Михаил Фомичев - Огненные версты

Огненные версты

ВРЕМЯ ЛИСТАЕТ КАЛЕНДАРЬ ИСТОРИИ. ВСЕ ДАЛЬШЕ И ДАЛЬШЕ УХОДЯТ СУРОВЫЕ ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. ВРЕМЯ БЕРЕТ СВОЕ. НО ОНО БЕССИЛЬНО СТЕРЕТЬ В ПАМЯТИ ИМЕНА ТЕХ, С КЕМ МНЕ ПРИШЛОСЬ С ОРУЖИЕМ В РУКАХ ОТСТАИВАТЬ РОДНУЮ ЗЕМЛЮ, БЕСПОЩАДНО ГРОМИТЬ НЕНАВИСТНОГО ВРАГА. И ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ НАШИ ДЕТИ И ВНУКИ ЗНАЛИ, КАКОЮ ЦЕНОЮ НАМ ДАЛАСЬ ПОБЕДА. НЕ СМЕЮ ОТСТУПАТЬ ОТ ПРАВДЫ ДАЖЕ В МЕЛОЧАХ. ХОЧЕТСЯ РАССКАЗАТЬ О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ, О ПРОЙДЕННЫХ ПУТЯХ-ДОРОГАХ ОТ ОРЛОВЩИНЫ ДО ПРАГИ, О ТЕХ, КТО ОТДАЛ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗА СОВЕТСКУЮ РОДИНУ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВСТРЕЧА С ДОБРОВОЛЬЦАМИ

С трудом добрался до окраины Москвы, вышел на автостраду. Поднял руку. У обочины водитель резко притормозил машину, высунулся из кабины:

— Слушаю вас.

— Мне до Н-ска, подвези-ка, товарищ.

Шофер что-то соображает, окидывая взглядом меня с головы до ног. Потом, как бы делая одолжение, говорит:

— По пути нам, садитесь.

Захлопываю дверцу. Видавший виды «ГАЗ-АА» сердито фыркнул, рванулся вперед. Но автострада запружена обозами, машинами, танками. Объезжаем небольшую колонну мотоциклистов. Неожиданно на пути вырос регулировщик, показывает объезд вправо. Нашу полуторку лихорадочно трясет на ухабах. По глубокой колее движемся черепашьей скоростью. Водитель мне кивает: «Доберемся, не в таких перепалках доводилось быть».

Видно, бывалый фронтовик, много суток не выходил из машины, на нем замасленный комбинезон, руки — в кровяных волдырях, под глазами отеки, лицо обросло густой щетиной.

Разговорились. Спрашиваю:

— Давно на фронте?

Водитель не спешит с ответом, думает о чем-то своем. Спустя некоторое время отвечает:

— Почти с первого дня войны. Подвожу на передовую боеприпасы, продовольствие, медикаменты. И все на ней. Правда, оба были в капремонте. Я в госпитале, она — в ПАРМе[1]. — Солдат вытер вспотевшее лицо и умолк.

В кабине душно: июльский день стоял на редкость жарким. Я вплотную придвинулся к дверце кабины, глотаю свежий воздух. По сторонам дороги часто встречались огневые позиции зенитчиков. На орудия, с поднятыми вверх стволами, накинуты маскировочные сети. Рядом — солдаты, готовые в любую секунду занять свои места у боевых систем.

Километров через пять выезжаем на шоссе. Шофер увеличивает скорость. На своей полуторке ухитряется обогнать несколько легковых машин. Мне тоже хочется скорее попасть в войска. Шесть месяцев прошло с тех пор, как я был отозван с фронта в одно из управлений Генерального штаба. Писал несколько рапортов. Но каждый раз мой начальник сухо отчитывал меня.

— За что же так? — однажды не выдержал я.

Генерал вскинул брови.

— Идите, — коротко сказал он. — Завтра утром зайдете ко мне.

На следующий день в кабинете начальника разговор был коротким:

— В районе Н-ска сосредоточился Уральский добровольческий танковый корпус. Скоро он выедет на фронт. — И официальным тоном добавил:

— Приказываю вам для офицеров добровольческого корпуса прочитать лекцию о танковых войсках гитлеровцев.

…Откидываюсь на спинку сидения. Думаю о Родине. Прошло два года тяжелой и изнурительной войны. В 1941 году у стен столицы гитлеровцам дали по заслугам. В 1942 году в Сталинграде они испытали силу русского оружия. Но враг не унимается. В районе Курской дуги немцы сосредоточили мощные ударные группы.

Шофер притормозил машину:

— Вам выходить, товарищ подполковник.

Иду напрямик по мелкому ельнику. Под ногами шелестит сухая трава, где-то стрекочет кузнечик. Небо чистое, безоблачное. Даже не верится, что недалеко идут тяжелые, жаркие бои.

Взбегаю на бугорок. Легкий ветерок колышет жухлую траву. Солдаты тащат станковый пулемет «Максим», за ним вплотную, налегая на колеса, артиллеристы перекатывают 45-миллиметровое орудие. Догадываюсь, идет учебное занятие. Подзываю стоящего невдалеке лейтенанта. Придерживая полевую сумку, он бегом направляется ко мне. Спрашиваю, как попасть в штаб добровольческого корпуса.

Молоденький лейтенант переминается с ноги на ногу:

— Кто вы будете?

Достаю удостоверение. Лейтенант объясняет долго и невнятно, сопровождая свои слова взмахами обеих рук.

— Нельзя ли короче, товарищ лейтенант?

Офицер сконфуженно смотрит на меня:

— Хотел как лучше.

В трехстах шагах виднеются пятнистые, цвета летней травы палатки.

— Там, что ли?

— Это наша бригада, за ней — штаб.

Минут через пять-шесть оказался у деревянного домика среди вековых сосен. Дежурный офицер спрашивает:

— Вам к кому?

Объясняю.

— Одну минуточку, — произнес майор. — Сейчас выясним.

Вскоре он снова появился в дверях:

— Вас просит замкомандира.

Вхожу в кабинет. Полковник устало поднялся из-за стола, протянул руку:

— Вовремя прибыли, офицерский состав собран.

Направляемся в клуб. На свежеобтесанных скамейках сидят офицеры, дымя самокрутками. Записей у меня никаких не было, и я без лишних слов начал говорить о танковых войсках гитлеровцев. Беседа затянулась надолго. Вопросов было много. И совершенно неожиданно для меня кто-то спросил:

— Открытие второго фронта можно ожидать?

Что ответить? И я, и многие другие верили в заверение премьер-министра Англии Уинстона Черчилля, что вот-вот союзники нам помогут. Я ответил просто:

— Поживем, увидим!

— Сами управимся, — заметил лейтенант, сидевший в первом ряду.

— Совершенно верно, — поддержал я. — Фашистов бить можно.

— Так вы и расскажите, товарищ подполковник, как их били, — глядя на мой орден Красной Звезды, сказал он. — Интересно ведь, в боях мы не все бывали.

Я смотрю на рослого, сухощавого лейтенанта. В глазах — необыкновенное любопытство. Офицер поднялся, поправил ремень и смущенно произнес:

— Из училища мы, большинство, поэтому и допытываемся. Акиншин моя фамилия, командир танка.

О себе говорить не так-то легко. Десятки глаз смотрят на меня. В памяти всплыли первые дни войны. Наш полк стоял невдалеке от границы. Безжалостно бомбила фашистская авиация. Немецкие танки рвались вперед. Командир дивизии приказал нашему батальону: умрите, но сдержите хотя бы на два-три часа фашистов. Рядом по пыльным дорогам Советской Украины бесконечной лентой тянулись на восток груженые обозы, пешие колонны войск, беженцы. Ходуном ходила земля: на бреющем полете гитлеровские разбойники сбрасывали одну за другой бомбы.

— Ридни мои, сынки, спасите, — обливаясь кровью, старушка прижала к груди годовалого ребенка. — Внучек мой…

Танки батальона рассредоточились на опушке леса. Подхожу к экипажу старшины Григория Можейко. Красноармейцы роют окопы. На вылинявших гимнастерках выступил пот. Люди трудятся молча.

— Видели, товарищи, что творится на шоссе? Так знайте: они на нас надеются.

После бомбежки медленно оседает пыль. Я иду по опушке рощи, подбадриваю людей.

— Товарищ старший лейтенант, танки!

Танки движутся в колонне. У перекидного моста через небольшую речушку остановились. Насчитываю пока восемь машин. Из головной машины вышел офицер, небрежно вскинул бинокль. Взмахнул рукой: вперед.

Лязгая гусеницами, фашистские танки медленно продвигаются вперед по мосту. Комбат меня торопит:

— Начнем!

— Минуточку, пусть гады ползут. Бить будем по последнему. Сделаем пробку, а потом расправимся с остальными.

Погодя минуту-другую резко ударили наши орудия. Побольше бы огонька, помощней бы пушки. Запылал замыкающий танк, за ним — второй… Немцы всполошились и открыли по нам ураганный огонь. У моста запылало четыре танка, но фашисты продолжали наседать. — В том бою погиб мой комбат, а мы еще долго удерживали рубеж.

Офицеры корпуса оживились:

— Так то было в начале войны. А теперь у нас «тридцатьчетверки». Не чета «Т-26»…

Ужинать привели в солдатскую столовую. В алюминиевой миске подали гречневую кашу. Но есть не хочется. Думаю о людях, с которыми только что беседовал. Сумел ли хоть немного передать то, что хотелось? Поняли ли добровольцы, что впереди очень тяжелые бои, дальние солдатские пути-дороги.

Меня кто-то толкает в бок:

— Есть надо, товарищ подполковник.

— Хохлов, Виктор Иванович. — Вскакиваю со скамейки. Не верится, что рядом стоит мой фронтовой товарищ, бывший заместитель командира бригады по тылу. Вместе воевали за Украину, Северный Донец, Сталинград. Неожиданная встреча. Хлопаем друг друга по плечу, крепко жмем руки. Присели, разговорились. Вспомнили дни, совместно проведенные на фронте, друзей. Виктор Иванович мне говорит: