Ведьмы Алистера (СИ) - Шатил Дарья
Он часто видел, как Терра играет в саду с тремя куклами, привезёнными с собой. У большой — чуть ли не в половину самой Терры — тряпичной куклы были короткие белые волосы из ниток и цветастое платье; маленькая пластиковая кукла в утончённом королевском платье выделялась своей пышной рыжей шевелюрой, увенчанной красивой короной; а небольшой пупс с тряпичным телом, но резиновыми ручками и ножками и пластиковой головой был одет в какое-то старое потрёпанное платьице, похожее на аляпистую и даже немного цыганскую ночную сорочку. А ещё у пупса был хитрый взгляд, который однажды напугал Алистера, когда он вышел в сад, чтобы собрать оставленные там игрушки. Терра не то чтобы забывала игрушки — она просто оставляла их там до своего возвращения.
Тогда Алистер впервые стал следить за временем, потому что его бывшая няня выводила Терру в сад строго по часам: с десяти до двенадцати и с четырёх до шести.
То было их первое лето. Лето, за которое они не перебросились ни словом. Лето, которое, несмотря на это, навсегда осталось в его памяти тёплым воспоминанием.
К великому огорчению мальчика, с приходом осени он больше не мог наблюдать за утренними играми Терры, и ему оставалось только ждать вечера. Тогда-то он начал осознавать, что смотреть из окна поместья, как девочка играет в одиночку, ему стало неинтересно. Он хотел быть частью её жизни, хотел играть с ней, быть её другом, а не спутником, кружащимся по орбите, прямо как на иллюстрациях в недавно прочитанной книжке про космос. Вот только как именно преодолеть разделяющее их пространство — Алистер не знал. Он всегда был слишком вдумчивым, слишком правильным мальчиком, который сначала несколько раз всё взвешивал, а лишь потом делал.
Взрослые говорили, что он перенял эту черту от матери, и считали, что в нём нет и капли авантюризма, свойственного его отцу. Алистер не знал, хорошо это или плохо. Он в целом не понимал, почему посторонние люди считают, что имеют право делать выводы о его характере.
Хотя они, в общем-то, были правы: в том возрасте авантюризм ему был не свойственен. Алистер всю ночь не спал и думал, как подступиться к Терре. Девочка, конечно, его не избегала, но и особого интереса не проявляла. Вариант просто подойти и заговорить о чём-то обычном он отбросил практически сразу же. Ему не хотелось поздороваться с ней, а в награду за храбрость получить пустой взгляд. Отчего-то он был уверен, что Терра посмотрит на него именно так, а потом уйдёт, не сказав ни слова.
Впервые Терра заговорила с ним в ноябре, и в тот момент Алистер был счастлив, как никогда. Он столкнулся с ней на лестнице рано утром, когда они оба спускались к завтраку. Сонная Терра без сопровождения няни аккуратно шла по ступеням, держась за нижнюю часть витиеватых перил.
Увидев эту картину, Алистер замедлил шаг и постарался идти так же неспеша, но в тот момент, когда Терра была уже на последних ступенях, её правая нога зацепилась за ковёр, и она чуть не упала. Вовремя подоспев, Алистер подхватил девочку и поднял её на руки. Для него, мальчика семи лет, Терра, которую все называли «пушинкой», оказалась невероятно тяжёлой. Но в тот момент их глаза встретились, и Алистеру было уже всё равно, что его руки были настолько напряжены, что, казалось, не выдержат и просто оторвутся. Сейчас это всё было абсолютно не важно.
Куда важнее оказались огромные лучистые зелёные глаза, которыми девочка смотрела на него. И в этом взгляде не было ни капли пустоты, которой он так боялся. Лишь тепло, от которого сердце Алистера пропустило удар.
Он уже был готов заговорить с ней, но Терра опередила его.
— Спасибо, — тихо, едва шевеля губами, произнесла она. Её голос был подобен сказочной мелодии, которую мальчик слышал впервые. В тот момент он понял одно: Алистер Рудбриг окончательно и бесповоротно пропал.
***
Первым, что увидела Марта, открыв глаза, были босые ноги Мегги. Сестра стояла над ней, сверля укоризненным взором.
— И почему ты спишь на полу в холле? — спросила она, слегка выгнув брови. — Опять куда-то ходила, пока я спала?
Марта села, разминая затёкшие плечи. Возможно, остаться спать на холодном полу в конце осени было не самым разумным решением. Спина продолжала нещадно ныть от неудобной позы и пережитого страха.
— Я выходила в сад. Подышать свежим воздухом, — ни секунды не задумываясь, ответила Марта. Сейчас ложь была только во благо — незачем Мегги знать о чокнутом фанатике, запертом в подвале. — Не могла уснуть и решила немного проветрить голову.
Лгать Марта не любила. И ещё больше не любила, когда лгали ей. Но периодически врать приходилось — исключительно в альтруистических целях.
— И проветрила её настолько, что уснула прямо у входной двери? — в глазах сестры читалось явное недоверие.
Мегги всегда была тем человеком, которому очень сложно врать. Она была слишком умной для своего возраста. Когда её ровесницы играли в кукол и лепили куличики в песочке, Мегги читала книги. Далеко не детские книги.
Под суровым и недоверчивым взглядом сестры Марта чувствовала себя так, словно находилась на исповеди. На исповеди у малолетки. Марта усмехнулась абсурдности своих мыслей и коротко ответила:
— Что-то вроде того…
За что получила очередной недоверчивый взгляд, мол, да кого ты обманываешь.
— Не ври! — воскликнула Мегги, и её по-детски звонкий голос эхом разнёсся по пустому холлу.
Марта знала наверняка: Мегги была громкой — такой она была с самого рождения. Ещё будучи младенцем, она одним своим воплем умудрялась поставить весь дом на ноги. И, даже повзрослев, активно продолжала пользоваться этим своим умением.
— Я не вру, — пожала плечами Марта, не желая сдаваться, и тут взгляд девушки упал на свои руки.
Они были чёрные. Словно их опустили в чёрную краску или мазуту. Черны, как глубокая безлунная ночь. Ночь, которая всегда пугала Марту. Тьма начиналась на кончиках пальцев и заканчивалась где-то под рукавами домашней куртки. Надеясь, что сестра ничего не заметила, она в спешке спрятала руки в карманах.
«Чёртов пленник, — в сердцах подумала девушка. — Чёртов отец!»
Всё из-за них. Она ведь так долго держалась, копила эту тёмную силу в себе, не давая той выбраться в мир. И сорвалась из-за идиотов, которым вздумалось поиграть с чужими жизнями. Марта сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, погасить раскалённую добела ярость. Нужно отправить сестру в спальню под каким-нибудь благовидным предлогом, а самой отправиться на чердак и убрать следы.
Марта уже раскрыла рот, чтобы предложить Мегги пойти собираться в больницу к отцу, когда услышала, как кто-то вставил ключ в замок. Повертев тем в незапертом замке, человек, наверное, понял, что дверь и так была открыта, потому что в следующую секунду та распахнулась настежь и Марта увидела её. Самую опасную, по её скромному мнению, женщину.
Мадам Маргарет Рудбриг.
— Бабушка! — радостно воскликнула Мегги.
Марта воодушевления сестры не разделяла. Мадам Рудбриг была последним человеком, которого Марта хотела бы видеть сейчас. Возможно, причиной тому был суровый холодный взгляд глаз, покрытых старческой поволокой. Годы оставили на лице женщины беспощадные следы, пролегая глубокими морщинами вокруг глаз и губ, пятнами и родинками покрывая щёки и лоб. Но Марта точно знала, что, даже когда десятилетия её жизни сменит столетие, этот взгляд не дрогнет ни на секунду. От него не просто бежали мурашки по коже и волосы вставали дыбом где-то на затылке. Нет, этим взглядом Мадам Маргарет Рудбриг играючи могла забивать гвозди в крышку гроба своего противника.
Марта никогда не могла понять, как в обычном человеке может быть столько силы воли, столько стати, столько властности. Мадам Рудбриг была единственным человеком, которого Марта слушалась беспрекословно.
Отношения с семьёй у девушки, на самом деле, всегда были немного странными, не типичными.
Она до безумия любила сестру, относясь к ней скорее как к собственному ребёнку, чем как к младшей сестре. Большая разница в возрасте сделала своё дело. Будь Марта чуть больше заинтересована в противоположном поле, у неё уже могла бы быть собственная дочь — младше Мегги, конечно, но ненамного.
