альбомам со старыми фотографиями, к ветхим справкам, сувенирам, к коробкам с письмами – не без трепета мы прикасались к ним – как к живым свидетелям нашей жизни, напоминающим о том, что и как вело нас навстречу друг другу… Письма! Ведь это они определили наши отношения!..

Завязалась наша переписка во время Отечественной Войны, в средине прошлого века. В начале 43 года нас (совершенно не знакомых – фронтового офицера и труженицу тыла тогда Зорьку Лаврентьеву) заочно свела случайность. Работницы московского завода прислали нам – фронтовикам, солдатам и офицерам, в подарок ими связанные теплые варежки и носки. Они были разложены попарно в отдельные пакеты с письмами, содержащими добрые пожелания песенного характера типа: «если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой», и предложения переписываться. Такие посылки не были редкостью, но эти обращали на себя внимание особой аккуратностью упаковок. И еще тем, что все письма были написаны одинаковым почерком. Хорошим. Красиво. Правда, подписи были разные. К тому же мне достался пакет, в котором, кроме варежек и носков были наколенники, а к ним приписка: – «Если у тебя не побаливают колени, не мерзнут, то отдай их, дружок, тому, кто в них нуждается. Зоря Лаврентьева». У меня после ранений суставы очень болели, стыли! И не смотря на то, что посылка пришла в конце мая, все присланное Зорей мне очень пригодилось, особенно по ночам. Не мог я не обратить внимания на то, что подпись Зори была выведена той же рукой, которая начертала все остальные дружелюбные послания.

Я не удержался и написал ей. Мое письмо, в основном, состояло из вопросов: – «Почему такое странное имя? Почему присланы теплые вещи к лету? Это основное творение их производства? Как Зоря узнала, что именно я нуждаюсь в наколенниках?», и, наконец, «Чем она занимается в промежутках между вязанием?»…

Ответы были веселыми, остроумными. Они не могли мне не понравиться. А ответ на последний вопрос, меня просто сразил! Оказывается, она со своими подругами, с мальчишками допризывного возраста, под руководством стариков – «в перерывах между вязанием» делают снаряды для 76-ти мм пушек, то есть: для меня, для моих однополчан-артиллеристов!

Слово за слово – и…

Мне все больше и больше стали нравиться письма Зори Лаврентьевой. Ее почерк. Слова, которые очень точно, как мне казалось, передавали ее чувства, мысли, знакомили с жизнью завода, цеха, посвящали в домашние дела, личные проблемы. Если письма от этой девушки долго не приходили, я начинал беспокоиться, наконец, тосковать по ее рассказам, рисункам, стихам! Чувствовалось, что она действительно БЫЛА, ЖИЛА, ТВОРИЛА – чем бы ни занималась. Это завораживало. И я сам стал чаще писать. Почти каждую неделю. Писал обо всем, чем жил – писалось, как в дневник… из окопов перед боем и после боя, на марше, из госпиталей. А когда получал ответы, такие же искренние, написанные в цехе, во время обеденного перерыва, ночью, если ей не спалось, на комсомольских собраниях, на институтских лекциях – то ощущал себя необычайно счастливым. И наступил такой момент, когда даже само ожидание писем от Зори было радостным!.. Ведь я привык к потерям, поэтому такое обретение, такой дар – не мог не оценить…

Регулярный поток крупных треугольников (так во время войны упаковывались письма из-за нехватки конвертов) – из Москвы в нашу часть и обратно – не мог не попасть в поле особого внимания военных цензоров. Они их пристально читали, и… стали делать доброжелательные приписки, давали советы, мирили, когда мы ссорились (и такое бывало)…

… О переписке, конечно же, знал весь Отдельный артиллерийский дивизион, в котором я служил. И был не только осведомлен, но даже… кое-кто кое-что приписывал, передавал и получал приветы, пожелания. А когда я по причине ранений попадал в госпиталь и не в состоянии был писать, товарищи не давали прерываться романтичному потоку, поддерживали его, успокаивали мою (да и их тоже) незнакомку…

Переписка длилась больше трех лет. И почти все письма удалось сохранить.

… Иногда, при случае, к большелистным, многолистным письмам, добавлялись телеграммы, порой обозначавшие этап в нашей переписке. Например, такая, как отправленная мной и полученная Зорей в марте 1946 года: – «22-го встречай на Северном поезд 6 вагон 10 Гвардии Мишка»!.. Она появилась еще до первого нашего свидания…

На выставках фотографий, писем, документов, которые мы подготавливали к большим семейным праздникам и демонстрировали на специальных стендах, – эта телеграмма неизменно привлекала к себе внимание наших гостей. Пояснения давать всегда вызывалась Зоря. Начиная их, как правило, словами: – «Когда я получила эту телеграмму…» Зоря великолепная рассказчица. Поэтому гости вполне обходились без моих добавлений. И я потихоньку стал забывать о том, «КАК Я ЕХАЛ ЖЕНИТЬСЯ»..

… А на этот раз, спустя шестьдесят лет, взяв в руки историческую телеграмму, моя жена Зоря спросила: – «А почему ты никогда не рассказывал, как ты ехал целых две недели?!..»