Истории города Ф. - Кирш Ли
О трамвае, которого никогда не было в городе Ф.
В городе Ф. никогда не было трамвая. Просто не сложилось. Хотя… Он мог бы быть. И все об этом время от времени вспоминали не словами, а мысленно. Когда автобус задерживался на светофоре, когда ноги уставали подниматься на крутые склоны, когда хотелось тишины и легкого позванивания от вагоновожатого.
Вот если бы в городе Ф. был трамвай…
Представьте себе: утром, как только проснулись улицы, на блестящих, немного влажных после ночного дождя путях появляется красный вагончик. Изящный, как с картинки, с белыми рамами окон, деревянными лавками и теплым светом внутри. Он тихо звонит, будто здоровается со всеми — с продавцом газет, со школьниками, с пожилой женщиной, несущей сумку на рынок.
Пути вьются по центру города, ныряют под липы, а затем плавно идут вниз — к реке У. Там — мост, с которого открывается вид на Заречье. Вагончик переезжает медленно, чтобы пассажиры успели оглянуться и затаить дыхание.
С Заречья трамвай поднимается на Кадлубицу – старый район с цветными балконами и запахом свежей выпечки. На обратном пути — через зеленые сады и живописные переулки — к Завокзалью, где всегда немного шумно, немного смущенно, но по-своему уютно.
И каждый имеет любимую остановку, любимый вид из окна, любимый момент – когда трамвай тихо останавливается, дверь распахивается со скрипом, а тебе нужно всего несколько шагов к своему месту в этом городе.
В городе Ф. никогда не было трамвая. Но он живет в мечтах. Звенит в памяти, пересекает реку в фантазиях и возит мысли через весь город.
Потому что иногда даже то, чего не произошло, может быть самым дорогим.
Песочные часы с сокровенным содержанием
В городе Ф., за синей дверью на улице Соборной, живёт себе Часовщик. Старый, но ловкий, в выцветшем жилете с лупой, свисающей на цепочке, и руками, которые помнили каждый механизм, с которым когда-либо работали.
Его мастерская всегда пахнет латунью, чаем с тимьяном и… ощущением столетий. Время там было особенное — оно не просто тикало, а кружилось пылью в воздухе, зависало в тишине и даже, казалось, осторожно дышало.
Но самым ценным сокровищем Часовщика были единственные песочные часы. Они стояли на деревянном пьедестале под стеклянным колпаком в самом центре комнаты.
Эти часы были не совсем обычными.
В его стеклянных колбах вместо привычного песка крутились планеты — совсем миниатюрные, но живые. Меркурий первым катился вдоль внутреннего круга, Венера сверкала золотистым оттенком. Земля вращалась рядом со своей верной Луной, а чуть дальше – гигантские Юпитер и Сатурн со своими кольцами. Астероиды едва заметно мелькали, иногда появлялись кометы — хвостастые, непредсказуемые, пролетали и исчезали так же быстро, как мечты.
Эти часы считали не часы и минуты — они считали вечность.
Иногда Часовщик склонялся над ним, смотрел сквозь стекло и вздыхал:
— Все идет по своему плану... Но иногда нужно дать миру несколько минут.
Говорят, он мог задержать закат или ускорить дождь. Мог остановить мгновение, когда кто-то признавался в любви, или продлить смех играющего в парке ребенка.
А еще говорят, что когда одна из планет начинала тускнеть, это означало, что где-то в городе кто-то слишком спешил жить, забывая о настоящем. Тогда Часовщик ласково переворачивал часы - и космос начинал свой танец снова, напоминая всем: время - не враг. Он друг. Просто слушай его пульс.
Кофе и джаз
В городе Ф., где даже тени вечерних фонарей казались чуть-чуть ностальгическими, жил один из старейших жителей — Илларион. Ему было почти девяносто, но он все еще ходил ровно, носил шляпу с изломом и рассудительно говорил так, будто каждое слово имело свой вес.
Но величайшим его сокровищем была коллекция виниловых пластинок — огромная, как маленькая филармония. В его комнате, между шкафами с книгами и старым граммофоном, стояли черные диски. Там были Майлз Дэвис и Элла Фицджеральд, The Korgis и Weather Report, немного классики, немного фанка, даже украинский джазовый эксперимент 60-х.
Господин Илларион часто садился в кресло, ставил пластинку и закрывал глаза. Иногда даже улыбался, хотя в комнате кроме него никого не было. Но с каждым годом он все больше думал: "Эта музыка не должна оставаться в тишине".
И вот в одно утро, когда над городом Ф. висели розовые тучи, а в воздухе пахло крепким кофе с тостами, господин Илларион собрал несколько коробок пластинок и отнес их в свою любимую кофейню — ту самую, что была с книжной полкой, мягкими креслами и собственным ароматом — смесью корицы, бумаги и джезв.
— Я хочу, чтобы это звучало, — сказал он владелице кафе. — Чтобы мозг и сердце не были обделены.
Так кафе получило новую душу. В углу поставили старый проигрыватель, починенный молодым техником, когда-то обучавшимся у господина Иллариона играть на контрабасе. И теперь, когда заходишь в эту кофейню, тебя встречает не просто запах эспрессо, а теплый, ламповый звук обнимающего саксофона, как шерстяной плед.
Люди читают книги, листают страницы, ведут тихие разговоры и каждый чувствует: здесь что-то живет. Прошлое, ставшее подарком для настоящего.
Нежная история о красоте и утонченности,
а также немного волшебной наследственности
В городе Ф., где река У. плавно обнимает старые кварталы и шелестит камышом в вечерней тишине, издавна живет легенда. Говорят, что белоснежные лебеди, плывущие мимо дамбы с грацией артистов, не просто птицы. Они — прямые потомки того самого Гадкого Утенка, – из сказки Ганса Христиана Андерсена.
Когда-то давно, как только первые лебеди поселились на У., кто-то из пожилых обитателей сказал:
— Посмотрите, какие гордые! Наверное, помнят, как их предок был презрен… А теперь? Посмотрите – настоящие короли реки.
С этого времени это стало не просто сказкой, а живой частью городской души.
Каждый день в дамбу приходят люди — с детьми, с мыслями, со стаканчиком кофе в руке. Стоят как зачарованные, и смотрят, как лебеди скользят по воде, как по стеклу. И никто не спешит — потому что в такие моменты, кажется, время замедляется.
Но самое теплое отношение к лебедям – на Снигуровском озере. В трудные годы, когда в городе не хватало тепла, света или покоя, горожане не забывали о своих белых друзьях. Несли хлеб, зерно, даже старый
