Ever since we met (СИ) - "Clannes"

— Попал ты, конечно, — изрекает она, и в голосе злорадства или сарказма нет. Да и Лиза не из тех, кто так вот легко негатив выдаст. — Саша если в чем-то уверена, ее фиг переубедишь.

— Подольше тебя ее знаю, малявка, — отзывается он беззлобно, по кончику носа небольно щелкает, прежде чем притянуть ее к себе под бок. — Цветы, говоришь? Я ей уже всю комнату цветами уставлял, а она об этом забыла будто.

— Ну еще раз уставь, — пожимает Лиза плечами, — если тебе, конечно, не сложно. Может, оценит.

Может и да, а может и нет, ему знать неоткуда. Зато он знает, к кому ему обратиться за помощью. В конце концов, в кому идти, если не к своей семье?

Раз Саня его любит, и даже не отрицает этого, значит, за нее нужно бороться. Даже если бороться приходится с ней же самой.

========== Глава 36 ==========

Если она начнет рыдать, будет ли ему стыдно? Нет, рыдать она не будет, однозначно — если кто и поймет не так, не страшно, но у ребят паника начнется. Куда логичнее обида и злость, которые и без расчета внутри бурлят, кипят прямо-таки. Саша руки на груди скрещивает и от Гриши отворачивается. Нейт и Игорь синхронно вздыхают, но переубеждать ее даже не пытаются. Она знает, они себя тоже чувствуют обманутыми и обиженными.

— Ну Саш, ну это всего на год, — Гриша безуспешно пытается ее переубедить. Она фыркает и обратно к нему поворачивается. Не надо ее бесить, ой не надо.

— Год, да, — шипит она. — Гришенька, радость моя, ты пиздишь как дышишь. Три недели пиздел. Когда ты собирался сказать, что по обмену в ебаную Австрию сваливаешь? Или позвонил бы оттуда? Друг, называется. Как пафосными фразами бросаться, так всегда пожалуйста, а как сообщить, что ты будешь за пару тысяч километров почти год, так это ты вдруг не можешь, да?

Она бы и не узнала, если бы не увидела его в списках, чуть ли не торжественно вывешенных на доске объявлений университета. Увидела, не поверила, перепроверила еще пару раз — все правильно оказалось. Все так. И обижаться и у нее, и у ребят имелись все права. Вопрос, почему Гриша этот месяц ходил на пары, она не задавала — не собиралась задавать. Ее это не интересовало. Ее интересовало больше, когда это произошло, и когда он ответил, что узнал об этом еще в начале лета…

Сказать, что ей сейчас хочется его проклясть, это ничего не сказать.

— Мы с Настей вместе подавали документы, — оправдывается он. — Она просто на обучение там, я на обмен. Ну и прошли. Она говорила, что откажется от универа там, если я не пройду, и я бы тоже отказался, если бы она не поступила. А так поедем. А потом обратно приедем вместе…

Не приедут. Шестеренки в голове у Саши крутятся, складываются в картинку паззлы. Если Настя там поступила, она там не только на этот год. А Гриша ее там одну не оставит, и сделает все, чтобы там остаться. Зарплаты у врачей там выше, и вообще… Нет, они не вернутся через год, раз так. Обидно становится уж точно до слез — до тех самых, которые она смаргивает с ресниц и губы поджимает. Вот, значит, почему так реагировали что тетя Ира, что тетя Наташа. Минус одна ведьма в их ковене, потому что нельзя быть частью ковена и не принимать участие ни в каких ритуалах. Пропустить часть можно, если ты больна, или если есть какие-то другие причины. Но связь между ведьмами ковена слабеет, если не делать всего того, что нужно. Ведьме нужно иметь рядом других. Так она сильнее.

Настя наверняка найдет себе новый ковен. А то и нашла уже, как знать? И она тоже ничего не сказала, и от этого тоже обидно чуть ли не до слез. У друзей не должно быть секретов — такого типа, по крайней мере. Неужели информация о том, что они куда-то уезжают, тем более надолго, такая секретная? Однако вот, и друг, и подруга промолчали. Решили, что не хотят, чтобы они знали.

— Не оправдывайся, — перебивает она Гришу. Не скривиться обиженно все же не получается. — Думать надо было раньше.

— И отказаться от учебы за границей? — уточняет он тихо. Она головой мотает — он что, с ума сошел?

— И сказать нам. Друзья нужны не только для того, чтобы объяснять непонятное и делиться шоколадом, если ты не в курсе до сих пор.

Он хмурится, взгляд отводит. Наверняка сам понимает, что виноват перед ними, только им-то от этого его понимания ни жарко, ни холодно. Думать надо было раньше, не тогда, когда они узнали, и узнали не от него. Будто они ему чужие люди. Год, конечно, не целая жизнь, а все же… Обиднее, чем из-за него, Саше только из-за Насти. Да, они отстранились немного в последнее время, но такое бывало и раньше, и она не беспокоилась. Видимо, зря. Видимо, надо было.

Надо было, да, но теперь-то что уже? Что тут сделать-то можно? В сумке, когда Саша в ней роется уже после пар, чтобы найти ключи, шоколадка. Молочная, с орехами. От размашистого «прости» на белом картоне упаковки знакомым почерком где-то внутри комок, и плакать хочется. Многовато она в последнее время плачет, как ни крути, а куда деваться от собственных эмоций? Нет, не надо по поводу чужих решений себя мучить. Чужую жизнь она не изменит, и не ей решать, кому как жить. Если они решили, что так будет для них лучше, значит, она должна их решение уважать. Они не отступятся ни от решений своих, ни друг от друга. В конце концов — она вспоминает венки их, и улыбки их, и выражение лица это, мол, попробуйте только нам скажите, что мы неправы — это правда их решение. Это правда только их дело. Она не имеет права вмешиваться, не имеет права диктовать им какие бы то ни было условия. Единственное, на что она имеет право — пожелать им удачи и отойти в сторону.

Сначала Вика, теперь Гриша с Настей, кого она еще лишится? Хотелось бы, чтобы никого, но когда это у нее было право выбора? Эти мысли не получается выкинуть из головы, как бы она ни старалась — даже гораздо позже, когда она, вернувшись домой, наливает себе чаю в огромную чашку и устраивается на кухонном диванчике, ноги поджав. Тетя Лена, блюдо с печеньем перед ней поставив, наклоняется, чтобы поцеловать ее в макушку, и от этого короткого прикосновения тепло становится. Совсем по-семейному.

— Я рада, что тебе лучше, — говорит она, садится с другой стороны стола, печенье из блюда берет, но на него даже не смотрит. — Я за тебя боялась, и не только я. В следующий раз, когда решишь целый день провести взаперти в своей комнате, предупреждай.

Стыдно становится сразу же. Конечно, ей вчера было сложно, но это не оправдывает того, что она и правда даже не предупредила никого о том, что хочет побыть одна. Что ей нужно побыть одной. Выходить из комнаты значило встретиться с Ваней. Увидеть тетю Лену, которая бы наверняка начала сочувствовать, и дядю Андрея, который не лучше бы себя повел. В общем, сплошные минусы для собственных нервов. Кому оно надо было? А вот, однако, всех переполошила.

Всех ли?

В университете ее подозрения сегодня подтвердили — о месте в общежитии надо было просить раньше, теперь уже никак. В закладках после вчерашнего лазанья по сайтам несколько мест — там комната в коммуналке, там студия, там однушка, на удивление дешевая, вот и нашлись варианты. По номерам этим надо бы позвонить, и посмотреть, что да как, стипендия хорошая, и мама с папой обещали помогать всем, чем смогут, да и не попросит она многого. Оставаться тут она не хочет. Не хочет наблюдать за тем, как Ваня начинает встречаться с кем-нибудь еще, как он доволен, и как он презирает ее за то, что она сделала еще тогда. Она еще его не видела с того разговора вчера утром на кухне. Сколько равнодушия будет в его глазах? На сколько процентов? К этому времени уже точно должно было подействовать. К этому времени он уже точно не будет смотреть на нее так, как раньше.

Ей хочется, чтобы эти его чувства были искренними, не магическими, но когда это она заслуживала настоящих и искренних чувств? Печенье у тети Лены вкусное, и от чая будто легче становится дышать, уходит тот комок, который еще вчера утром внутри свернулся и мешал. Саша вдыхает глубоко и так же глубоко выдыхает, прежде чем улыбнуться, пусть и лишь уголками губ. Ей надо продолжить поиски сейчас, может быть, она найдет еще вариант-два, а потом обзвонить всех, может, договориться о встрече, и съездить на днях, чтобы посмотреть все варианты. Ей надо взять себя в руки и перестать цепляться за место, где ей не будет лучше, как бы ее ни любили те люди, что заменяли ей родителей несколько лет и стали не менее близки.